Между тем такое заключение было бы преждевременным и поспешным. Мы располагаем подлинными мандейскими молитвенными текстами, которые на основаниях палеографии можно датировать приблизительно 400 г. н. э. Эти тексты, написанные на свинцовых таблицах, в целом уже содержат имена мандейских божеств и ряд важнейших положений мандеизма. Благодаря этому обстоятельству датировка отодвигается приблизительно до 350 г. н. э., так как, естественно, мандеизму требовалось определенное время, чтобы пройти весь путь до завершения своего развития. Однако даже теперь до появления Мани остается зазор более чем в 100 лет. Между тем к этому добавляются другие соображения. Сами мандеи называют себя mandвyл от восточно-арамейского обозначения гнозиса, mandд (< mande'д). Однако более обычным их самоназванием является другое, а именно nвsorвyл. Характерно, что этот термин служил также для обозначения христиан. Уже Иисус в евангелической литературе (Матф>2, 23) называется nazorayos (в сирийских переводах Библии это передается как nаsrаyа). Там этот термин обосновывается тем, что он происходит из города Назарет. Однако исследователи давно указывали, что nasorayos не является правильным адъективным производным от Назарета, и это наблюдение, бесспорно, сохраняет свою силу. Другое обстоятельство — то, что мандеи, упоминая христиан, которых они также не называют nвsorаyл — обозначение, на которое они притязали сами — а только kristiyвnл, отзываются о них не иначе как с горячей ненавистью. Вероятность того, что они заимствовали это название у христиан, которых на самом деле на Ближнем Востоке также называли nвsorаyл, сама по себе также крайне сомнительна. К этому присоединяется еще одно очень важное обстоятельство. В упоминавшейся выше надписи Картира из Накш-и-Рустама перечисляются последователи различных незороастрийских религий, которые, судя по хвастливым словам этого жреца, подвергались преследованиям с его стороны. Он называет там вместе как христиан, kristyдn, так и nвsorаyл. Эту надпись можно датировать приблизительно 275 г. н. э. Таким образом, в то время в пределах сасанидского государства существовали и христиане, и nвsorаyл как последователи двух религиозных обществ, причисляемых иранским государством к разным конфессиям.
Это обстоятельство согласуется с тем, что мы дополнительно знаем об обозначении nвsorаyл. Так, мы знаем одну иудео-христианскую секту под именем nasoraioi. Однако мандеи также называют себя nвsorаyл, и неоспоримо то, что у них имеется множество иудейских заимствований; многие детали в совокупности указывают на палестинское происхождение, и, как мы тоже можем видеть, этот иудейский уклон должен быть неортодоксального, подлинно «еретического» характера. Многочисленные особенности указывают фактически на самаритяно-иудейский гностицизм. В данном случае наши сведения пополнились разнообразными значительными свидетельствами новых текстов Мертвого моря.
Вардесаниты считали себя христианами, но были заклеймены позднейшей Церковью как еретики. Это не препятствовало тому, что с самого начала вардесаниты в Эдессе притязали на право носить христианское имя и назывались «христианами», в то время как члены ортодоксальной церкви были известны как «палютиане» по имени их епископа Палюта. Сходным образом мы вполне можем представить себе, что на имя nвsorвyк претендовали различные христианские направления, но первым было иудейское гностическое течение из баптистского круга гностической окраски, с которым мы можем связать также и истоки христианства. Таким образом, по всей видимости, мандеи носили имя nвsorвyк, которое означает нечто вроде «блюдущих обряды», в согласии с исторической справедливостью. Соблюдение обрядов в этом случае хорошо соотносится с типичным для этого течения обрядом крещения.
Таким образом, объяснение возникновения мандеизма не представляет собой никаких сложностей. Об иудейском происхождении мы уже говорили. Кроме того, у мандеев также находят, как мы уже упоминали, следы месопотамического влияния, особенно в том, что касается практики крещения. Наконец, у них встречаются также уже упомянутые спекулятивные гностические представления, которое мы можем свести прежде всего к иранскому элементу в мандейском мировоззрении. В языковом отношении иранские черты также легко свести к единству. То, что в мандейских писаниях содержатся многие религиозные термины и имена собственные иранского происхождения, исследования показали уже давно. Между тем только недавно началось систематическое изучение этих иранских заимствований. В этом отношении важно, что проводится отчетливое различие между средне-парфянскими и средне-персидскими формами. Во многих важных случаях форма заимствования парфянская, или соответствующее слово засвидетельствовано только в парфянских текстах, и, таким образом, его следует рассматривать как парфянское. В общем и целом диалектная разница между среднепарфянским и средне-персидским настолько отчетлива, что мы с полной уверенностью можем говорить о языковом источнике заимствования. Средне-парфянский язык был государственным языком в государстве Аршакидов; однако с низвержением Аршакидов время его господствующего положения закончилось. Парфянский сменил средне-персидский, язык сасанидских царей, происходивший из провинции Персида (Фарс). Так как мы встречаем в мандейской литературе исключительно большое количество заимствований парфянского происхождения, можно сделать вывод, что мы имеем дело с заимствованиями, совершившимися до того, каксасанидскийсредне-персидский стал главенствующим литературным языком в Иране. Ибо вряд ли можно предположить то, что парфянский язык мог обладать в Месопотамии после падения Аршакидов столь же большим влиянием. На самом деле в мандейском мы находим также большое количество средне-персидских заимствований, которые указывают на то, что парфянское влияние сменилось сасанидским. Таким образом, поиски происхождения мандеев приводят нас в парфянскую эпоху, и мы можем утверждать, что мандейская секта и ее литература существовали уже в парфянский период и что именно с парфянской стороны она получила важный толчок к развитию. Тем самым мы получаем значимый временной критерий.
Языковые данные, как уже было указано, точно согласуются с содержательными критериями. Иранские представления, отчетливое и полное развитие которых мы находим в мандейской религии, являются древнейшими представлениями о небесном путешествии души. Это небесное путешествие в общем и целом было изображено уже в древних индийских текстах Упанишйд именно в таком виде, в котором мы встречаем его в зороастрийских и манихейских, а также и в мандейских источниках. Небесное путешествие души мандеи прославляют в таинстве крещения, которое они совершали на смертном одре. Это так называемые поминальные песни. Относящиеся к ней тексты составляют сердцевину мандейской религии; с помощью исключительно литературно-критических и религиозноисторических методов оказалось возможным также показать, что именно эти поминальные песни принадлежат к древнейшим пластам мандейской литературы. Другими представлениями, берущими свои истоки в Иране, являются: пребывание демонов вокруг мертвого тела, возвращение душ в «сокровищницу», «путевой запас» добрых дел, встреча с отображением души, передача одежды и короны, сидение на приготовленном на небесах троне и прием божеством. Иранского происхождения и другая стоящая в центре мандейской религии идея о «спасенном спасителе», догма, на которой в мандеизме строится все остальное.
Для датировки начала мандейской литературы, однако, в особенности важно то обстоятельство, что целый комплекс заимствований и калек указывает нам на парфянскую феодальную среду. В религиозном символическом языке мандейских писаний предполагается именно феодальная структура общества. Здесь следует в особенности отметить: специальный институт воспитателей или приемного отцовства, далее, определенные технические выражения, такие как «дружинник», «помощник», «друг», «брат» и «ученик», предшественниками которых послужили среда и терминология парфянского феодального сословия. Символический язык также часто описывает, как спаситель вооружается и препоясывается, прежде чем ринуться в глубину на битву со злыми силами. Именно это препоясывание является символом положения дружинника, который всегда препоясывает свои бедра, когда он отправляется выполнять свое поручение. Точно так же можно целиком и полностью приписать парфянскому феодальному влиянию изображения битв (ср. ниже с. 80, 140).
Далее, на Иран указывает роль, которую играют представления о крещении водой и огнем и о «мосте»; они тесно соприкасаются с соответствующими иранскими обрядами и мифологическими представлениями. Между тем весь этот комплекс до сих пор не был подвергнут тщательному анализу, а истоки его не выявлены. В мандейском крещении прежде всего следует также считаться с иранским влиянием, которое особенно отчетливо проступает в упомянутой выше поминальной молитве.
