«Смиренно повинуясь гражданской власти, не находящей пока возможным допустить меня, недостойного, до молитвенного общения с верной мне паствой». Таким образом, крайнее течение создало новый церковный откол, менее значительный, чем даже григорьевцы, но не было в состоянии увлечь умеренную оппозицию на выступление против гражданской власти. Все дело свелось к раздиранию Христова хитона, что едва ли составляло цель агитации. Последнее обстоятельство (неудача крайних) только подчеркивает необходимость и правильность позиции, занятой в этом вопросе митр. Сергием. Тогда еще большая злоба обрушилась на митр. Сергия со стороны неудачников и толкнула их на такие выпады против Заместителя в подпольной литературе, что фразеология отщепенцев из Карловацкого лагеря кажется совершенно детской. Злоба сама по себе показывает, что правда не на стороне этой группы.
Итак, церковь в России пережила новое отпадение. Отличительной особенностью этого отпадения прежде всего было то, что оно исходило с другой, и противоположной, стороны, по сравнению с имевшими место расколами до сих пор. Это движение в общем не имело того размаха, какой в первый момент был присущ даже григорьевцам, что само по себе свидетельствовало об изживании церковным обществом того настроения, которое питало до сих пор смуту. Не поэтому ли иосифлянский откол был последним и уже в течение трех лет не вызывал подражания?
2.
Что же происходило за рубежом? Приход к церковной власти митр. Сергия в Карловацких кругах пробудил надежду, которой они не питали при митр. Петре. Появилось стремление в борьбе с митр. Евлогием опереться на Заместителя. Уже с весны 1926 года начались со стороны карловчан попытки получить от митрополита Сергия санкцию на руководящую роль Карловацкого Синода за рубежом. Снестись с митр. Сергием долго не удавалось, а между тем произошел уже открытый разрыв. После продолжительных усилий, однако, они осведомили митр. Сергия о событиях за рубежом. Митр. Сергий в это время безвыездно пребывал в Н. Новгороде и не имел доступа к патриаршему делопроизводству, находившемуся в Москве и захваченному григорьевцами. Однако Заместитель ответил частным письмом. Отказываясь быть судьей в деле, которого он не знает, митр. Сергий советует: в случае невозможности сохранить единство проживающим в православных странах, подчиниться местной церковной власти, церковным общинам, находящимся в неправославных странах, устраиваться самостоятельно. Это письмо митр. Сергия от 18 августа [60] было получено за рубежом только поздней осенью. Нужно думать, что это письмо не удовлетворило карловчан, хотя они и пытались истолковать его в свою пользу.
Митр. Евлогий не мог не поставить в известность Патриархию о том, что произошло за рубежом. К этому времени митр. Сергий уже получил возможность перенести церковный центр в Москву и ознакомиться с материалами, касающимися заграничных церковных дел и относящимися еще ко времени управления Русской Церковью почившим Патриархом. Состоявшаяся легализация дала возможность прислать подробно мотивированный по этому поводу указ, который уже совершенно не соответствовал видам Карловацкой группы. Указ митр. Сергия и состоящего при нем Синода, от 14 июня 1927 года, подтвердил факт закрытия Карловацкого Церковного Управления и того недоумения, которое создалось в центре, еще при Патриархе, когда там узнали о существовании за границей архиерейского Синода. Одновременно с таким разъяснением была затребована от заграничного духовенства и подписка о лояльном его отношении к советской власти. Если неодновременно, то вскоре же была получена и декларация-послание Заместителя и его Синода, появившееся в связи с легализацией Патриаршего Управления гражданской властью.
Первый указ определил отношение Карловацких иерархов и к требованию митр. Сергия о подписке и к его декларации. Поэтому они, несмотря на свою собственную апелляцию к митр. Сергию, не подчинились ни его указаниям относительно их Синода, ни распоряжению о подписке, а декларацию сочли за измену вере. Последнее было им необходимо для того, чтобы оправдать свое неподчинение. В то же самое время они, воспринявшие церковную власть на себя, продолжали считать себя в составе Русской Церкви. Вся нелепость подобной позиции до очевидности ясна и основывалась на прецеденте, имевшем место с григорьевцами.
Иное отношение к распоряжению митр. Сергия в это время проявил митр. Евлогий. В ответ на указ митр. Сергия, возражая против термина лояльности, как законопослушности советской власти, писал: «Я был бы бесконечно счастлив, если бы это мое заявление было признано удовлетворительным для Вас и состоящего при Вас Синода, так как нам бесконечно дорого каноническое единение с Матерью-Церковью». При этом давалось обещание: «Твердо стоять на установившемся у нас, согласно заветам Св. Патриарха Тихона, положении о невмешательстве церкви в политическую жизнь и не допускать, чтобы в подведомственных мне храмах церковный амвон обращался в политическую трибуну». [61]
В ответ на такое ходатайство митр. Сергий дал следующее разъяснение и уточнение вопроса. Прежде всего «термин лояльности не может означать послушания советским законам», писал Заместитель, но и воздержание от политических выступлений должно относиться «не только к церковному амвону, но и ко всей церковно-общественной пастырской деятельности». По поводу этого разъяснения митр. Евлогий дал интервью сотруднику «Возрождения», не лишенное интереса, в котором заявил по поводу последнего разъяснения митр. Сергия: «Быть может, здесь есть доля моей вины – я недостаточно ясно ответил на этот пункт, но должен сказать, что весь смысл моего ответа говорит не только о церковном амвоне, а о пастырско-общественной работе, так что тут между митр. Сергием и мной расхождения нет». В своем же послании от 25 июня 1926 года тот же митр. Евлогий писал: «Для нашей зарубежной церкви нет другого пути, как неуклонно идти за ним (митр. Сергием), как носителем этой власти, если мы только действительно считаем себя неразрывной частью Русской Православной Церкви, если мы дорожим этим единством с нею и не хотим отрываться от нее, а через нее и от всей Вселенской Церкви. [62]
Итак, все заявления сделаны самые определенные, не допускающие кривотолков.
Наступивший штиль был, однако, перед грозой. Усиленное давление атмосферы чувствовалось уже ранее, чем наступила сама гроза. Решительность заявлений не соответствовала решимости самого митр. Евлогия. Были некоторые обстоятельства, которые сделали возможными последующие события. Митр. Евлогий не мог уяснить себе своего положения в Зап. Европе, которое было чрезвычайно ответственным – как единственного полномочного представителя Московской Патриархии и вместе с тем не обладавшего всей полнотой иерархической власти на территории Западной Европы, так как таковой и всей Русской церкви, в ее целом, не принадлежало.
Положение митр. Евлогия в Зап. Европе патриаршим указом о возведении его в сан митрополита было признано «высоким». Такое признание последовало не в силу того, что в его управлении находилось 50 приходов: управление такой «совокупностью» было бы под стать
