Ознакомительная версия.
Тем не менее демонстрация могущества царской власти имеет свои пределы. Положение дома Карина, безусловно, было подорвано, он был унижен, но не уничтожен. А в это время его извечные соперники, семейство Михрана, как всегда, продолжало поставлять Сасанидам министров и генералов. Другие парфянские династии тоже процветали при Каваде. Один выдающийся военачальник – римляне его знали под именем Аспебед – сыграл видную роль при осаде Амиды. Еще больше выгоды он получил от того, что сумел уложить свою сестру в постель Кавада69. Свадьба была пышной. Хотя Кавад уже являлся отцом двух сыновей от других жен, третьего, Хосрова, рожденного ему сестрой Аспебеда, отец любил больше всех70. Хосров рос способным, безжалостным и смелым. Несомненно, глядя на младшего сына, Кавад видел себя в юности. Шли годы, Хосров вырос, и в результате столь открытого фаворитизма над империей нависла угроза кризиса власти. Абсолютно игнорируя традицию, утверждавшую, что отцу наследует старший сын, шахиншах принялся дергать за все ниточки, которые только мог, чтобы возвести на трон младшего. Он даже предложил взятку римскому императору Анастасию за поддержку своего кандидата. Однако эти интриги не только не показались оскорбительными консервативным элементам истеблишмента, которые всегда противились попыткам Кавада подорвать их влияние, но даже получили их активную поддержку. Дело в том, что, в отличие от Кавуса, законного наследника и ярого маздакита, Хосров был убежденным ортодоксальным зороастрийцем. Поэтому мобеды, давно отодвинутые в тень маздакизмом Кавада, сплотились вокруг юного принца. А маздакиты, вопреки очевидному желанию своего царя, поддержали законного наследника.
Таковы были предпосылки заключительного кризиса правления Кавада. К 528 г. престарелый шахиншах в полном смысле оказался загнанным в угол. Ему пришлось сделать нелегкий выбор между верой и надеждами на будущее короны. Назначить своим преемником Кавуса – значит надолго, если не навсегда, укрепить в Ираншехре маздакизм, назначить Хосрова – значит доверить трон человеку, лучше всего подходившему для укрепления царской власти. И Кавад сделал выбор в пользу любимого сына. Получив знак, Хосров начал действовать. В Ктесифоне была устроена официальная дискуссия, в процессе которой Маздак, согласно сообщениям торжествовавших мобедов, был полностью разбит. После этого показательного шоу Хосров во всеуслышание осудил учение пророка-выскочки. По всей империи прокатилась волна преследований маздакитов. Массовые убийства и конфискации быстро сделали свое дело. В источниках говорится, что в царском парке Ктесифона Хосров приказал выкопать глубокие узкие ямы, в которых закопали маздакитов головой вниз, так чтобы над землей торчали только ноги. После этого он пригласил Маздака прогуляться по парку и посмотреть новые растения. Пророк в ужасе закричал и рухнул на землю. Тогда его привели в чувство, подвесили на дереве и стали использовать как мишень для тренировки лучников Хосрова.
Правда это или нет, очевидно, что решение Кавада отказаться от своей веры стало поворотным моментом в истории Ближнего Востока. При этом потенциальные возможности маздакизма еще не были истощены. В перспективе, как продемонстрировало турбулентное и неравномерное правление самого Кавада, можно было добиться чего угодно, укрепив союз между имперской монархией и пророком, на которого снисходили откровения, если, конечно, искренне верить в то, что его устами говорит Бог. Однако будущему Ираншехра не суждено было стать маздакитским. В 531 г. Кавад умер. Хотя Кавус, устроивший резиденцию на севере империи, попытался захватить трон, он быстро потерпел поражение от младшего брата, был взят в плен и казнен. После этого Хосров провозгласил конец новых традиций и новых обычаев71 того, что он назвал бунтом против религии, разума и государства72.
Тем не менее новый шахиншах был намерен урвать свой кусок пирога. Несмотря на восторженное отношение к традициям, нельзя было, чтобы достижения его отца пропали даром. Следовало упрочить древние иерархии и одновременно разослать по всему Ираншехру сотни инспекторов, имевших право совать свои носы во все дела, даже представителей династий. Надо было подтвердить права зороастрийских священнослужителей и, чтобы противостоять привлекательности маздакизма, сориентировать их на более внимательное отношение к нуждам беднейших слоев населения. Четыре великие парфянские династии, включая Каринидов, должны были заняться защитой четырех углов империи, и впервые шахиншах решил набрать регулярную армию, принадлежащую непосредственно короне и ею же поддерживаемую. Выполнить столь взвешенную и сбалансированную программу было нелегко даже для такого хладнокровного и решительного человека, как Хосров. От ее выполнения зависело будущее не только Сасанидов, но и всего Ираншехра.
Никто из тех, кто удостоился высокой чести лицезреть шахиншаха, не сомневался, что Хосров имеет все необходимое для успеха. На любое его слово давался ответ: «Будь бессмертен». Вид шахиншаха, сидевшего на троне во всем блеске и великолепии, не вызывал сомнения в том, что этот человек ближе любого смертного к Богу. Его одежды сияли драгоценными камнями, борода – усыпана золотой пылью, лицо – разрисовано, как у древнего идола. Но самой удивительной была корона – символ его фарра. К тому времени, как Хосров взошел на трон, она стала настолько тяжелой от избытка золота и драгоценных камней, что уже не могла быть надета на голову, чтобы не сломать шею «царю царей». Вместо этого она подвешивалась к потолку на цепях над головой правителя.
Во всем этом богатстве и великолепии ощущалась угроза.
Цветочные клумбы и фонтаны – неподходящая обстановка для массового убийства. Тем не менее, если рассказы о казни Маздака и его сторонников правдивы, они встретили свою судьбу в самом подходящем для укрепления царской власти месте. В Месопотамии, где завывающие ветры все засыпают песком и только непрестанный тяжкий труд не позволяет пустыне задушить поля, нет более очевидного признака величия, чем окруженный стеной и тщательно ухоженный парк. Древние цари Персии называли такой парк парадайда – рай. Когда Хосров наслаждался прохладой в беседках, окруженных фруктовыми деревьями, виноградными лозами и кипарисами73, гулял мимо загонов со страусами, антилопами, дикими ослами, павлинами и фазанами74 или охотился с придворными на львов и тигров75, он следовал традициям более древним, чем он мог предположить.
Некоторые его подданные утверждали, что садоводческие традиции региона уходят корнями к самому началу времен. За стенами, окружавшими царские сады, воздух которых был наполнен запахом цветов, среди скопления поселений, построенных вдоль берегов Тигра, жили люди, верившие, что сразу после сотворения небес и земли место вокруг Ктесифона было раем. В их священных книгах было написано: «И насадил Господь Бог рай в Эдеме на востоке»76. А до этого, под покровом тумана, который до сих пор часто поднимается над Тигром, Он взял грязь и вылепил из нее не кирпичи, не город, а человека. Первого человека, который поселился на этой земле, – Адама, что на языке людей, рассказавших эту историю, означает «земля».
Однако иудеи не были коренными жителями Месопотамии. Их корни – в древнем исчезнувшем царстве Иуды, которое располагалось в 500 милях к западу от берегов Средиземного моря. Большое расстояние, тем более что пройти его надо было через раскаленные пески под палящим солнцем. Но если сделать небольшой крюк – пройти вдоль полумесяца, где много воды, к северу от Месопотамии, а потом повернуть на юг, появится возможность пройти от берегов Тигра через ряд городов (что, безусловно, лучше, чем через открытую пустыню) и таким образом оказаться в царстве Иуды. Путешествие заняло бы несколько месяцев. За одиннадцать сотен лет до Хосрова этого было достаточно, чтобы решить судьбу маленького царства. В 586 г. до н. э. крупная месопотамская армия двинулась на столицу царства – увенчанный храмом город Иерусалим – и сожгла его. Знать царства была отправлена в изгнание. Их Бог – иудеи верили, что Он не только избрал их, но и сотворил всю вселенную, – судя по всему, покинул их навсегда.
Однако прошло тысячелетие, и из Месопотамии исчезли не иудеи, а завоеватели, точнее, даже сама память о них. В иудейских священных книгах сохранился образ человека по имени Даниил, который, по преданию, был одним из тех первых изгнанников из Иерусалима. Во сне он увидел бурное море, из которого поднялись «четыре больших зверя»77. Эти монстры, если верить ангелу, который растолковал сон Даниила, – четыре великих царя, которые «восстанут из земли» и будут править до тех пор, пока в конце времен не «примут царство святые Всевышнего и будут владеть им во веки веков»78. Видение Даниила было верным, и тот факт, что ход истории, по сути, есть череда могущественных империй, каждая из которых предает забвению свою предшественницу, в Месопотамии видно лучше, чем в любом другом месте на Земле. Эта земля – настоящее кладбище покинутых столиц. Две ее великих реки, вместо того чтобы покорно течь в своих берегах, вели себя словно беспокойные змеи, в результате чего целые города неожиданно оставались без воды или, наоборот, затоплялись и погружались в грязь. Иудеи Ктесифона, идя по берегу Тигра, могли видеть брошенные здания, частично разрушенные неспокойными водами, – остатки первой столицы Сасанидов, построенной Ардаширом. Город был круглым в плане, но река после изменения своего русла разделила его надвое. Неподалеку были видны засыпанные песком руины Селевкии – ее гавань заилилась и поросла камышом, а за ними – через 40 миль по топким степям – находился еще более потрепанный временем памятник человеческому тщеславию, место, которое теперь превратилось в курганы и беспорядочное нагромождение камней, а некогда являлось величайшим городом мира79. Сначала от него ушли воды Евфрата, потом население, и, наконец, окрестные жители разобрали постройки. Теперь его название мало от кого можно было услышать. Но иудеи его помнили. Они не забыли исчезнувший город, его величие и устрашающую репутацию. Они помнили Вавилон.
Ознакомительная версия.
