посмотри сам: видишь ли ты Его?
– Вижу, – ответил я, озираясь.
– Где же Он?
– Везде…
Это действительно было так! Я смотрел по сторонам и видел Его в воздухе, в лучах света, во всём, что меня окружало.
– Теперь ты веришь? – спросил старик.
– Теперь – да…
Мы вышли из храма. Он вёл меня по узким улицам и привёл к дому. Его жилище поразило скромностью и простотой.
– Где твоя семья? – спросил я.
– Они в других местах.
– В каких?
– У Бога обителей много…
– Как твоё имя? – спросил я его, но он промолчал.
Мы сели ужинать, только есть я не хотел, да и еда скорее напоминала еду, чем была настоящей.
– Нам не нужна ни еда, ни вода, – пояснил хозяин, – но большинство из нас живут так, как жили раньше.
– А ваш Бог?
– Что – наш Бог?
– Он настоящий?
Старик засмеялся, впрочем, очень легко.
– Ты видел сам. Что ты спрашиваешь меня о том, что видели твои очи?
– Не только очи, – тихо ответил я, – но и сердце тоже.
– Сердце – это важнее всего. Оно никогда не обманывает.
Я мучился тем, что почувствовал в храме, и спросил об этом старика:
– Почему я ощутил свою веру, как религию лжи?
– Потому что в ней есть ненависть, – отвечал он, покачивая седой головой. – Вы ненавидите другие народы, других людей: тех, кто одет или думает иначе. А истинный Бог не может существовать там, где есть хоть капля ненависти.
– В моей вере много хорошего! – возразил я.
– Конечно, – согласился старик. – Но, Ахмет, если ты добавишь в котёл с красной краской немного чёрного цвета, что будет?
– Краска потемнеет, я испорчу весь котёл.
– Весь котёл… – посмотрел он на меня мудрым взором. – Ты сам сказал: весь котёл!
И я согласился.
– А Христос? – спросил я чуть погодя.
– Христос, как истинный Свет, повелевает нам любить всех: и злых, и добрых. Своих и чужих, ближних и дальних.
– Как я могу любить тех, кого не знаю?
– Сам ты не можешь, – улыбнулся старик, – но впусти Христа в своё сердце, и увидишь, как Он изменит его.
Мы говорили, и говорили, и говорили, а потом старик замолчал. Он долго сидел неподвижно, и мне показалось, что губы его повторяют моё имя: «Ахмет, Ахмет…» А затем, улыбнувшись, посмотрел так, будто видит что-то вдали, и сказал очень тихо: «Андрей!» Подумал и опять повторил: «Да, Андрей…»
«О чём это он?» – подумалось мне. Мог ли я предполагать, как далеко видят его духовные очи?..
Наутро он сказал:
– Иди в храм и посмотри. Я могу найти тысячи слов, но лучше, если ты сам увидишь Свет.
Я шёл по улице города и везде видел Его: Иисуса, которого распяли. Он был в воде, журчащей в фонтане, в движениях женщины, подставлявшей кувшин. Он был в смехе, прозвучавшем у меня за спиной, и в глазах юной девушки. И в том, как она сказала:
– Незнакомец!
Сердце моё трепетало. Никогда я не любил жизнь так сильно, как в те минуты. Словно все краски мира собрались в один яркий цвет, заставляя меня восторженно петь: «Слава, слава, слава!» В храме, замирая от блаженства, я вновь любовался Светом, давая ему проникнуть в то, чем в тот миг был я…
Да, старик сказал мне, что тело моё лежит в пустыне, засыпанное песком, и что мне придётся вернуться. Это меня пугало больше всего, как я не хотел!
Так прошёл день, или два, или три. Время перестало тревожить меня. Но старик сказал:
– Тебе пора возвращаться. Тело не может долго оставаться без еды и воды.
Помню своё отчаяние и грусть.
– Я вернусь сюда? – спросил.
– Вернёшься, если захочешь. Когда придёт время, Ахмет.
Очи слипались, я засыпал. Старик провёл рукой по моему лбу:
– Не забывай того, что видел, – и тихо добавил: – Иоанн моё имя.
Когда я очнулся, то всё так же лежал в ложбине. Песок покрывал меня всего, и только голова оказалась приподнятой. Это меня и спасло. Я встал, с трудом расправляя руки и ноги, и огляделся: пустыня сверкала всеми красками – видимо, недавно прошёл дождь. Нашёл небольшую лужу в камнях и хорошенько напился. А затем, осторожно ступая, двинулся в путь.
В доме моего дяди мне оказали ласковый приём, я смог отдохнуть и восстановить силы. Но меня тянуло в другое место, и, шагая по городу, я искал кресты. Наконец, нашёл храм: простой, невысокий; разувшись, вошёл. На меня смотрели с изумлением, не понимая, что делает здесь мусульманин, но, наверное, на моем лице виднелось что-то особенное, потому что никто не выгнал меня. Я с восторгом смотрел на иконы, облобызал крест. «Свет, свет, свет», – повторяли губы. Наконец, кто-то заговорил со мной, и я всё рассказал. Так я попал к христианам.
Дядя выгнал меня, когда узнал, но, уходя от него, я улыбался: «Наконец-то свободен!» В одной христианской семье меня приютили, а когда узнали, что я искусный красильщик, помогли найти работу.
Но душа хотела главного: стать христианином. И тогда меня начали готовить. Я посещал дом священника, который беседовал со мной, читал целые главы из книги, что называлась «Евангелие», а по вечерам сам перечитывал историю жизни Христа множество раз. И когда читал, меня касался тот же Свет…
На Литургиях мне разрешалось стоять лишь до тех пор, пока не звучал возглас: «Оглашённые, изыдите». Затем я уходил. То, что происходило потом, оставалось для меня тайной.
Так прошёл месяц, другой. Настал день моего крещения. Меня окунали в купель, священник читал молитвы, а я всё ждал: вот Свет коснётся меня. Да, я ждал трепетно и тревожно, боясь, что этого не произойдёт, и едва не упал от волнения, хотя был крепким мужчиной.
Но Свет вошёл в меня по-другому: радостью! Именно радость наполнила меня, когда я вышел из купели. Все поздравляли, я улыбался. Мне нарекли новое имя: Андрей.
Дни потекли: блаженные, ясные. Свет был вокруг, Свет был во мне. Теперь я оставался стоять, трепетно дожидаясь конца Литургии, и с величайшим благоговением принимал в себя маленькую часть Света, Тело и Кровь Христовы.
Прошло полгода. Я освоился, крепко стоял на ногах и, заняв некоторую сумму денег, собирался открыть свою лавку. И вот тогда я увидел её…
Она вошла в храм, накрывшись покрывалом, но по лёгкости движений я сразу понял: это – юная девушка. Не знаю почему, но всё во мне забурлило. Воспитанный в строгих законах, не позволявших мужчине пристально смотреть на женщину, я отвернулся, но думал только о ней. А когда молитва окончилась,
