заботу о своей матери. Поскольку мы уже оценили ценность заметки об этих женщинах, критика этого эпизода четвертого Евангелия приведена, и поэтому не стоит больше упоминать, что в четвертом перечислены другие женщины, кроме Марки, а именно три Марии, мать Иисуса, сестра той же самой и Мария Магдалина.
То, как Марк вычисляет часы дня смерти Иисуса, не вызывает сомнений из-за контекста. Когда он говорит (C. 15, 25), что был третий час, когда Иисус был распят, и шестой, когда наступила тьма, которая продолжалась до девятого, в конце которого Иисус умер, ясно, что третий час — это девятый час дня, девятый — третий час дня, а шестой — полдень: тьма, то есть контраст, к которому стремился Марк, наступила, когда солнце достигло своего апогея.
У Луки нет места для замечания о распятии Иисуса из-за эпизода, когда Иисус молится за своих врагов, С. 23, 34, — и нет времени, потому что ему приходится бороться с переходом к насмешкам над Иисусом со стороны народа и правителей. После этого он сообщает о времени и продолжительности темноты; Матфей сообщает только о последней, так как у него не было места для примечания, в какое время был распят Иисус, поскольку он привел место Писания, которое исполнилось, когда одежды Иисуса были разодраны.
Из-за своих эпизодов Четвертый даже не оставляет места для отступления, и, не особенно беспокоясь об этом, использует для своих целей цифру, которая просто попалась ему на глаза в трудах предшественников: в шестом часу, говорит он С. 19, 14, когда Пилат наконец уступил бурному вторжению иудеев и предал им Иисуса на распятие.
Последние слова, которые Марк вложил в уста своего Господа — Боже мой! Боже мой! За что Ты предал меня, — он записал, нисколько не задумываясь о возможных последствиях только для того, чтобы показать, что Иисус действительно доказал, что Он Мессия, вплоть до момента Своих величайших страданий, образ боли которых Дух Святой открыл псалмопевцу задолго до этого.
С громким криком Иисус вскоре уходит из жизни. Завеса в храме должна быть разорвана, чтобы стало ясно, что мир теперь имеет свободный доступ к Богу, а капитан римской стражи, стоявший напротив Иисуса, должен быть тронут криком, с которым Иисус умер, и воскликнуть: «Воистину Он был Сын Божий! — Но не для того, чтобы потом размышлять, в каком смысле он говорил о Сыне Божьем, а для того, чтобы свидетельство язычника прославило последний момент жизни Иисуса. Теперь, когда иудеи, казалось бы, победили, должен появиться предвестник из верующего языческого мира и заранее возвестить о победе Распятого.
Лука показал, как искажено развитие этой сцены. Когда завеса в храме была разорвана, Иисус восклицает подобно Стефану Деян. 7, 59 — Отче, в руки Твои предаю дух мой — Лука должен, по сути, предусмотреть восклицание Иисуса, поскольку у него есть и другое: «Элои!». Лука должен был смягчить восклицание язычника, поскольку после того, как Иисус незадолго до этого воззвал к кающемуся преступнику: «Ныне же будешь со Мною в раю», особого свидетельства не требовалось. Наконец, поскольку Лука уже упомянул выше о женщинах, то, чтобы присоединить к этому замечание Марка о них, он оставляет место и для знакомых мужчин, наблюдавших издали, и для другого замечания, противоположного приведенному выше о плакальщицах Иерусалима, о том, что все присутствующие били себя в грудь. Значит, считает он, пришло время исполнения пророчества Захарии.
Матфей следует Марку, но между замечанием о разрыве завесы и криком сотника он вставляет замечание о том, что произошло землетрясение, камни раскололись, гробницы открылись, многие из погребенных святых — Авраам, Моисей, Давид и другие — восстали из мертвых, вышли из гроба и после воскресения вошли в святой город и явились многим. Когда говорится, что начальник и люди стражи, которым Матфей очень неуместно позволяет сочувствовать и говорить с их начальником, видели землетрясение, имеется в виду, что они также видели воскресение святых и их уход в святой город, и что это чудо вызвало их восклицание: это был воистину Сын Божий, т. е. имеется в виду, что этот эпизод подавлен контекстом, что правильно только в сочинении Марка.
Уже оцененный интерес и следующий за ним интерес, а именно страх за чистоту иудеев, которые хотят сегодня вечером полакомиться пасхальным агнцем, — все это настолько отупило голову Четвертого, что он даже ничего не рассказывает о разрыве храмовой завесы.
7. Реальная смерть и погребение Иисуса
Когда Марк сообщает, что некий знатный советник Иосиф Аримафейский набрался смелости и попросил у Пилата тело Иисуса, он еще не думает нагромождать на это интерес до такой степени, что теперь долго задерживается на этом, мотивируя и объясняя благодеяние Иосифа. Поскольку он озабочен только тем, чтобы доказать, что исполнилось изречение Святого Духа о том, что Мессия после смерти найдет свою могилу вместе с богачом, после того как было решено, что Он найдет ее вместе с преступниками, то у него есть только другой интерес — утверждать, что смерть Иисуса действительно имела место, чтобы одновременно подтвердить последующее чудо воскресения как чудо. Пилат, когда Иосиф изложил свою просьбу, удивился, что Иисус «уже» умер, послал за центурионом стражи, спросил его, «уже» ли умер Иисус, и, услышав подтверждение центуриона, отдал тело Иосифу. Тот завернул его в покрывало и положил в каменном склепе, перед которым затем закатил камень.
Лука не видит значения вопросов Пилата к Иосифу и центуриону, а опускает все, что относится к ним, потому что у него другие интересы. Он более подробно описывает Иосифа: «Он был храбр и справедлив, и весьма неосторожно не соглашался с советами и поступками своих товарищей, а также сам ожидал Царства Божия». Более того, Лука в свое время рассказывает нам, что Иосиф также бальзамировал тело: и при этом он, как и Марк, говорит, что женщины из свиты Иисуса наблюдали, как Иосиф готовил тело, и при этом он, как и Марк, говорит, что женщины пошли к гробнице после субботы утром, чтобы совершить бальзамирование! Как будто они могли подумать об этом, когда увидели, что Иосиф уже позаботился об этом. Наконец, Лука сообщает нам новость о том, что в гробнице еще никто не лежал.
Матфей также не обратил внимания на то, как важно было подтвердить реальную смерть Иисуса; он опускает переговоры Пилата, приведшие к этому, и вместо этого называет Иосифа богатым человеком,
