Ознакомительная версия.
И только не понятно, почему, причащаясь сам, не допускают, а если допускает, то не призывают разделить священную трапезу своих прихожан?
Или мы, священники, какие-то особенные, или какие-то особые для нас прописаны в Уставе на этот случай права?
Нет таких прав!
Так почему, из любви к себе, мы попускаем себе нарушать обычные правила, не чувствуя, однако, в этом никаких нарушений, а прихожан заставляем их исполнять?
Ведь даже про епитимии сказано святыми отцами (поклоны, налагаемые на прихожан, и так далее), что какое количество поклонов налагаем на прихожанина, такое же количество поклонов должны сделать сами.
Более того, все святые отцы относительно епитимий дают один совет: «И большей епитимии, чем – иди и к тому не греши – не накладывай».
Если мы никогда и ни под каким предлогом не отлучаем себя от причастия, даже если бы и согрешили накануне, какое имеем права не допускать к причастию прихожан, если они что-то по немощи человеческой из Правила не сумели исполнить?
Если не успели по лености и нерадению, исполним за них всем храмом, почитаем перед причастием молитвы к святому причащению!
Не так же ли поступаем мы, священники, по отношению к себе? Мало того, довольно часто накануне, на обычных пасхальных торжествах, или по случаю Праздников, порой выпиваем вина, и не в состоянии бываем вычитать положенного правила, а на утро причащаемся, имея в сердце всего лишь сокрушение о своей немощи. И ничего нам не бывает, служим!
Если себе попускаем, всё прощаем, почему так требовательны к своим детям? Ведь не только за нас, но и за них каждую службу проливается Божественная Кровь Христова!
Каждый причастник всю Пасхальную неделю, а так же на Святках, когда нет поста, имеет такое же полное право наряду с непостящимися в эти дни священниками причащаться Святых Христовых Тайн.
Если мы, священники, просто слуги Божии, а не князья, имеем на это право, то тем более, те, кому мы служим, о ком нам вверена Богом забота, как о детях, имеют на это полное право. Более того, вменяется это в святую обязанность, как исполнение заповеди Христовой, вменяется в обязанность каждому причащаться за каждой службой, тем, кто регулярно посещает богослужения, особенно же, людям в возрасте, пенсионерам, за плечами которых постоянно стоит смерть.
Так как же лишить их такого духовного утешения, такой защиты, когда знаем из писаний святых отцов, что умершие в день причастия проходят страшные мытарства мгновенно?
Разве мы не желаем этого для своих прихожан, для тех, лица которых постоянно видим в своём храме, жизнь которых у нас как на ладони?
А если желаем, почему не причащаем?
Почему не призываем к частому причащению, как делал это всю свою жизнь отец Иоанн Кронштадтский?
Следующий вопрос. Обаятельна ли исповедь перед причастием?
Для тех, кто нерегулярно посещает храм – крайне желательна и даже обязательна перед причастием исповедь. Для тех, кто бывает на службе раз в неделю, тоже желательна хотя бы краткая исповедь. Но во время ежедневного служения на Пасхальной неделе или на Святках (если только нет отягчающих совесть обстоятельств) достаточно сердечного сокрушения о своих немощах, сознание своего недостоинства, соединённое с желание соединиться со Христом. Именно так причащаются священники. Посокрушался перед Престолом в своих немощах – и причащаешься.
Почему же не имеют права делать этого те, кому священники призваны служить, а не княжить над ними?
В «Настольной книге священнослужителя» говорится, что мы, пастыри, должны взять на вооружение пример отца Иоанна Кронштадтского и призывать прихожан, как там сказано, «к спонтанному причащению», то есть к причащению несколько дней подряд, а на Пасхальной неделе – к причащению в течение всей недели.
Для чего, спрашивается, издана эта книга, если мы упорно стоим в суеверии будто бы мы, священники, имеем права, а наши дети – нет?
Причащение же за каждой воскресной службой, в дни Двунадесятых, Великих и других Праздников должно каждому прихожанину вменить себе в обязанность. По мере сил и здоровья попоститься, а больным вообще без поста, по мере сил и возможности посетить вечернее Богослужение, а по невозможности, по совету святителя Игнатия, заменить его чтением какого-нибудь акафиста, или молитвой мытаря, даже и среди неотложных дел, или помолиться во время пути в храм, на исповеди сказать священнику, что по мере сил и возможности исполнили положенное правило, во время службы иметь сердце сокрушенное и смиренное, которое Бог не уничижит, со страхом подходить к причастию, и после причастия радоваться и благодарить Бога. Ни коим образом не входить в рассуждение, в суд или в осуждение причастились. «Слава Тебе, Господи! Слава Тебе, Господи!». В первые минуты после причастия мы не только должны благодарить Бога, но и просить Его об исполнении наших нужд, ибо в эти минуты Он особенно близок к нам, особенно склонен к исполнению наших прошений. Так не упустим случая!
Дело врага рода человеческого, дьявола, заключается в том, чтобы под разными предлогами не давать людям причащаться, ибо причащаясь, мы становимся единым Телом Христовым – настоящею непобедимою церковью. И это всего ненавистнее дьяволу, его цель разорвать тело Христова на части, раскидать его по миру. Но когда мы причащаемся – мы опять становимся единым всемирным, вселенским Телом Христовым, к тому же облекаясь в неприступную для дьявола броню, способную, как уже было сказано выше, защитить нас во время прохождения страшных мытарств.
Да разве не чувствует каждый из нас особенный религиозный подъём в дни всеобщего причащения?
Разве не чувствуем мы, священники, ущербность Богослужения, когда причастников мало или совсем нет ни одного?
Так если мы по опыту знаем, какую радость, какую благодать привлекает общее причащение, почему не призываем к нему прихожан, почему возбраняем желающим причаститься?
Мало постились? А мы разве больше их попостились? Мало помолились? А мы разве больше их помолились?
И потом, мы, священники, всё-таки находимся в особых условиях, у нас больше времени для молитвы, меньше воздействий от мира, меньше возможности получать раны со стороны, в то время как наши братья и сёстры постоянно находятся посреди бушующего моря, постоянно в мирской суете, со всех сторон их атакуют демоны, души их, как душа праведного Лота в Содоме, постоянно уязвляется, ранится, страдает и томится при виде повально умаления веры, окружающего их разврата, духовного разложения, грубости, ненависти, – и после это мы ещё смеем налагать на них бремя непосильных молитвенных правил и поста?
Да это всё равно, что находящихся в окопах солдат, которым назавтра, может, предстоит смерть, заставлять исполнять непосильные правила и поститься. Случись каждому из нас, священников, оказаться в воинской части накануне сражения, разве мы способны будем лишить кого-нибудь Причастия?
В дни всеобщего расслабления, обилия соблазнов, различных искушений, в наши скорбные, крайне скудные духовными дарованиями дни мы тем более не имеем права никого отлучать от причастия, не допускать, ибо каждый из наших братьев – тот же воин, на поле ежедневной и еженощной духовной брани.
Письма к Н.Н. Муравьёву-Карскому свидетельствуют о том, что святитель Игнатий в течение всей своей подвижнической жизни не переставал думать и о судьбе России. Его оценки тем или иным историческим событиям хотя и носят личный характер, тем не менее представляют свою ценность, раскрывая перед нами авву ещё и как государственного человека, а нам указывают на то чтобы мы под видом благочестия и угождения одному Богу не устранялись от общественных и государственных дел, требующих нашего участия и нашей помощи.
«№ 4
Настоящая война имеет особенный характер: в течение её постепенно открываются взору народов и правительств тайны, которых в начале войны они никак не могли проникнуть. К счастью – откровение этих тайн совершается к пользе дорогого отечества нашего и ко вреду наших врагов. Последнее требование союзников, чтоб им были предоставлены замки, охраняющие Босфор и Дарданеллы, обнаружило пред изумлённой Европой замыслы Англо-Французов, замыслы овладения Турцией и всем востоком. Уже и прежде изумилась Европа, увидев бесцеремонное обращение правительств Английского и Французского с малосильными державами, и варварское обращение их воинов с жителями занятых ими городов. Цепи, готовимые Англо-Французами для Германии, сделались для неё очевидными. Германия должна желать торжества России и содействовать ему: торжество России есть вместе и торжество Германии. Так это ясно, что мы не удивимся, если на будущую весну увидим Германию, вместе с Россиею идущею на Париж, расторгающею злокачественный союз, и потом всю Европу, устремлённую для обуздания Англичан – этих бесчеловечных и злохитрых Карфагенян, этих всемирных Алжирцев. После бесплодного и долгого стояния неприятельских флотов перед Кронштадтом, эти флоты удалились; теперь они обстреливают Свеаборг. Гранитные скалы, из которых высечены верхи этой крепости, и не слышат бомбардирования огромными снарядами, против них употребляемыми; сгорели в крепости деревянные некоторые постройки, которым, признаться, и не следовало бы быть, и которые явились единственно в чаянии нерушимого мира. Кажется – Вам придётся много потрудиться в Малой Азии: по всему видно, что война продлится! Решительный исход её и прочный мир виднеют в самой дали: за периодом расторжения Англо-Французского союза и за побеждением Англии на море. Без последнего события она не перестанет злодействовать и играть благосостоянием вселенной. Вот Вам здешние суждения!
Ознакомительная версия.
