Новейшая литература, принимаемая во внимание в этих рассуждениях, следующая. Мы приводим не только то, к чему имеет непосредственное отношение наше изложение, но и все те труды, в которых трактуются вопросы, близкие к изложенным нами. Мы не считаем нужным приводить сочинения собственно философских классиков.[2]
1 Предварительные замечания
Теория познания должна быть научным исследованием того, что предпосылают все другие пауки без всякого исследования: именно самого познания. Этим за ней с самого начала признается характер основной философской науки. Так как только через нее можем мы узнать, какую ценность и какое значение имеют выводы, добытые при помощи других наук. Она образует в этом отношении основу всякого научного стремления. Но ясно, что она может только тогда справиться с этой своей задачей, если она сама лишена предпосылок, поскольку это возможно по природе человеческой способности познания. Это, правда, всеми признается; тем не менее, при подробном исследовании более известных теоретико-познавательных систем, оказывается, что уже в исходных точках исследования делается целый ряд предпосылок, которые затем наносят существенный ущерб убедительности дальнейшего изложения. Именно, можно заметить, что обычно уже при постановках основных теоретико-познавательных проблем принимаются известные скрытые предположения. Но если неверна постановка вопросов в какой-нибудь науке, то можно, конечно, заранее сомневаться и в правильном их разрешении. История науки учит нас, что бесчисленные заблуждения, которыми болели целые эпохи, объясняются единственно и только тем, что известные проблемы неверно были поставлены. Для того, чтобы подкрепить это утверждение, нам нет надобности восходить до физики Аристотеля или Ars Magna Lulliana; мы можем найти достаточно примеров и в более новое время. Многочисленные вопросы о значении рудиментарных органов у известных организмов только тогда могли быть поставлены правильно, когда, благодаря найденному основному биогенетическому закону, для этого были созданы подходящие условия. Пока биология находилась под влиянием телеологических воззрений, было невозможно так наметить соответствующие проблемы, чтобы был возможен удовлетворительный ответ. Какие причудливые представления господствовали относительно задачи шишковидной железы в человеческом мозгу до тех пор, пока вообще спрашивали о такой задаче! Только когда стали искать объяснения этого вопроса путем сравнительной анатомии и спрашивать себя, не есть ли этот орган просто остановившийся у человека остаток низших форм развития, удалось прийти к цели. Или, чтобы привести еще пример, какие изменения претерпели известные постановки вопросов в физике, благодаря открытию механического эквивалента тепла и закона сохранения энергии! Словом, успех научных исследований очень существенно зависит от того, в состоянии ли мы правильно поставить проблемы. И хотя теория познания занимает в качестве предпосылки всех прочих наук совершенно особое положение, все же можно предвидеть, что и в ней успешное движение вперед в исследовании только тогда будет возможным, если основные вопросы будут правильно намечены.
Последующие рассуждения стремятся прежде всего к такой формулировке проблемы познания, при которой строго будет соблюден характер теории познания как науки, вполне лишенной предпосылок. Они хотят также осветить отношение фихтевского «Наукоучения» к такой основной философской науке. Почему приводим мы в более тесную связь с этой задачей именно фихтевскую попытку создать для науки безусловно достоверную основу, это само собою выяснится в течение исследования.
2 Основной теоретико-познавательный вопрос Канта
Создателем теории познания в современном смысле этого слова обыкновенно называют Канта. Против такого взгляда можно было бы, конечно, справедливо возразить, что история философии до Канта знает много исследований, которые, конечно, должны считаться все же чем-то большим, нежели простыми зачатками подобной науки. Так Фолкельт в своем основном труде по теории познания[3] замечает, что критическая обработка этой науки берет свое начало уже у Локка. Но и у более ранних философов, даже уже в философии греков, можно найти рассуждения, какими в настоящее время принято пользоваться в теории познания. Однако все принимаемые здесь во внимание проблемы были вскрыты Кантом во всей их глубине, и многочисленные мыслители, примыкая к нему, так всесторонне проработали эти проблемы, что встречавшиеся раньше попытки их разрешения мы находим снова либо у самого Канта, либо у одного из его эпигонов. Когда таким образом дело идет о чисто фактическом, а не историческом изучении теории познания, то едва ли мы упустим какое-либо важное явление, если учтем лишь время, начиная с появления Канта с его «Критикой чистого разума». То, что было дано раньше на этом поприще, повторяется снова в эту эпоху.
Основной теоретико-познавательный вопрос Канта следующий: каким образом возможны синтетические суждения a priori. Рассмотрим этот вопрос с точки зрения его свободы от предпосылок. Кант потому ставит этот вопрос, что держится того мнения, что мы можем достичь безусловно достоверного знания только тогда, если мы в состоянии доказать правомерность синтетических суждений a priori. Он говорит: «В разрешении указанной выше задачи заключается одновременно возможность чистого употребления разума при обосновании и изложении всех наук, которые содержат теоретическое познание a priori предметов»,[4] и «от разрешения этой задачи зависит всецело возможность метафизики, а следовательно, и ее существование».[5]
Этот вопрос, как его ставит Кант, свободен ли от всяких предпосылок? Отнюдь нет, так как он ставит возможность безусловно достоверной системы знания в зависимость от того, что она строится только из синтетических и таких суждений, которые добываются независимо от какого-либо опыта. Синтетическими суждениями Кант называет такие, в которых понятие предиката привносит в понятие субъекта что-либо, лежащее совершенно вне этого последнего, «хотя бы оно стояло с ним в связи»,[6] в то время как в аналитических суждениях предикат высказывает лишь нечто, уже содержащееся (в скрытом виде) в субъекте. Здесь, пожалуй, не к месту входить в рассмотрение остроумных возражений Иоганна Ремке[7] против такого деления суждений. Для настоящей нашей цели достаточно убедиться, что достигнуть истинного знания мы можем только при помощи таких суждений, которые к одному понятию присоединяют второе, содержание которого, по крайней мере для нас, не заключено еще в первом. Если мы назовем вместе с Кантом суждения этого класса синтетическими, то мы все-таки можем признать, что познания в форме суждений могут быть добыты только тогда, когда соединение предиката с субъектом будет таким синтетическим. Но дело обстоит иначе со второй частью вопроса, который требует, чтобы эти суждения были априорными, то есть добытыми независимо от всякого опыта. Вполне возможно,[8] что таких суждений вообще не существует. Для начала теории познания должно считаться совершенно не установленным, можем ли мы приходить к суждениям помимо опыта или только через него. Более того, для непредвзятого мышления такая независимость кажется заранее невозможной. Так как, что бы ни было предметом нашего знания, оно должно встретиться нам сначала как непосредственное индивидуальное переживание, то есть стать опытом. Ведь и математические суждения мы добываем не иным путем, как получая опыт о них в определенных отдельных случаях. Даже если, как это делает, например, Отто Либман,[9] считать их основанными на известной организации нашего сознания, то все-таки дело не изменится. Можно тогда, конечно, сказать: то или иное положение имеет принудительную значимость, потому что, если снимается его истинность, то вместе с тем снималось бы и сознание; но его содержание как познание мы можем получить, только если оно станет для нас переживанием совершенно так же, как какое-нибудь событие во внешней природе.
Пусть содержание такого положения будет заключать элементы, которые служат залогом его абсолютной значимости, или пусть эта значимость обеспечена в силу других оснований, я все же не могу ими овладеть иначе, как при условии, что это положение явится мне как опыт. Это одно.
Второе сомнение заключается в том, что в начале теоретико-познавательных исследований никак нельзя утверждать, что из опыта не может исходить никаких безусловно значимых познаний. Без сомнения, отлично можно мыслить, что сам опыт мог бы дать такой признак, которым была бы обеспечена достоверность добытых из него истин.
