Нетрудно убедиться, что поэтический текст вовсе оставляет в стороне одни подробности и существенно расширяет другие. Так, в пятой главе ни слова не говорится не только о развязывании меха (эту подробность можно легко опустить без ущерба для повествования), но и о том, что Сисара в момент смертельного удара уже лежал на земле в бессознательном состоянии. Действительно, непросто было бы Иаили пронзить висок мужчины, который стоял бы на ногах и к тому же отдавал бы себе отчет во всем происходящем! С другой стороны, усиливаются те детали, которые подчеркивают ключевые контрасты этого рассказа: показное гостеприимство Иаили и нанесенный ею смертельный удар, гибель грозного некогда воина от руки слабой женщины. Каждая такая деталь изображается «по нарастающей»: была подана не просто вода, но молоко, даже особое молоко в особой чаше; Иаиль не только ударила, но поразила и даже пронзила висок Сисары.
Нельзя не заметить, что кульминационный момент всей этой истории описан не вполне достоверно, если под достоверностью понимать фотографически точное изложение происшедших событий, как следовало бы сделать в милицейском протоколе. Сисара не склонялся к ногам Иаили и не падал, сраженный; в момент смерти он уже лежал. Вместе с тем поэтическая вольность автора полностью оправдана широким контекстом. Образно говоря, Сисара действительно пал к ногам израильтянки, вопреки представлениям его придворных дам, что в эту самую минуту он, напротив, делит добычу: «по девице, по две девицы на каждого воина» (5:30).
Следовательно, в некоторых местах Библия может отходить от фактически точного изображения действительности ради большей выразительности, опускать одни детали и подчеркивать другие.
4. Библия может отражать разные точки зрения. Ни для кого не секрет, что в Библии приводятся речи разных людей, произнесенные по разным поводам, и они, безусловно, могут отражать разные подходы к одним и тем же вопросам. Однако существуют и такие контексты, в которых сам библейский автор намеренно «сталкивает лбами» две противоположные позиции. Например, в Книге Притчей (26:4-5): «Не отвечай глупому по глупости его, чтобы и тебе не сделаться подобным ему; но отвечай глупому по глупости его, чтобы он не стал мудрецом в глазах своих».
Нечто подобное мы видим и в 1-й книге Царств, где речь идет об установлении монархии: в 8-й главе монархия понимается как отступление от теократии и настоящее бедствие, а уже в следующей, 9-й главе, помазание первого царя изображается как чудесное проявление воли Божьей о Его народе.
Конечно, формального противоречия нет ни в том, ни в другом случае: глупцу следует отвечать по-разному в зависимости от ситуации и грозные слова об отступничестве народа, попросившего себе царя, вовсе не исключают возможность избрания этого царя непосредственно Богом. Но мы во всяком случае видим, что разные взгляды на одно и то же изложены здесь в соседних главах, а иногда и в соседних стихах.
В Новом Завете мы тоже видим, как в Послании к Галатам (гл. 2) Павел явно спорит с Петром по вопросу о том, как следует относиться к уверовавшим из числа язычников, причем мы знаем, что последнее слово в этом споре осталось действительно за Павлом.
Но, более того, мы можем сталкиваться и с такой ситуацией, когда разные точки зрения вовсе не спорят друг с другом. Например, в Евангелиях Христос выдвигает радикальные требования: в самом начале Своего служения Он призывает будущих апостолов бросить все, разорвать все социальные связи, чтобы последовать за Ним (Мк 1:16-20). Однако понятно, что делать это универсальным правилом раннехристианская община просто не могла, поэтому в Посланиях очень много говорится именно о социальных отношениях внутри общины и с внешним миром — с ним уже не нужно рвать, напротив, нужно уметь жить с ним в мире.
Далее, если Христос говорил о любви к врагам (Мф 5:44), то Павел пишет гораздо более подробно и конкретно о конкретных формах этой любви (не употребляя самого слова «любовь» по отношению к врагам, оставляя его только для отношений внутри общины): «Благословляйте гонителей ваших... Не будь побежден злом, но побеждай зло добром» (Рим 12:14-21)[3]. По-видимому, если Христос предлагает нам идеал, то Павел излагает скорее минимальный набор требований, ниже которого нельзя опускаться[4].
5. Библия может давать к одному и тому же тексту разные объяснения. Классический пример — формулировка заповеди о субботе. Исход (20:11) объясняет ее так: «Ибо в шесть дней создал Господь небо и землю, море и все, что в них, а в день седьмой почил; посему благословил Господь день субботний и освятил его». Второзаконие (5:14-15) приводит два других объяснения: «Не делай в оный никакого дела, ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни раба твоя, ни вол твой, ни осел твой, ни всякий скот твой, ни пришелец твой, который у тебя, чтобы отдохнул раб твой, и раба твоя, как и ты; и помни, что ты был рабом в земле Египетской, но Господь, Бог твой, вывел тебя оттуда рукою крепкою и мышцею высокою, потому и повелел тебе Господь, Бог твой, соблюдать день субботний».
С одной стороны, заповедь о субботе напоминает людям о сотворении мира. С другой — она была дана во время Исхода, в момент «сотворения» израильского народа. С третьей — она имеет практическое социальное значение, так устанавливается всеобщий регулярный выходной (кстати, такого не было нигде в Древнем мире за пределами Израиля). Эти обоснования разные, но они совершенно не противоречат друг другу, а друг друга дополняют. Следовательно, когда Книга Исход предлагает одно обоснование, она совершенно не исключает принципиальную возможность других обоснований. Можно предположить подобную возможность и для тех мест, где альтернативные объяснения (вроде объяснений Книги Второзакония) не даны. Они допустимы, если не противоречат прежде данным объяснениям, а подходят к тексту с другой стороны.
Еще интереснее бывает сравнивать повествования книг Царств с книгами Паралипоменон — в них излагаются одни и те же исторические события, причем мы можем быть уверены, что Царства написаны раньше и Хронист (автор книг Паралипоменон или Хроник) был с ними хорошо знаком. Следовательно, там, где он предлагает иные объяснения и рассуждения, это прекрасно показывает его собственное отношение. Так, Давид предстает у него идеальным царем — ни слова не сказано о его грехе с Вирсавией и Урией, зато всячески подчеркивается его роль в строительстве храма.
Особенно интересно объяснение переписи, которую устроил царь. Во 2-й книге Царств (24:1) мы читаем: «Гнев Господень опять возгорелся на Израильтян, и возбудил он в них Давида сказать: пойди, исчисли Израиля и Иуду». Но Хронист предлагает, на первый взгляд, ровно противоположное объяснение: «И восстал сатана на Израиля, и возбудил Давида сделать счисление Израильтян» (1 Пар 21:1). Как же это понимать: то был замысел Господа или сатаны? Современный богослов найдет аккуратное объяснение: замысел был дурным, значит, изначально он исходил от сатаны, но Господь попустил этому замыслу исполниться, ведь вопреки Его воле и сатана не сможет ничего сделать. У Хрониста, равно как и у автора книг Царств, разумеется, еще не было изысканного богословского аппарата, чтобы говорить об «искушении от сатаны» и «попущении от Бога», поэтому им приходилось обходиться достаточно простыми и прямолинейными объяснениями. Внешне они выглядят как противоречия, но на самом деле они дают нам объемную, более полную картину, чем каждое из них по отдельности.
2.1.2. Диахронический подход
Так мы постепенно переходим к следующему вопросу: как более поздние библейские тексты могут ссылаться на более ранние и истолковывать их.
1. Одна библейская книга может цитировать и уточнять другую. Часто это происходит на уровне аллюзий, образов, выражений — например, пророчества Исайи заставляют вспомнить о песни Моисея из Книги Второзакония буквально с самого начала: «Слушайте, небеса, и внимай, земля, потому что Господь говорит» (Ис 1:2) и «Внимай, небо, я буду говорить; и слушай, земля, слова уст моих» (Втор 32:1), и эта связь прослеживается у Исайи и в дальнейшем[5].
В Псалтири, конечно, мы найдем немало примеров поэтических пересказов более ранних текстов — например, в Пс 77 или 105 подробно пересказывают историю странствий израильтян по пустыне, предлагая, в том числе, и такие идеи, которые не встретишь в Пятикнижии. Так, в Пс 77:25 манна названа «хлебом ангельским», а в 105:38 говорится, что израильтяне у Меривы дошли до такой степени идолопоклонства, что стали приносить идолам в жертву своих детей. Этих деталей мы не найдем в Пятикнижии, они принадлежат уже авторам псалмов. Кстати, в дальнейшем подобное расцвечивание и дополнение скупых исторических повествований станет одним из любимых занятий иудейских экзегетов, этот жанр получит название агада (см. раздел 2.2.2.)
