Если Зангер прав, то Атлантида (она же Троя), должна была исчезнуть не за 9000 лет до Платона, а только в 1184 г. до Р.Х. Атлантида погибла бы в таком случае не за одну-един-ственную страшную ночь, ее уничтожила бы Троянская война. А это противоречит слоям Трои VI и Трои VII. К тому же не война и не наводнение уничтожили город, а сильное землетрясение. Следует отметить, что Троя, расположенная на холме Гиссарлык, уж никак не могла утонуть. Почему же тогда Эберхард Зангер отождествляет платоновскую Атлантиду с гомеровской Троей?
У Зангера есть на то свои причины. А вот убедительны ли они, вызывает сомнение.
Слово Атлантида знают все, его звучание волнует многих. Атлантида — очарование, сон из мира снов, рай на земле, нигде не существовавшей. Атлантида — как мир чудес из детства, волшебный остров, сказка о счастливом крае и беззаботных людях.
А может, за словом Атлантида скрывается нечто большее, чем принятие желаемого за действительное? И были ли Атлантида и Троя, — как хотелось бы Эберхарду Зангеру, — одним и тем же? Где можно отыскать подтверждение Зангеровских идей? А если Зангер заблуждается, значит, Атлантида окончательно и бесповоротно погибла? В конечном итоге веками рассуждают о местонахождении этой легендарной страны — и всякий раз безрезультатно. Кто запустил в мир этот миф об Атлантиде? Зачем? В какой форме? И откуда взялась первоначальная основа загадочного сюжета?
Глава 5. Атлантида — детектив тысячелетий
«Некоторые люди говорят, руководствуясь собственным опытом, другие говорят, опыта не имея».
Кристофер Морли (1890–1957)
Это произошло в 401 г. до Р.Х. Афины праздновали торжества в честь своей покровительницы. Жонглеры и танцоры вышли на улицы, у подножья Акрополя развлекали публику молодые актеры, а наверху, в храме богини Афины, ярким пламенем горел священный огонь. Запахи фимиама и сожженных жертвенных животных наполняли переулки Афин. В северном городском предместье, там, где стояло маленькое святилище местного героя Академоса, в прохладе внутреннего дворика просторного каменного дома собралось человек пять для беседы. Знакомы они были друг с другом очень хорошо, немало уже ночей провели вместе за философскими беседами. Хозяин — предположительно сам Платон — предложил гостям занять места на мягких подушках. Юноши расставляли прохладительные напитки.
Кем был этот Платон? Воспринимало ли его всерьез тогдашнее общество, или он считался неким аутсайдером? Кем были другие гости? Важными, сановными людьми, чье слово что-либо да значило, или просто любители поболтать? Вот краткий перечень участников разговора:
Платон: сын Аристона, знатного афинского рода. В молодости он писал трагедии, а затем под влиянием Сократа занялся философией. После смерти своего учителя Платон общался с Евклидом в Мегаре и изучал у него геометрию и математику. После непродолжительного пребывания в родных Афинах отправился на Крит, в Египет и затем на Сицилию, где был представлен при дворе Диониса Сиракузского. Тиран Дионис мало что понимал в философии, так как вследствие ссоры велел арестовать Платона и передать спартанским посланникам. Те же продали его в рабство. После авантюрных странствий Платона выкупили, и он вернулся в свой родной город Афины. Там философ основал Академию. Последние годы жизни провел в кругах высокообразованных людей. Некоторые из его учеников тоже стали известны. Умер Платон на каком-то свадебном пиршестве.
Сократ: сын скульптора Софрониска из Афин. Считается основателем греческой философии. Его ученики происходили из благороднейших афинских кругов. Обвиненный в мнимом безбожии был приговорен к казни — испитию чаши с ядом. От предложенного побега отказался, поскольку считал решение, принятое государством, превыше всего.
Тимей: естествоиспытатель и астроном из Локр в Нижней Италии. Согласно Сократу, он «занимал высшие чины и состоял на почетных должностях в городе». Тимей считался учеником математика Пифагора.
Критий: уважаемый в Афинах политик, один из 30 глав Афин. Критий неоднократно подчеркивает, что узнал историю Атлантиды от своего деда Солона, а также получил письменные свидетельства о существовании Атлантиды. По материнской линии Критий — родственник Платона.
Гермократ: известный военноначальник из Сиракуз. В ходе Пелопоннесской войны сражался на стороне Спарты. Позднее попал в плен. (Исследователи творчества Платона никак не могут прийти к единому мнению, этот ли Гермокрит или какой другой был участником разговора.)
Напитки были разнесены, участники разговора и, вероятно, еще несколько, оставшихся неизвестными, слушателей заняли свои места. Сократ открыл беседу в шутливом настроении:
Сократ.
Один, два, три — а где же четвертый из тех, что вчера были нашими гостями, любезный Тимей, а сегодня взялись нам устраивать трапезу?
Тимей.
С ним приключилась, Сократ, какая-то хворь: уж по доброй воле он ни за что не отказался бы от нашей беседы.
Сократ.
Если так, не на тебя ли и вот на них ложится долг восполнить и его долю?
Тимей.
О, разумеется, и мы сделаем все, что в наших силах! После того как вчера ты как подобает исполнил по отношению к нам долг гостеприимства, с нашей стороны было бы просто нечестно не приложить усердия, чтобы отплатить тебе тем же.
Сократ.
Так. Но помните ли вы, сколько предметов и какие именно я предложил вам для рассуждения?
Тимей.
Кое-что помним, а если что и забыли, ты здесь, чтобы напомнить нам; а еще лучше, если это тебя не затруднит, повтори вкратце все с самого начала, чтобы оно тверже укрепилось у нас в памяти.
Затем собравшиеся начинают беседовать о тех правилах игры, которых необходимо придерживаться в государстве. Гермократ вспоминает о том, что за день до того Критий рассказывал о легенде, однако Сократа тогда уже не было с ними. Теперь он мог бы повторить рассказ, чтобы собравшиеся смогли сказание обдумать. Так начинается пространнейший монолог Крития: предисловие к истории Атлантиды. Очень важно проследить за этим несколько скучноватым рассказом, потому что здесь открывается занавес к истории Атлантиды… (Я пользуюсь переводом профессора Отто Апельта 1922 года [109]. Все цитаты из перевода Апельта выделены курсивом. [1])
Критий.
Послушай же, Сократ, сказание хоть и весьма странное, но, безусловно, правдивое, как засвидетельствовал некогда Солон, мудрейший из семи мудрецов. Он был родственником и большим другом прадеда нашего Дропида, о чем сам неоднократно упоминает в своих стихотворениях; и он говорил деду нашему Критик) — а старик в свою очередь повторял это нам, — что нашим городом в древности были свершены великие и достойные удивления дела, которые были потом забыты по причине бега времени и гибели людей; величайшее из них то, которое сейчас нам будет кстати припомнить, чтобы сразу и отдарить тебя, и почтить богиню в ее праздник достойным и правдивым хвалебным гимном.
Сократ.
Прекрасно. Однако что же это за подвиг, о котором Критий со слов Солона рассказывал как о замалчиваемом, но действительно совершенном нашим городом?
Критий.
Я расскажу то, что слышал как древнее сказание из уст человека, который сам был далеко не молод. Да, в те времена нашему деду было, по собственным его словам, около девяноста лет, а мне — самое большее десять. Мы справляли тогда как раз праздник Куреотис на Апатуриях, и по установленному обряду для нас, мальчиков, наши отцы предложили награды за чтение стихов. Читались различные творения разных поэтов, и в том числе многие мальчики исполняли стихи Солона, которые в то время были еще новинкой. И вот один из сочленов фратрии, то ли впрямь по убеждению, то ли думая сделать приятное Критию, заявил, что считает Солона не только мудрейшим во всех прочих отношениях, но и в поэтическом своем творчестве благороднейшим из поэтов. А старик — помню это, как сейчас, — очень обрадовался и сказал, улыбнувшись: «Если бы, Аминандр, он занимался поэзией не урывками, но всерьез, как другие, и если бы он довел до конца сказание, привезенное им сюда из Египта, а не был вынужден забросить его из-за смут и прочих бед, которые встретили его по возвращении на родину! Я полагаю, что тогда ни Гесиод, ни Гомер, ни какой-либо иной поэт не мог бы превзойти его славой».
«А что это было за сказание. Критий?» — спросил тот. «Оно касалось, — ответил наш дед, — величайшего из деяний, когда-либо совершенных нашим городом, которое заслуживало бы стать и самым известным из всех, но по причине времени и гибели совершивших это деяние рассказ о нем до нас не дошел». «Расскажи с самого начала, — попросил Аминандр, — в чем дело, при каких обстоятельствах и от кого слышал Солон то, что рассказывал как истинную правду?»
— Есть в Египте, — начал наш дед, — у вершины Дельты, где Нил расходится на отдельные потоки, ном, именуемый Саисским; главный город этого нома — Саис, откуда, между прочим, был родом царь Амасис. Покровительница города — некая богиня, которая по-египетски зовется Нейт, а по-эллински, как утверждают местные жители, это Афина: они весьма дружественно расположены к афинянам и притязают на некое родство с последними. Солон рассказывал, что, когда он в своих странствиях прибыл туда, его приняли с большим почетом; когда же он стал расспрашивать о древних временах самых сведущих среди жрецов, ему пришлось убедиться, что ни сам он, ни вообще кто-либо из эллинов, можно сказать, почти ничего об этих предметах не знает. Однажды, вознамерившись перевести разговор на старые предания, он попробовал рассказать им наши мифы о древнейших событиях — о Форонее, почитаемом за первого человека, о Ниобе и о том, как Девкалион и Пирра пережили потоп; при этом он пытался вывести родословную их потомков, а также исчислить по количеству поколений сроки, истекшие с тех времен. И тогда воскликнул один из жрецов, человек весьма преклонных лет: «Ах, Солон, Солон! Вы, эллины, вечно остаетесь детьми, и нет среди эллинов старца!»
«Почему ты так говоришь?» — спросил Солон.
«Все вы юны умом, — ответил тот, — ибо умы ваши не сохраняют в себе никакого предания, искони переходившего из рода в род, и никакого учения, поседевшего от времени. Причина же тому вот какая. Уже были и еще будут многократные и различные случаи погибели людей, и притом самые страшные — из-за огня и воды, а другие, менее значительные — из-за тысяч других бедствий. Отсюда и распространенное у вас сказание о Фаэтоне, сыне Гелиоса, который будто бы некогда запряг отцовскую колесницу, но не смог направить ее по отцовскому пути, а потому спалил все на Земле и сам погиб, испепеленный молнией. Положим, у этого сказания облик мифа, но в нем содержится и правда: в самом деле, тела, вращающиеся по небосводу вокруг Земли, отклоняются от своих путей, и потому через известные промежутки времени все на Земле гибнет от великого пожара. В такие времена обитатели гор и возвышенных либо сухих мест подпадают более полному истреблению, нежели те, кто живет возле рек или моря; а потому постоянный наш благодетель Нил и в этой беде спасает нас, разливаясь. Когда же боги, творя над Землей очищение, затопляют ее водами, уцелеть могут волопасы и скотоводы в горах, между тем как обитатели ваших городов оказываются унесены потоками в море; но в нашей стране вода ни в такое время, ни в какое-либо иное не падает на поля сверху, а, напротив, по природе своей поднимается снизу. По этой причине сохраняющиеся у нас предания древнее всех прочих, хотя и верно, что во всех землях, где тому не препятствует чрезмерный холод или жар, род человеческий неизменно существует в большем или меньшем числе. Какое бы славное или великое деяние или вообще замечательное событие ни произошло, будь то в нашем краю или в любой стране, о которой мы получаем известия, все это с древних времен запечатлевается в записях, которые мы храним в наших храмах; между тем у вас и прочих народов всякий раз, как только успеет выработаться письменность и все прочее, что необходимо для городской жизни, вновь и вновь в урочное время с небес низвергаются потоки, словно мор, оставляя из всех вас лишь неграмотных и неученых. И вы снова начинаете все сначала, словно только что родились, ничего не зная о том, что совершалось в древние времена в нашей стране или у вас самих. Взять хотя бы те ваши родословные, Солон, которые ты только что излагал, — ведь они почти ничем не отличаются от детских сказок. Так, вы храните память только об одном потопе, а ведь их было много до этого; более того, вы даже не знаете, что прекраснейший и благороднейший род людей жил некогда в вашей стране. Ты сам и весь твой город происходите от малого семени, оставленного этим родом, но вы ничего о нем не ведаете, ибо выжившие на протяжении многих поколений умирали, не оставляя по себе никаких записей и потому как бы немотствуя. А между тем, Солон, перед самым большим и разрушительным наводнением то государство, что ныне известно под именем Афин, было и в делах военной доблести первым, и по совершенству всех своих законов стояло превыше сравнения; предание приписывает ему такие деяния и установления, которые прекраснее всего, что нам известно под небом».
Услышав это. Солон, по собственному его признанию, был поражен и горячо упрашивал жрецов со всей обстоятельностью и по порядку рассказать об этих древних афинских гражданах.
— Жрец ответил ему: «Мне не жаль, Солон; я все расскажу ради тебя и вашего государства, но прежде всего ради той богини, что получила в удел, взрастила и воспитала как ваш, так и наш город. Однако Афины она основала на целое тысячелетие раньше, восприняв ваше семя от Геи и Гефеста, а этот наш город — позднее. Между тем древность наших городских установлений определяется по священным записям в восемь тысячелетий. Итак, девять тысяч лет тому назад жили эти твои сограждане, о чьих законах и о чьем величайшем подвиге мне предстоит вкратце тебе рассказать; позднее, на досуге, мы с письменами в руках выясним все обстоятельнее и по порядку».
