Сразу после этого, уже в следующей главе рассказа (1 Цар. 16, 6–13), читателя знакомят с человеком, которому предстоит сменить Саула. Это Давид, младший из сыновей Иессея Вифлеемского. Господь послал Самуила к Иессею, чтобы найти замену Саулу. Самуил перебрал одного за другим всех старших Иессеевых сыновей, но Господь забраковал каждого. И лишь когда появился младший, «а он румяный[29] с красивыми глазами и приятным лицом», Господь сказал: «Встань, помажь его; ибо это он», — и Самуил тайком помазал его и вернулся на свое место.
Далее рассказывается: «И почивал дух Господень на Давиде с того дня и после […] А от Саула отступил дух Господень, и возмущал его злой дух». Этот злой дух, видимо, всерьез донимал царя, потому что слуги предложили найти музыканта, который в такие минуты отвлекал бы его своей игрой. Один из них порекомендовал в качестве такого музыканта Иессеева сына Давида, того самого юношу, что тайком был помазан в начале главы, того «румяного парня», что уже знаком читателю, но не Саулу, к его несчастью.
«Вот, я видел у Иессея Вифлеемлянина сына», — сказал один из слуг и, не дожидаясь царского вопроса, принялся перечислять качества кандидата: он-де искусен в игре на гуслях, а к тому же еще и храбрец, и воин, и вдобавок рассудителен и красив, а свыше всего — Господь тоже с ним.
Шесть перечисленных здесь качеств действительно описывают человека замечательного во всех отношениях: выходца из хорошей семьи, умного и храброго, обладателя впечатляющей внешности и музыкального таланта, а самое важное — с ним Господь. Во всей Библии нет другого героя, который был бы одарен столь внушительным и разнообразным набором достоинств. Естественно, Саул велел привести столь незаурядного юношу, чтобы тот поиграл перед ним, и как все другие люди, которым еще предстоит встретиться с Давидом в реальности или на страницах Библии, был им немедленно очарован: «И пришел Давид к Саулу… и очень понравился ему, и сделался его оруженосцем». Что, кстати, свидетельствует не только о харизме Давида, но и о наивности Саула.
Именно о наивности — потому что, когда слуга порекомендовал Давида как искомого музыканта и в подкрепление рекомендации перечислил не только его способности к музыке, но также мужество, ум, храбрость и красоту, а на закуску преподнес, что «и Господь с ним», — это непременно должно было пробудить у Саула подозрения. Ведь к делу относилось только первое качество: умение играть на гуслях, — почему же слуга принялся расписывать все прочие Давидовы достоинства? Царь просто обязан был заметить, что слуга рассказывает о музыканте из Вифлеема намного больше того, что необходимо. Но Саул ничего не спросил, а когда Давид предстал перед ним, был настолько им очарован, что, не задумываясь, назначил своим оруженосцем, то есть одним из ближайших к себе людей.
Едва лишь нам рассказали, как Давид был тайком помазан на царство, а затем, приведенный сыграть перед Саулом, завоевал его любовь и доверие, как нам тотчас сообщают совсем иную версию его появления и восхождения к престолу — историю его победы над Голиафом-филистимлянином. Здесь, в 17–й главе 1-й книги Царств нет ни слова о музыкальных талантах Давида, упоминается лишь, что он рассудителен и смел в бою и опять же, конечно, главное, — что «с ним Господь».
Поединок Давида с Голиафом происходил в долине а-Эла, между Сохой (Сокхофом) и Азекой. Соха — это покрытый лесом холм к югу от нынешнего кибуца Натив-Ламед-Хей («Маршрут 35», в память о 35 бойцах, погибших здесь в Войну за независимость), а Азека — скалистый холм к юго-западу от перекрестка Захария. Можно и сегодня, побывав в этих местах, воочию представить себе расположение сошедшихся армий в плоской долине между ними, по обе стороны ручья а-Эла.
Филистимляне послали «единоборца» по имени Голиаф, из города Геф (1 Цар. 17, 4) — страшного великана ростом в шесть локтей и пядь, одетого в чешуйчатую броню и вооруженного с ног до головы. Он предложил израильтянам выставить кого-нибудь, кто сразился бы с ним один на один, дабы результаты боя были решены без того, чтобы пали в нем многие воины. Никто, однако, не решался выступить против него, пока не появился Давид, никому не известный парень из Вифлеема, которого отец послал отнести еду трем старшим братьям, служившим в армии Саула.
«Давид же был сын Ефрафянина из Вифлиема Иудина, по имени Иессея, у которого было восемь сыновей […], и имена трех сыновей его, пошедших на войну: старший — Елиав, второй за ним — Аминадав, и третий — Самма» (1 Цар. 17, 12).
Текст представляет нам Давида и его семью так, будто автор забыл, что уже познакомил нас с ними в предыдущей главе, в рассказе о его помазании Самуилом и о его игре перед Саулом. Мы вернемся к этой странности чуть позже, теперь же займемся самим боем Давида с Голиафом, потому что этот бой тотчас демонстрирует, что перед нами воистину достойный помазанник. Подобно тому как первое же появление Саула показало, что он никак не соответствует царскому званию, первое же появление Давида доказало прямо противоположное.
Услышав доносившиеся с поля выкрики Голиафа, который поносил Израиль и его Бога, Давид поинтересовался у окружающих: «Что сделают тому, кто убьет этого Филистимлянина и снимет поношение с Израиля?» — и даже добавил фразу, свидетельствующую о том, что перед нами не просто молодой пастух, ищущий приключений, а человек с явными задатками лидера: «…кто этот необрезанный Филистимлянин, что так поносит воинство Бога живого?»
Так он расхаживал среди солдат, расспрашивая и выражая свое мнение, пока его слова не достигли, наконец, ушей Саула. Давида тотчас привели к царю, и он выразил готовность побороться с Голиафом.
«Не можешь ты идти против этого Филистимлянина, чтобы сразиться с ним, — сказал Саул, — ибо ты еще юноша, а он воин от юности своей».
Давид заупрямился. Мне, сказал он, уже доводилось сражаться с хищными зверьми и даже побеждать их в единоборстве. «Господь, Который избавлял меня от льва и медведя, избавит меня и от руки этого Филистимлянина», — сказал он, и этот возвышенный стиль говорит о переполняющей его уверенности. Но Саул не ощутил ее. Он вообще не обратил на нее внимания. Он был встревожен: хотя он обещал большую награду, ни один из его воинов все еще не выразил желания сразиться с Голиафом. А тот меж тем день за днем повторял свои выкрики, и его безнаказанность постепенно вселила во многих израильтян страх и пораженческие настроения. И вот теперь Саулу вдруг представился выход. Ну что ж, «иди, и да будет Господь с тобою», — сказал он наконец упрямому юноше, но для большей безопасности предложил ему свой меч, доспехи, шлем и кольчугу.
Юноша надел было эти доспехи, но тут же их снял. «Я не могу ходить в этом; я не привык», — сказал он. «И взял палку в руку, и выбрал себе пять гладких камней из ручья, и положил их в пастушью торбу и в сумку, и праща в его руке, и пошел к Филистимлянину»[30].
Пастушья праща — это не простая «рогатка». Она сделана из широкой полоски ткани, кожи или плетеной веревки размером в ладонь. К обоим ее краям привязаны две тонких веревки длиной около метра. На конце одной веревки делается петля, на конце второй — узел. Пращник вкладывает камень в полоску ткани, продевает средний палец в петлю на одной веревке, захватывает узел на другой между большим и указательным пальцем той же руки, а затем, сильно раскрутив пращу над плечом, отпускает веревку с узлом. Камень высвобождается и несется по прямой, касательной к окружности вращения. Понятно, что его надо освободить в нужный момент и в нужном положении, иначе он может полететь вбок или даже назад.
Праща — оружие сильное и точное. Мне помнятся рассказы моей матери о ребятах из мошава Нахалаль[31], которые научились пользоваться ею у мазарибов, соседнего бедуинского племени, и потом удивляли всех своей меткостью. Со временем, когда отец начал учить меня Библии по своему методу, то есть с помощью походов в те места, где происходили события, и чтения там соответствующих библейских рассказов, он попросил одного из этих ребят, Эйби Нива, пойти с нами в долину а-Эла со своей пращой и сумкой.
Когда мы пришли туда, отец прочел главу о Голиафе, и Эйби — я хорошо помню его, тогда это был уже не молодой парень, а сильный и симпатичный мужчина с рано засеребрившимися кудрями — разыскал в ручье несколько гладких камней и метнул их один за другим с поразительной точностью. Чтобы продемонстрировать силу удара, он швырнул один камень в старую железную бочку, стоявшую на краю поля. После удара в металлической стенке появилось изрядное углубление. Я понял, что библейское описание меткости и силы пращника Давида («поразил Филистимлянина в лоб») не уступает в точности самой праще.
Праща позволила Давиду поразить противника, но у нее было еще одно преимущество — она давала ему возможность держаться на безопасном расстоянии от Голиафа. Давид знал, что у него нет шансов победить огромного и опытного филистимлянина в единоборстве на копьях или мечах. Именно поэтому он выбрал пращу, в пользовании которой имел опыт и важное преимущество которой составляет большое расстояние броска, намного большее, чем у копья Голиафа, не говоря уже о его мече.
