Ознакомительная версия.
Почему постился-исповедовался-причащался, но не миновала тяжелейшая онкология?
Почему так рано умирают самые лучшие? Почему так долго живут старики, повторяющие каждый день: «Ну когда же меня Господь заберет, не могу я больше»?
Почему ты столько старался сделать для человека, а он тебя предает так, как не предавали совсем посторонние люди?
Сможете продолжить этот список сами?
– Ведь я же все старалась сделать правильно, мне казалось, что тогда все будет хорошо! – воскликнула я подруге.
– Ага. Если соблюсти все заповеди, то будет хорошо, спокойно и в доме достаток. А про Того, Кто дал заповеди, ты не забыла часом?
Крест, гвоздие, копие, смерть.
Висит на древе, на водах землю повесивший
в ложную багряницу облачается,
одевающий небо облаками
заушение принимает, во Иордане освободивший Адама Сын Девы.
Если Христос не воскрес, то мы все занимаемся тщетными и бессмысленными вещами.
И не только мы – и Александр Невский, и Дмитрий Донской, и Иоанн Златоуст, и Елизавета Феодоровна Романова, и мученицы Вера, Надежда, и Любовь…
Гарантий нет.
Есть Крест.
У каждого свой. У каждого самый тяжелый. И говорят, у каждого – по силам.
Год первый. После смерти мужа.
Я долго сомневалась, писать ли этот текст.
Нет, это не история преодоления, не «как я пережила потерю» и не «10 способов справиться с горем». Строго говоря, мне вообще еще не полагается ничего писать, слишком рано, если вообще когда-то бывает не рано – «делиться опытом». Год слишком мало времени. Трудно писать свою жизнь набело и на всеобщее обозрение.
Нет общих рецептов горя, нет двух одинаковых историй страдания. Одни могут много и долго говорить о потере, другие годами не могут сказать и одного слова. Одни перебирают фотографии и видеозаписи, другие и спустя десятилетия не могут открыть фотоальбом. Одни плачут, другие каменеют.
Я просто опишу какие-то моменты своего первого года жизни после ампутации важнейшей и лучшей части меня. И поделюсь теми созвучными мне мыслями, которые я прочитала в глубокой и точной книге Мириам Нефф «Вдова вдове». Я не буду переводить эту книгу, мой пересказ отдельных фрагментов будет достаточно вольным и немного сокращенным.
Единственное, зачем я решила записать свои мысли, вопросы и не всегда вразумительные ответы, – чтобы те женщины, которые неожиданно стали вдовами, знали, что они не одни. Что такое уже с кем-то было. Что так или иначе мы все вместе. Я бы многое отдала за то, чтобы не было у меня причины писать этот текст и чтобы другим никогда бы не пришлось его читать. Но этот выбор совершаем не мы.
Конечно, я буду благодарна услышать живой отклик на эти слова.
Мой муж, Анатолий Данилов, умер неожиданно, скоропостижно, среди полного здоровья. Острая легочная недостаточность – сказали эксперты. Ему только исполнилось 42 года, мне вскоре должно было исполниться 32, нашей долгожданной дочке – 6 месяцев. Вздохнув после первых непростых, но таких счастливых месяцев с малышкой, мы собирались в свою первую поездку на море втроем, готовили редизайн Правмира, Толик запускал новый бизнес. Мы думали о втором, третьем и четвертом ребенке.
Первые дни ты ходишь в абсолютном тумане. Кажется, что тебе снится затянувшийся кошмарный сон. По всем правилам жанра – липкий, жуткий, совершенно реальный, когда кажется, что просыпаться некуда, что все это наяву. Но ведь надо просто сделать усилие, проснуться – и все станет по-прежнему. Снова все будет хорошо. Снова любимый муж заберет утром дочку на часок поиграть, пока я работаю, снова придет вечером домой и в середине дня напишет нам с дочкой смешную эсэмэску.
Этого не происходит. Ты засыпаешь и просыпаешься, засыпаешь и просыпаешься, а кошмар все никак не уходит. И каждый день уносит нас все дальше от последней встречи, поезд уходит, а ты не успела в него запрыгнуть.
В день, когда самый дорогой человек ушел в мир иной, словно разорвалось пространство между этой жизнью и той, словно открылась дверь, и вот ты все дальше отходишь от этой двери… Все меньше шансов задержать, приоткрыть, забрать обратно…
В это не верится. Вернее, не верится еще долго, вот уже год прошел, а я все не верю. Но в первые дни не осознаешь происходящего. Поэтому в первые дни многие не плачут. Впервые я прочитала о сухих глазах близких и улыбках на их лицах в репортаже про родственников подводников «Курска» – они ехали в Видяево, смеялись и шутили – посторонние не верили, что это родственники. «Это высшая степень стресса, – сказал тогда врач-психолог. – Когда человек смеется – это значит, что стресс зашкаливает. Когда им станет полегче, они начнут рыдать, будет истерика».
Вот это спокойствие первых дней многие называют силой. «Как держится! Какая сильная!» – нет. Держатся не потому, что сильные. Потому что еще пока не поняли случившегося, не осознали, еще смотрят на самих себя со стороны и не верят.
Смерть всегда приходит неожиданно. Вика Стронина, вдова Александра Стронина, рассказывала, что даже в том тяжелом состоянии, в котором был Саша последние недели, все равно никто не ждал, что вдруг случится смерть. Что она придет вечером в день его рождения…
«Милосердный Господь не расторг наш союз в те дни, когда это было для нас очень болезненно, подорвало бы наши силы. Нет, наша разлука происходила медленно, из года в год. И в этом я вижу великую мудрость Создателя. Не вырывает Он из сердца, отданного Ему, а постепенно, наполняя сердце духовными переживаниями, как бы вытесняет ими плотские чувства», – писала матушка Наталия Николаевна Соколова в своей удивительной книге «Под кровом Всевышнего».
И буквально не успела книга выйти в свет, как неожиданно в автокатастрофе погибает всеми любимый отец Феодор Соколов, а полгода спустя от сердечного приступа умирает и средний сын – владыка Сергий Соколов… Горько, неожиданно, резко… И пример Соколовых для многих и многих стал примером жизни, веры, любви…
Понемногу приходит осознание. Начинаешь плакать – все-все-все время. В первые месяцы опасно задавать вопрос «Как дела?». Хочешь на него ответить, начинаешь вспоминать, как у тебя дела, и можешь только разреветься. Несколько раз я, собрав себя по кусочкам, приходила на какие-то рабочие встречи, вид у меня был даже достаточно позитивный, но этот первый вопрос полностью выводил меня из строя. И всем – и мне, и спрашивающему – было очень неловко.
Епископ Пантелеимон (Шатов), тоже рано похоронивший жену, сказал мне, что в первые месяцы после потери жизнь – черно-белая. Да, это самое точное описание. Жизнь, еще вчера яркая, радостная, счастливая, вдруг становится черно-белой. Тебе непонятно, почему продолжаешь жить ты сама, почему вы вместе не разбились в автокатастрофе. Зачем ты так молилась перед поездками и перелетами… И почему все остальные живут и здравствуют, почему ты сама живешь, а самого лучшего человека нет рядом.
Еще владыка сказал мне, что смерть супруга – это как ампутация. Вот живешь ты себе, живешь и не думаешь про свою ногу – она у тебя есть и есть. Иногда она болит, иногда натирает, иногда устает. А потом рраз – ампутировали! И тут ты осознаешь, как нога была важна. Нога… а тут ампутировали половину души.
Или руку отрезали и говорят: играй дальше пьесу в четыре руки…
Игра в четыре руки – это то, как строится быт двух очень родных людей. Когда он без слов знает, где и как подержать слинг, которым ты приматываешь ребенка. Когда молча забирает малыша, слыша, что у тебя звонок по работе. Ты знаешь, когда он меняет объектив, и непроизвольно подходишь подержать один и обязательно так, чтобы на линзу не попала пыль… Без напоминаний. Такой автоматизм, как будто эти руки и правда твои. Вы делаете одно дело, смотрите в одну сторону и видите, где можно друг друга поддержать.
А потом происходит ампутация двух рук, а тебе одной продолжать дальше играть пьесу в четыре руки. И не тем только сложно, что и слинг непросто примотать, и многое другое теперь самой и за двоих, а тем, что нет рядом того, с кем ты был настолько в унисон. С кем рядом игра вообще имела смысл.
Опыт вдовы и слова соболезнования
Многие говорят слова соболезнования, многие пытаются как-то утешить. И многие обращаются при этом к своему опыту, рассказывая, как они пережили потерю близкого человека. Строго говоря, как-то поддержать вдову в ее потере может только опыт другой вдовы. Говорить слова поддержки можно и нужно, но рассказывать, что «знаете, я хоронил своего любимого двоюродного деда. Ему, конечно, было уже 98, но мы очень переживали, я вас понимаю!». Человек старается поддержать, спасибо ему за это, но, увы, он совершенно не понимает того, через что проходит женщина, потерявшая любимого мужа, и потерявшая его не на склоне лет, когда жизнь уже прожита, а безвременно, когда вся жизнь была еще впереди.
Ознакомительная версия.
