Все колониальные правительства стремились обратить местных жителей в собственную веру, пользуясь разными средствами. Португальцы навязывали католицизм в том числе и жестокими способами — в прямом смысле мечом и огнем. Свою веру — протестантизм — голландцы пропагандировали с помощью многочисленных миссионеров, а отчасти и насильственно. Они проявляли некоторую степень терпимости в отношении буддистов и индуистов, однако всячески притесняли мусульман и своих соперников — христиан–католиков. Англичане насаждали собственные религиозные воззрения более мягкими, но все равно принудительными средствами — через систему образования, с помощью социальных льгот для христиан. Они, например, предоставляли работу в колониальной администрации только тем местным жителям, кто принимал христианство (часто это сопровождалось и сменой собственного имени на христианское, английское). Они проводили политику поощрения, опять же через христианизацию, так сказать «низовых» групп традиционного общества — национальных меньшинств и социально ущербных сегментов населения.
В результате в настоящее время в Шри Ланке имеются представители многих христианских церквей и орденов: римско–католической, голландской реформистской, шотландской пресвитерианской, методисты, баптисты, адвентисты седьмого дня и др. Католическая церковь пустила основательные корни и в деревне и в городе; она же более других христиан адаптировалась к местным обычаям и культурным традициям. Другие христианские «ветви» представлены социально главным образом средними городскими слоями. Так или иначе, принадлежащие к христианской конфессии по своей численности и теперь занимают важное место (их около 1,5 млн человек) в ланкийском обществе. Это обычно потомки от браков европейцев с местными жителями, а также часть сингалов и тамилов.
Мне самой, между прочим, удалось быть свидетельницей крещения мормонов — оно совершалось в бассейне гостиницы, где я останавливалась в Коломбо в 1988 г. (кстати сказать, персонал самой гостинички был пестрым в отношении национальностей: тут были и сингалы, и тамилы, и малайцы). Большинство присутствовавших на обряде, взрослые и дети, и сам новообращенный — человек лет тридцати, — были местные жители (уточнить их этническую принадлежность не было удобно, но говорили они по–сингальски). Однако почетными гостями здесь были представители одной из американских миссий. Первой разведала, что предстоит подобное действие, моя сингальская подруга, которая накануне поздно вечером пришла меня навестить, и я оставила ее ночевать у себя, поскольку в моем номере имелась вторая кровать. Утром она пошла искупаться в гостиничном бассейне, но обнаружила там особые приготовления и довольно многочисленное общество. Быстро вернувшись в номер, она оповестила меня о необычном событии, и я поспешила за ней к бассейну. По дороге нам встретился еще мой сингальский коллега из Национального музея, который как раз явился меня проведать, и таким образом мы оказались зрителями на мероприятии мормонов уже втроем. Зрелище было одинаково редкостным для нас всех. Участники обряда отнеслись к нашему присутствию спокойно и доброжелательно, не возражали даже против моего фотоаппарата, который я успела прихватить с собой. Попросили только не снимать в самый важный момент, о котором заранее предупредили. Уже после обряда, главной частью которого было погружение в воду (во всей одежде) посвящаемого и посвящающего и совершение особых жестов, к нам подошли и немного расспросили, кто мы и откуда. С удовольствием приняли в дар сувенирное изображение одной из старинных русских церквей — тогда к Тысячелетию Крещения такие у нас продавались и были припасены у меня среди прочих подарков для ланкийских друзей и знакомых. Сделали предложение навестить их и в их церкви, но воспользоваться приглашением не удалось прежде всего из–за недостатка времени. Так получилось, что хотя я повидала в Шри Ланке немало христианских храмов и фотографировала их для будущих лекций по страноведению, но побывать внутри них так и не пришлось. Нередко в путешествиях по острову, да и в самой столице, можно было видеть и мечети, и ковилы — так называются здесь храмы индусов, приметные тем, что крыши их бывают украшены скульптурными расцвеченными группами, изображающими популярных божеств.
Различные конфессиональные общности ланкийцев отчасти имеют региональное распространение на территории острова: так, много тамилов–индуистов проживает на севере и северо–востоке, есть отдельные районы, где селятся преимущественно мусульмане или христиане, в городах имеются кварталы с более или менее однородным по религиозной принадлежности населением; однако нередко люди разных вер живут и «чересполосно», тесно соседствуют.
Все конфессии Шри Ланки в настоящее время достаточно свободно проявляют свою активность через собственные храмы и их служителей, через школы и другие учебные заведения под их эгидой, через свои печатные органы. Оказывают они иногда и специфическое влияние на те или иные сферы социальной, экономической и культурной жизни ланкийцев, имея отчасти свои собственные «поля воздействия». Через «гетерогенные» церкви, естественно, осуществляется и определенное внешнее для страны влияние.
Можно сказать, что фактически в конкретной религиозной практике, в нормальном общежитии все ланкийские конфессии уживаются достаточно мирно, проявляют взаимную уважительность. Исторически конфликтные отношения между конфессиями бывали следующего рода: они возникали между буддистами и индуистами в эпохи завоевательных походов из Индии; соперничали между собой христианство и ислам; в эпоху же острых антиколониальных настроений и борьбы с европейскими правителями Ланки буддизм, индуизм и ислам уже совместно противопоставляли себя христианству. Тогда даже все положительные в принципе культурные нововведения со стороны колонизаторов воспринимались как атрибуты именно христианской религии, и крайние националисты огульно выступали против всяких новшеств, которые были привнесены иноземными правителями; и всякого европейца–христианина они готовы были числить пьяницей, курильщиком и моральным ничтожеством. Хотя более трезвые мыслители понимали, что за 4,5 столетия колониальной власти местная культура, хотя и потерпела частичные искажения и утраты, все же получила и нечто положительное: в стране были построены дороги, каналы, города, введены книгопечатание, многие другие научные и технические достижения западной цивилизации.
Увы, ланкийское общество не оригинально в том смысле, что в ситуациях общественного напряжения (чаще всего — социально–экономической природы), в политической борьбе нередко здесь, как и в других социумах, используются религиозные, и — шире — культурные символы. А затем легко уже все переворачивается с ног на голову: создается впечатление, будто в противоречие вступили религиозные воззрения, догматы веры, принципы культуры. К сожалению, в таких случаях обязательно бывают и провокаторы, и обманутые, и заблуждающиеся. Все это ярко проявилось в трагическом этническом конфликте последних десятилетий в Шри Ланке.
Сингальско–тамильская конфронтация стала фокусом сложной этносоциальной ситуации, но раскол происходил и внутри этносов: имел место терроризм экстремистов против отдельных людей и групп собственной нации, а также кровавые столкновения между представителями разных конфессий, принадлежащих к одной этнической общности. Призывы к гражданскому миру и согласию со стороны трезвых политиков, а также религиозных деятелей и местных ученых не всегда еще достигают цели.
А между тем следует отметить, что в целом в ланкийском обществе традиционно высока культура общения, ценятся обходительность, мягкость обращения, доброжелательность. Это относится и к семейному кругу, и к сфере внешних связей семьи и человека. Удивительная приветливость местных жителей отмечалась многими путешественниками, посетившими эту страну. Действительно, улыбка, внимание к собеседнику, готовность оказать услугу другому — это обычная этикетная норма. При этом чем выше социальный ранг человека, тем больше он культивирует в себе (и проявляет для других) — мягкость, незлобливость, доброту. Все это входит в понятие воспитанности. Грубость, насилие считаются проявлением низменной души и заранее допускаются как возможные формы поведения только для социальных «низов». К проявлениям плохого воспитания относят не только несоблюдение иерархии, этикета, но даже неумение держаться бодро, жизнерадостно; дефектами поведенческой культуры считают проявление нетерпения, торопливости, нервозности в контактах, прямое давление в отношениях, даже в разговоре.
Так что при нормальном течении жизни общение в ланкийском обществе достаточно приятно, и я это остро ощутила в свою первую поездку (в моем дневнике даже имеются записи про «мой мильон улыбок»). Когда я снова попала в Шри Ланку через восемь лет (а уже в 1983 г. сингальско–тамильский конфликт принял ожесточенные формы), я очень боялась, что увижу у людей другие лица. Однако нет — остались и приветливость, и вежливость; только, может быть, улыбки потеряли оттенок прежнего простодушия, да полицейские и военные (чем выше по чину, тем больше), дежурившие на улицах и в подъездах учреждений, возле важных общественных зданий и т. д., временами старались совсем изгнать их со своих лиц. И все же вспоминаю одну из своих одиноких прогулок по городу (честно говоря, их было немного, обычно я предпочитала, чтобы мне кто–нибудь сопутствовал): по приезде, в один из первых же дней, задумав познакомиться с ближайшими окрестностями и добросовестно сообщив об этом дежурному администратору (на всякий случай), я вышла из своего уютного гест–хауса совсем налегке, практически с одним фотоаппаратом в руках, и пошла себе по длинной, тихой, затененной высокими деревьями улице. На земле Шри Ланки, где всегда пышная зелень и в любое время года цветут какие–нибудь кусты и деревья, почти всякий уголок красив, как в парке. В городе тоже. И, конечно, я и в этот раз фотографировала многое подряд: и забавлявшие меня тумбы почтовых ящиков, и вход в ближайший буддийский храм (точнее сказать, центр медитаций, как я выяснила позже, побывав и внутри), и любимые мои деревья аралии с огромными белыми цветками, и уютно задрапировавшиеся буйной растительностью особняки… Как вдруг возле одного из них, на другой стороне улицы, заметила двух охранников в форме и с автоматами (как я потом узнала, улица находилась в престижном районе, и там были некоторые резиденции важных лиц). Признаюсь, я слегка вздрогнула и смущенно закрыла футляр фотоаппарата. Но они спокойно наблюдали за мной, не проявляя никакой враждебности, и я пошла дальше. Так дошла я до конца улицы, где снова увидела двух вооруженных людей, и они с интересом смотрели на мой фотоаппарат. Но теперь мы стояли ближе друг к другу, и я различила в выражении их лиц простое, обычное для многих ланкийцев желание — сфотографироваться. Я соответствующее предложение сделала, они его живо приняли, тут же «сгруппировались» в тени дерева, и снимок получился — на память мне, потому что адресами мы, естественно, не обменивались. Снимок, к сожалению, темноватый, потому что в ланкийском климате у людей обычно не возникает желания лишний раз подставить себя под лучи солнца, а в вопросах освещенности при фотосъемках многие еще не разбираются.
