Ознакомительная версия.
Другой раз я положил хлеб. Я ночью даже слышал какую-то возню. Проклятый ночник еле коптел, я ничего не мог рассмотреть. Но наутро хлеба не было. Чуть только крошек осталось. Ну, понятно, им хлеба-то не особенно жалко, не конфеты: там каждая крошка для них леденец.
Я решил, что у них на пароходике с обеих сторон идут лавки. Во всю длину. И они днем там сидят рядком и тихонечко шепчутся. Про свои дела. А ночью, когда все-все заснут, тут у них работа.
Я все время думал о человечках. Я хотел взять тряпочку, вроде маленького коврика, и положить около дверей. Намочить тряпочку чернилами. Они выбегут, не заметят сразу, ножки запачкают и наследят по всему пароходику. Я хоть увижу, какие у них ножки. Может быть, некоторые босиком, чтобы тише ступать. Да нет, они страшно хитрые и только смеяться будут над всеми моими штуками.
Я не мог больше терпеть. И вот – я решил непременно взять пароходик и посмотреть и поймать человечков. Хоть одного. Надо только устроить так, чтобы остаться одному дома. Бабушка всюду меня с собой в гости таскала. Все к каким-то старухам. Сиди – и ничего нельзя трогать. Можно только кошку гладить. И шушукает бабушка с ними полдня.
Вот я вижу – бабушка собирается: стала собирать печенье в коробочку для этих старух – чай там пить. Я побежал в сени, достал мои варежки вязаные и натер себе и лоб и щеки – все лицо, одним словом. Не жалея. И тихонько прилег на кровать. Бабушка вдруг хватилась:
– Боря, Борюшка, где ж ты?
Я молчу и глаза закрыл. Бабушка ко мне:
– Что это ты лег?
– Голова болит.
Она тронула лоб.
– Погляди-ка на меня! Сиди дома. Назад пойду, малины возьму в аптеке. Скоро вернусь. Долго сидеть не буду. А ты раздевайся-ка и ложись. Ложись, ложись без разговору!
Стала помогать мне, уложила, увернула одеялом и все приговаривала: «Я сейчас вернусь, живым духом».
Бабушка заперла меня на ключ. Я выждал пять минут: а вдруг вернется? Вдруг забыла там что-нибудь?
А потом я вскочил с постели как был, в рубахе. Я вскочил на стол, взял с полки пароходик. Сразу, руками понял, что он железный, совсем настоящий. Я прижал его к уху и стал слушать: не шевелятся ли? Но они, конечно, примолкли. Поняли, что я схватил их пароход. Ага! Сидите там на лавочке и примолкли, как мыши. Я слез со стола и стал трясти пароходик. Они стряхнутся, не усидят на лавках, и я услышу, как они там болтаются. Но внутри было тихо.
Я понял: они сидят на лавках, ноги поджали и руками что есть сил уцепились в сиденья. Сидят как приклеенные.
Ага! Так погодите же. Я подковырну и приподниму палубу. И вас всех там накрою. Я стал доставать из буфета столовый нож, но глаз не спускал с пароходика, чтобы не выскочили человечки. Я стал подковыривать палубу. Ух, как плотно все заделано!
Наконец удалось немножко подсунуть нож. Но мачты поднимались вместе с палубой. А мачтам не давали подниматься эти веревочные лесенки, что шли от мачт к бортам. Их надо было отрезать – иначе никак. Я на миг остановился. Всего только на миг. Но сейчас же торопливой рукой стал резать эти лесенки. Пилил их тупым ножом. Готово, все они повисли, мачты свободны. Я стал ножом приподнимать палубу. Я боялся сразу делать большую щель. Они бросятся все сразу и разбегутся.
Я оставил щелку, чтобы пролезть одному. Он полезет, а я его – хлоп! – и захлопну, как жука в ладони.
Я ждал и держал руку наготове – схватить.
Не лезет ни один! Я тогда решил сразу отвернуть палубу и туда в середку рукой – прихлопнуть. Хоть один, да попадется. Только надо сразу: они уж там небось приготовились – откроешь, а человечки прыск все в стороны.
Я быстро откинул палубу и прихлопнул внутри рукой. Ничего. Совсем, совсем ничего! Даже скамеек этих не было. Голые борта. Как в кастрюльке. Я поднял руку. Под рукой, конечно, ничего.
У меня руки дрожали, когда я прилаживал назад палубу. Все криво становилось. И лесенки никак не приделать. Они болтались как попало. Я кой-как приткнул палубу на место и поставил пароходик на полку. Теперь – все пропало!
Я скорей бросился в кровать, завернулся с головой. Слышу ключ в дверях.
– Бабушка! – под одеялом шептал я. – Бабушка, миленькая, родненькая, чего я наделал-то!
А бабушка стояла уж надо мной и по голове гладила:
– Да чего ты ревешь, да плачешь-то чего? Родной ты мой, Борюшка! Видишь, как я скоро?
Она еще не видала пароходика.
* * *
Как и во всяком гениальном произведении, здесь несколько слоев, несколько взаимосвязанных уровней восприятия и понимания. Вообще-то в изданиях прошлого века рассказ этот числился как детский… Что ж, и сказки Андерсена у нас издавали в качестве детской литературы, тщательно вымарав оттуда все, что связывало их с христианством. И я вам тоже советую читать детям историю про человечков (ведь общее чтение – едва ли не самое верное средство учиться вместе с детьми!), причем неоднократно: сначала в детском возрасте, потом в подростковом, потом в юношеском…
Вы сначала покажете им, до какого греха доводит шалость и непослушание; потом рассмотрите склонность к фантазиям, которой противостоит трезвый взгляд, здравый смысл, знание, опыт и доверие старшим; и, наконец, с содроганием сердца проследите, как на пустом месте из невинного всплеска воображения вырастет страсть, слепая и мощная,
все сокрушающая на своем смертоносном пути! Только взрослый человек способен оценить ту степень тупого вандализма, с которой была уничтожена миниатюрная модель парохода, чей-то памятный дар, плод чьего-то вдохновенного мастерства и упорного скрупулезного труда; и только взрослый может понять беспомощную жертву всепоглощающей страсти, смехотворной на вид – детское воображение! – но, по существу, той самой, которая хватает человека за горло и не выпускает живым: «Я не мог больше терпеть. Я на миг остановился. Всего только на миг».
Вот точно так же, ускользнув от родительского глаза, в безумной погоне за бестелесными «человечками» (многозначительный образ!) тупым ножом кромсают собственную жизнь, истребляют красоту своей души юноши и девушки; так же, как чудесный пароходик, послушные «человечкам» ниже пояса, взламывают свой семейный дом безумцы-супруги; так же и наш народ, граждане Великой России и малые дети умом, плененные «человечками» гордыни, безбожия и лжи, вдребезги разбили корабль своей Святой Руси и до сих пор все никак не приведут его в порядок.
...
Причинить неприятность?
– Не думаю, что Бог любит людей. Если я люблю кого-либо, хочу ему счастья, добра, разве стану я ему причинять неприятность? Конечно нет!
– Конечно нет, потому что вы – не Бог. К сожалению, об этой «маленькой разнице» в наше время многие забывают. Но ведь если у вас есть дети, то вы всеми силами души желаете им счастья и добра – и при этом делаете немало такого, что ваши дети в простоте своих наивных душ воспринимают как неприятность, как нечто весьма нежелательное и даже враждебное. У тех родителей, которые этого не делают, вырастают в лучшем случае инвалиды, а чаще мерзавцы.
Так человек становится рабом. Раб греха не может быть христианином; воля его парализована, и нет ему места в Вечном Царстве. Итог поражения примитивный и единообразный: вожделенная цель оказывается пустой жестянкой. Вспомните пророческие слова поэта: «Пустота вероятней и хуже ада» [34] . Если же с раннего детства цель моей жизни —
Христос, если Ему отдана моя воля, то в детстве ли, в старости ли я снабжен оружием свободы. Оружием правды, оружием победы в этой борьбе.
И на другого персонажа сей печальной истории нам с вами надо обратить внимание. Маленький Боря, как его ни обличай, еще дитя; строго говоря, ответственность за бесславную гибель пароходика ложится на бабушку. Попробуйте разыграть партию за нее; подумайте, где она ошиблась, где уклонилась от принципов православного воспитания и как бы вы на ее месте предотвратили трагедию.
Спросите совета у своих детей: будет еще один повод для совместной учебы.
* * *
Дети взрослеют гораздо быстрее, чем могут представить себе молодые родители: этот трудно объяснимый факт подтверждается многочисленными наблюдениями. Так или иначе, воспитание детей заканчивается; пора уже воспитывать внуков, а дети-то остаются детьми, и родители – родителями.
«Что мы можем сделать для наших взрослых детей?» – нередко священникам приходится отвечать на такой недоуменный вопрос. Понятно, что ни денежные подачки, ни тем паче указания и советы не имеют реальной ценности для самостоятельных, независимых от вас людей, но родительское сердце неудержимо рвется подарить детям хоть что-то.
Жаль, что вы забыли, каким сокровищем вы владеете, как легко поделиться им с детьми, да и со всеми кругом! Дар Святого Духа, полученный каждым из нас, имеет способность расти и передаваться ближним: ведь Святой Дух – это Бог, а Бог – это любовь.
Если вы сохранили в целости свой брачный союз, то в вашем доме, в вашей малой Церкви, горит свеча супружеской любви. Не прячьте ее. Но даже если вы одиноки на этой земле, еще ярче и виднее свеча вашей любви к Богу – взаимной любви! – зажженная в Церкви Православной.
Ознакомительная версия.
