рода Саулова совершенно ясна связь его с праздником пасхи, ибо об этих сыновьях сказано, что они умерли «пред господом» во время жатвы ячменя. Не могло быть более действительного жертвоприношения, чем умерщвление царем или полководцем своего первенца. Вот почему карфагенский полководец Малей, осаждавший город Карфаген, по словам Юстина, приказал повесить своего сына Карталона на глазах у осажденных, чем он так обескуражил! их, что через несколько дней город сдался. Вот почему карфагенянин Гамилькар, осаждавший город Агригент в 408 г. до Р. Х., принес в жертву собственного сына, вот почему израильтяне «отступили от царя моабитского и страны его», после того как тот «взял сына своего первенца и вознес его во всесожжение на стене». Здесь везде человеческая жертва была, кажется, только отражением божественной жертвы, ибо, например, по Плинию, финикияне во время осады города Тира при Александре Македонском приносили ежегодно в жертву Кроносу, т. е. Мелькарту или Молоху, мальчика. Но этот тирский Мелькарт — тот самый, которому, по словам Порфирия, на острова Родоса ежегодно приносили в жертву преступника. По словам Филона из Библоса, бог у финикиян назывался «Израиль». Во время сильного мора «Израиль» приносил в жертву своего «единорожденного сына» Ягуда (Иуду) — «единственного, для того, чтобы уменьшить смертность людей». Так и Авраам принес в жертву сына своего, первенца; но, ведь, Авраам («высокий отец») — не кто иной, как тот бог, который носил имя «Израиль» (владычествующий бог), пока это имя не было вытеснено именем Яхве и не перешло с тех пор на народ, поклонявшийся этому богу. Имя сына Авраамова «Исаака» обозначает «смеющегося». Имя это, однако, относится не к улыбающейся утренней заре или смеющемуся дню, как это думает Гольдцигер, а к тем гримасам, которые вызывались на лице у жертвы ее муками в объятиях пламени и от жертв Молоха на Крите и в Сардинии получили название сардонического смеха.
Когда с развитием культуры и с ростом гуманности человеческие жертвоприношения были отменены, когда после торжества монотеизма прежние боги превратились в людей, возник и рассказ в книге Бытия, призванный «исторически» объяснить переход от человеческих жертв к принесению в жертву животных. Древний обычай, заключавшийся в том, что цари, царские сыновья и жрецы должны были у многих народов древности умирать не естественной смертью, а смертью жертвы, отдающей в строго установленное оракулами время свою жизнь на благо и спасение своего народа, когда-то был в большой силе и у иудеев. Так пожертвовали собой для народа своего Моисей и Аарон, вождь и первосвященник иудеев. Но так как они, особенно Моисей, были прообразами мессии, то возникло само собой представление о том, что и чаемый великий и могучий вождь-первосвященник Израиля, в котором должен возродиться Моисей, был призван умереть святой жертвенной смертью Моисея и Аарона. После всего этого становится ясной несостоятельность предположения, считающего идею страждущего и умирающего мессии совершенно чуждой и неизвестной иудеям. Выше мы уже видели, что после изгнания представление о мессии было приурочено иудеями к персидскому царю Киру. Но о Кире же ходила легенда, будто могучий персидский владыка умер на кресте, по приказанию скифского царя Тамира! Также и у Юстина еврей Трифон утверждает, что мессия претерпит страдания и .умрет насильственной смертью. Даже и талмуд вырабатывает идею страдающего и умирающего мессии, выводя ее из 53-й главы Исайи, почему и произошло, что во втором столетии после Р. Х. известные круги еврейства твердо усвоили идею Мессии, страдающего во искупление прегрешений человеческих.
Собственно говоря, у раввинов следует различать два представления о мессии. По одному мессия призван, как потомок Давида, как могучий божественный герой, освободить иудеев от рабства, основать обетованное вселенское царство и вершить суд и расправу над людьми. Это — представление иудеев, идеалом которых был царь Давид. Согласно второй версии, мессия призван был собрать в Галилее десять колен израильских и повести их на борьбу с Иерусалимом, но погибнуть в борьбе с народами «Гога и Магога», предводимыми Армиллом, во искупление греха Иеровоамова, состоявшего в отпадении колен израильских от колена Иудина. В отличие от первого мессии, второй называется в талмуде сыном Иосифа или Эфраима в связи с тем, очевидно, что царство израильское включало в себя колена Менассии и Эфраима, происходивших от мифического Иосифа. Он является, таким образом, мессией отпавших от иудеев израильтян или вернее, кажется, самаритян. Этот мессия, «сын Иосифа», как говорится о Нем, сам себя принесет в жертву, предаст свою душу смерти и кровью своей спасет народ божий. После этого он, однако, вознесется на небеса. За ним придет другой мессия, «сын Давида», мессия иудеев, колена Иуды, который и осуществит все данные иудеям обетования, причем учение о мессии целиком, кажется, вдохновлено 12 (ст. 10) и 14 (ст. 3) гл. Захарии. Согласно утверждению Далмана, образ мессии, «сына Иосифа», возник во втором или в третьем столетии по Р. Х.; впрочем, и Буссе считает его более поздней традицией. Однако, последний не может отрицать, что иудейские апокалипсисы! конца первого века, где упоминается этот вариант представлений о мессии, заключают в (себе весьма древние традиции и предания. Ведь, и по персидским верованиям Митра является страждущим спасителем в посредником между богом и миром. Саошиант же, напротив, призван явиться, когда исполнятся сроки, в качестве судьи мира и победителя Аримана (Армилла). Греческая мифология совершенно явственно различает двух Дионисов: старшего, сына Персефоны. Загрея, умирающего в страшных муках от рук титанов, и младшего, сына Зевса и Семелы, призванного спасти мир от объятий тьмы. Таково же соотношение между страдальцем Прометеем и торжествующим (спасителем мира Гераклом. Мы имеем здесь дело с очень древним и весьма распространенным мифом, и вряд ли нужны еще какие-нибудь доказательства, чтобы убедиться в древности представлений о мессии, после того, Как мы видели соответствие самаритянского и иудейского мессии «Гаману» и «Мордехаю» еврейского праздника Пурим. Евангелие соединило оба различных первоначально образа мессии в один. Мессию «бен Иосифа» оно превратило в земного, происходящего из Галилеи мессию, который оттуда направляется со своими «верными» в Иерусалим, чтобы там погибнуть от руки своих врагов, мессию же «бен Давида» юно превратило в воскресающего и возносящегося на небо спасителя. Особенную глубину и значительность оно придало идее мессии тем, что представление о его самопожертвовании соединило, сплавило с представлением о пасхальной жертве и, наоборот, идею пасхальной жертвы слило с представлением о боге, приносящем в жертву собственного сына. Оно сделало Иисуса «сыном Давида», но сохранило воспоминание и об израильском мессии, дав Иисусу в отцы Иосифа; и если вначале оно заставило мессию родиться в Вифлееме,
