взяли на себя епископы, участвовавшие на Карловацком собрании и поддерживавшие его решения. Авторитет единодушного выступления со стороны епископов против политических резолюций был бы вполне достаточным для того, чтобы удержать все собрание от подобного рода актов. Как же могло произойти то, что заграничные епископы в значительном числе пошли против церковных правил и допустили решение вопросов, требовавших авторитета Св. Патриарха? Это может быть объяснено только отсталостью церковного сознания значительного числа зарубежных архиереев, до сих пор еще нуждавшихся в наличности церковной власти, способной к внешнему принуждению. Такой властью, как мы видели, была в XIX веке власть обер-прокурора Синода. С уничтожением этой власти психика иерархов возвращалась к положению XVIII столетия, когда даже церковные установления не слушались Св. Синода. Последующий рост авторитета церковной власти, в лице Св. Патриарха Тихона, епископов-беженцев, утративших общение с ним еще в 1918 году, не затро
нул. Поэтому церковное собрание, на котором авторы записки возлагали надежду, что оно станет фактором роста церковного сознания беженства и тем не даст ему отстать от строения души основной церковной массы, на самом деле только выявило эту отсталость и как бы даже укрепило ее. К деятелям этого собрания, и прежде всего, конечно, к иерархам приложимы слова послания Св. Патриарха Гермогена, направленные к «бывшим братиям», для которых этот великий святитель не находил уже другого, более подходящего названия, потому что, как он писал,
«в ум наш не вмещается сделанное вами, и слух наш никогда ничего подобного не воспринимал, и в летописях не встречали подобного тому, что, невместимое для человеческого ума, совершено вами».
II. Развитие церковной смуты после первого Карловацкого собора (1922 г.)
«Поражу пастыря и рассеятся овцы стада (Зах. 13, 7). Впрочем, Сын Человеческий идет по предназначению, но горе тому человеку, которым Он предается» (Лк. 12, 22).
Мы уже говорили об одном крупном недостатке в русской церковной организации, который извратил церковное сознание русского общества. В настоящий раз мы должны указать и другое обстоятельство, которое также изживалось с большим трудом. Если указанный ранее нами недостаток создался на почве утраты канонического возглавления церкви и касался организации центральной церковной власти, то второй недостаток питался противоречиями, существовавшими на местах.
Местные церковные учреждения к исходу XIX века получили законченный сословный характер. При этом руководящим сословием на местах было белое духовенство, главным образом – священники. Миряне почти были устранены от участия в делах приходского и епархиального управления, являясь только объектом их. Приходские общины были лишены прав юридического лица, в приходе отсутствовали общественные органы управления. Избираемый приходом представитель его, церковный староста, стал простым приказчиком, все функции которого были заключены в свечном ящике. Если в приходе и бывали собрания прихожан, то это было пережитком давно прошедшего времени.
Приходы принимали участие в содержании епархиальных учреждений, так как казенных средств, отпускаемых по старым штатам, далеко не хватало на содержание даже административных органов епархии. А между тем за последнее столетие возникли новые потребности, особенно просветительные, которые приходилось удовлетворять за счет средств, поступавших от приходов в виде прямого или косвенного обложения. Заведывание этими средствами было предоставлено епархиальному собранию, состоявшему из представителей белого духовенства.
Сами просветительные нужды приняли особое направление. Удовлетворение потребностей церкви в просвещенных пастырях было подчинено обучению детей духовного звания. Само число обучавшихся в духовных учебных заведениях в значительной степени превышало потребности церкви в пастырях. Несмотря на это, все же духовные учебные заведения не удовлетворяли всех церковных нужд, так как значительное число лиц, получавших образование в этих учебных заведениях, в последующем отходило от церковной работы. Доступ светских лиц в духовно-учебные заведения до известной степени был затруднен. Отсюда ясно, что духовные школы не столько удовлетворяли потребностям церкви, сколько – духовного сословия. Содержание духовно-учебных заведений поглощало значительную часть епархиального бюджета. Таким образом, этот бюджет служил интересам духовенства, хотя средства приходские и епархиальные создавались, конечно, мирянами и приносились ими в храм на нужды церкви, а не на дополнительное вознаграждение клира.
Столь влиятельное фактическое положение белого духовенства и зависимое церковно-правовое положение его от власти местного епархиального архиерея, который не был из среды местного духовенства, а иногда и не сочувствовал сословным устремлениям своего клира, питало в среде белого духовенства стремление оформить свое руководящее положение на местах. Отсюда стремление белого духовенства к ограничению власти епархиального архиерея и даже прямо к белому епископату.
Ввиду всего этого мы вовсе не склонны устремления белого духовенства объяснить честолюбием отдельных лиц, хотя бы и из среды столичных батюшек. В петроградском духовенстве, может быть, это сознание было более обостренным, но оно было свойственно значительному числу вообще белого духовенства.
Законодательство Поместного Собора 1917–1918 гг. не только не пошло навстречу этим сословным чаяниям, но, привлекши в значительном числе к церковной работе мирской элемент в приходах, в епархиальных и центральных учреждениях и на самом Соборе, сразу вывело Русскую Церковь из сферы сословных интересов на путь широкой самодеятельности всего церковного общества. Созданное Поместным Собором положение в данное время было единственно возможным, так как общий экономический кризис в стране и утрата казенных ассигнований требовали значительно больших финансовых жертв со стороны мирян. Эти жертвы стали возможны при дружном взаимодействии всего церковного общества. Все принуждало признать новое положение вещей, но это далеко не всех из клира примиряло с этим положением. Общеполитические условия этого времени не могли поддерживать сословных стремлений; пробуждение церковного сознания среди старого клира и вступление в него новых идейных элементов заставляли предполагать, что этот недостаток сознания некоторых церковных кругов изживался и что он будет изжит до конца.
Однако в ближайшее время появились такие общеполитические условия, которые разбередили и эти старые раны.
1.
Мы старались выяснить причину возникновения церковной смуты в России, или вернее, восприятия церковной массой, находившейся в России, церковной смуты, зародившейся за рубежом. Исходным фактом, с которого начинают развиваться события в России, явился голод. 1921 и 1922 гг. – время исключительных испытаний для России. Огромные пространства Поволжья были поражены голодом. Вторая половина 1921 года была ужасна. Из многих селений население ушло: села и деревни превратились в места бывших поселений. Страдания голодного люда в начале 1922 года превзошли самые мрачные предположения. Беспощадная смерть преследовала свои жертвы всюду. Население гибло дома, на дорогах, на улицах городов. Людоедство стало не полудостоверным преданием прошлых веков, а подлинной действительностью этого ужасного времени. Люди, не испытавшие непосредственно в это время голода, находились в состоянии тягчайших моральных переживаний и в каком-то общем напряжении.
В то же самое время голод возбудил среди
