Ознакомительная версия.
Вот только довольно скоро сад начал зарастать сорняками и колючими кустарниками. Порядок, который какое-то время поддерживал цветение, исчез. В течение половины века, непосредственно предшествовавшей началу римского тысячелетия, солдатские сапоги все чаще стали топтать садовые цветы. Последнее десятилетие оказалось самым жестоким. Соперничавшие военачальники убивали друг друга с особой жестокостью. Римский народ содрогался от ужаса. Люди понимали, какие духи пробудились к жизни. Талант к наведению порядка был не единственным наследием прошлого. Не менее важным стало умение проливать кровь. Основатель Рима Ромул убил своего брата-близнеца. Царская линия его преемников закончилась государственным переворотом, и монархия прекратила свое существование. Республика, пришедшая ей на смену и продолжившая завоевание мира, спустя четыре с половиной столетия после основания рухнула среди убийственного насилия. Честолюбивые стремления военачальников – императоров – утопили мир в крови. Многие считали, что Рим тоже обречен. Возможно, так бы и вышло, если бы особенно жестокий и беспощадный император по имени Цезарь не водрузил знамя автократии на залитых кровью и заваленных трупами обломках республики. Он основал вторую монархию и назвал себя Августом – тем, к кому благоволят небеса. Нескромный титул, но заслуженный. Мерой его успеха явилось то, что слово «император» за время его правления стало значить намного больше, чем просто «военачальник». Вергилий, начавший свою великую поэму, по крайней мере частично, по побуждению Августа, воспевал своего патрона, называя человеком, которому судьбой предопределено вернуть «век золота»8. Век золота, в общем и целом, – это именно то, что получил мир. Правда, был странный безумный император Нерон – через полстолетия после смерти Августа, – которого римляне вспоминали с ужасом, как человека, убившего свою мать, женившегося на евнухе и сжегшего половину Рима. Но даже гражданская война после его самоубийства продлилась только год. А после его смерти в течение ста пятидесяти лет империя наслаждалась золотым веком. И тем страшнее было римлянам представлять, что рвущиеся к власти цезари могут повернуть эволюцию вспять, и золото обратится в железо, а императоры снова окажутся обычными военачальниками.
Тревога зрела не только в самой империи, но и за ее пределами. В поэме Вергилия римскому народу обещали неограниченное господство9, но в действительности, что, разумеется, было не тайной для римских стратегов, границы имелись у всего. Как за укреплениями Ираншехра тянулись бескрайние просторы населенных кочевниками степей, так и за северной границей Римской империи не было конца и края топким болотам и густым лесам, кишащим варварами. Веками представители римского командования ломали головы, как обезопасить себя от варваров. Слишком отсталые и дикие, чтобы тратить силы и средства на их покорение, они все же представляли собой довольно большую угрозу, чтобы от нее можно было отмахнуться. Неприятная проблема, требовавшая хитроумного ответа. Римская пограничная политика принимала самые разные формы. Бдительная оборона легионов периодически нарушалась взрывом агрессии. Покорные племена могли получить немалые суммы золотом, мятежные – уничтожались. Иногда римские военачальники обращали неистребимую – по крайней мере, так казалось – воинственность варваров себе на пользу, привлекая большие группы – федератов – на военную службу. При этом цель римлян была простой и ясной – поддержать решающее превосходство сил. В этом в течение большей части долгого мирного периода, начатого Августом, они преуспели. Хотя вдоль северной границы империи проявлялись признаки возможного нарушения баланса сил. Все чаще совершались набеги через Рейн. А на востоке – за Дунаем – люди, называвшие себя готами, позволяли себе еще более жестокие вторжения на территорию империи. Со временем они буквально воспламенили Балканы. Все это стало крайне неприятным сюрпризом для римских властей. Представлялось в высшей степени маловероятным, что военачальники на пороге империи способны спланировать, возглавить и осуществить такие масштабные проекты. Римляне были уверены, что варвары неспособны на столь высокую организацию. Очевидно, их лидеры, воспользовавшись римскими субсидиями и награбленным добром, решили расширить собственные горизонты. Чем больше у них было золота, тем больше возможностей. Военные отряды, которые ранее имели несколько сотен людей, теперь разрослись до нескольких тысяч. Все это, конечно, не являлось вмешательством в имперских масштабах, но все же означало, что силы варваров существенно выросли. Короче говоря, они стали чуть больше римлянами.
Правда, это не делало их менее презренными. На самом деле набеги готов на имперские территории лишь укрепили пренебрежительное отношение римлян к варварам. Их самодовольство действительно оказалось поколебленным не на севере, а на востоке. Рим, отметив свое тысячелетие, не был готов признать Персию равной. И тем не менее спустя два десятилетия после прихода Ардашира к власти римляне получили представление о том, что их ждет. Шапур I, сын Ардашира, уже вытеснил римлян из Месопотамии. Военное командование империи в отчаянной попытке сохранить остальные римские провинции на востоке было вынуждено вывести войска с Рейна и Дуная. В 224 г., когда император лично возглавил кампанию на востоке, последовал еще один удар. Новый цезарь, опытный воин по имени Филипп, страстно желал вернуться домой в Рим, чтобы укрепить свое положение. Поэтому он искал мира. Договор предусматривал чудовищную цену за перемирие, и Шапур позаботился о том, чтобы о них узнал весь мир. Это Филипп был изображен на скале у Персеполя, павшим ниц перед торжествующим шахиншахом. И этот же Филипп четырьмя годами позже (в апреле 248 г.) наслаждался высочайшей честью – главенствовать на празднествах, посвященных тысячелетию Рима.
Через несколько месяцев он был мертв: убит в бою соперником – цезарем по имени Деций. Еще спустя два года Деция зарубила банда готов. Прошло десять лет, авторитет императорского трона достиг самого низшего уровня. Шапур захватил последнего императора – Валериана – и с этого момента стал использовать его как подставку, чтобы вскакивать на коня. Для персов живой цезарь был главным трофеем, и они всячески постарались, чтобы как можно больше людей узнало об унижении Валериана, запечатлев его на скале у Персеполя рядом с картиной, изображавшей Филиппа. Даже смерть не прервала череду оскорблений императора, поскольку после смерти с него сняли кожу, покрасили ее в красный цвет и потом бережно хранили как главное сокровище Сасанидов10.
Но худшее римлян ожидало впереди. К этому времени ущерб был нанесен не только достоинству императорского титула. События выходили из-под контроля. Чем более нестабильной становилась ситуация, тем энергичнее стремились враждующие военачальники ухватить конечный приз. Чем чаще это случалось, тем более незащищенными оставались восточные провинции. Чем больше войск отправляло римское командование для стабилизации фронта в Персии, тем более открытой становилась северная граница для варваров. Чем больше готы и прочие дикари прорывались на богатые земли, тем более нестабильный характер приобретала ситуация. Как же вырваться из порочного круга? Судя по всему, империя стояла на грани окончательного краха.
Но она не рухнула в пропасть. Вопреки всему, благодаря колоссальной силе воли нового поколения императоров, она устояла. Эти мрачные, неумолимые и совершенно безжалостные люди навязали своим подданным революцию, имевшую не менее далекоидущие последствия, чем та, которую возглавил Август. То, что налоги – сухожилия государства11, давно было римской максимой, но в последнее время, из-за агонии века, эти сухожилия атрофировались. Война и анархия в немалой степени затруднили процесс увеличения доходов. Отчаявшись, власти девальвировали монетную систему, но это привело лишь к галопирующей инфляции. Казалось, финансовый и военный крах был неминуем, однако хирургические методы, когда до них все-таки дошло дело, оказались весьма эффективными. Для полководцев с железными кулаками, которые теперь стояли во главе империи, было очевидно, что только многократно увеличенный военный аппарат мог сохранить целостность границ, и лишь огромнейший фискальный аппарат имел возможность заплатить за это. Соответственно, в течение нескольких десятилетий число солдат и чиновников умножилось. Государство, образовавшееся в результате проведения этих реформ, доказало свою эффективность. Ничего подобного Средиземноморье еще не видело. Нигде раньше не было такой сложной и действенной бюрократической системы и столь масштабной военной машины. Легкая автократия, установленная Августом, трансформировалась в нечто намного более деспотическое и неповоротливое: автократия стала централизованной, навязчивой и абсолютной. Эта форма правительства оставалась римской, но в ней произошли революционные изменения. Можно даже сказать, что новый режим дошел до того, что основал «второй Рим».
Ознакомительная версия.
