По отношению к людям батюшка был различен. С некоторыми разговаривал спокойно, других утешал, а иных прямо обличал. Вообще он был человеком, который не знал, что такое человекоугодие и очень не любил людей льстивых и лукавых. Последним более всего от него обычно и доставалось. Он говорил, что льстит тот, кто сам жаждет получить похвалу, и самый отвратительный человек — лукавый. Бесноватых батюшка никогда не отчитывал, опасаясь дешевой народной молвы, которая всегда ищет чудотворцев, прозорливцев и т. д. Он говорил, что ничего не стоит стать «святым»: достаточно проползти на четвереньках вокруг храма, или со значительным видом говорить непонятные благочестивые речи, а особенно, если начать давать просфоры, антидор, артос, святую воду с «рецептом» их применения при различных житейских скорбях.
«Народ в своем подавляющем большинстве, — скорбел батюшка, — совершенно не знает христианства и ищет не пути спасения, не вечной жизни, а тех, кто бы помог ему что‑то «сделать», чтобы сразу избавиться от той или иной скорби. Приходящим к нему с подобным настроением людям он говорил: «Не хочешь скорбей — не греши, раскайся искренне в своих грехах и неправдах, не делай зла ближним ни делом, ни словом, ни даже мыслью, почаще храм посещай, молись, относись с милосердием к своим близким, соседям, тогда Господь и тебя помилует, и, если полезно, то и от скорби освободит». Некоторые, естественно уходили от батюшки недовольными, т. к. он не говорил, что нужно «сделать», чтобы коровка молочко давала, или чтобы муж пить перестал, и не давал им ни просфоры, ни святой воды для этого.
Батюшка вел себя чрезвычайно просто. Часто, когда его младшие братья, племянники и другие играли в городки, батюшка подходил к ним и помогал отстающей команде. Никто даже из молодежи не мог с ним состязаться в меткости бросания палок. В несколько ударов он выручал отстающих. Все удивлялись, как сохранилась в его старческих и больных руках такая точность. Он хорошо мог играть в шахматы, но почти никогда в них не играл, называя это бесовской игрой, отнимающей у человека драгоценное время.
В 1956 году, к празднику Пасхи, отец Никон был возведен епископом Михаилом (Чубом) в сан игумена.
Батюшка начал чувствовать особое недомогание зимой 1962–1963 годов. Постепенно он стал все больше слабеть, скорее уставать, меньше есть. Более двух месяцев перед кончиной он не принимал никакой пищи, и до этого около месяца ел только раз в день молоко и ягоды, иногда с белым хлебом. Но ни разу за все время болезни никому он не жаловался. Никто не замечал в нем уныния или скорби. Он был спокоен, сосредоточен и большей частью даже с легкой улыбкой на лице. Почти до самой кончины был на ногах. Окончательно слег лишь за десять дней до смерти.
Под Успение Божией Матери последний раз исповедовал своих близких. Сам, когда уже не мог дойти до храма, несколько раз причащался дома. До дня смерти был в полном и ясном сознании и из последних сил наставлял окружающих. Завещал хранить веру всемерным исполнением заповедей и покаянием, всячески держаться святителя Игнатия (Брянчанинова), избегать особенно суеты, совершенно опустошающей душу и уводящей ее от Бога.
Незадолго до смерти, в разговоре, он попросил найти в жизнеописании старца Амвросия Оптинского то место, где говорится о запахе тления, появившемся по смерти от тела старца. Его духовно близкие сначала не обратили внимания на этот эпизод, но позже вспомнили.
Скорбящим у его постели он говорил: «Меня нечего жалеть. Надо благодарить Бога, что я уже окончил земной путь. Никогда мне не хотелось жить, не видел я ничего интересного в этой жизни и всегда удивлялся, как это другие находят что‑то в ней и цепляются за нее из последних сил. Хотя я ничего не сделал за свою жизнь доброго, но искренне всегда стремился к Богу. Поэтому надеюсь всей душой на милость Божию. Не может Господь отринуть человека, который всегда всеми силами стремился к Нему. Мне вас жалко. Что‑то вас еще ожидает? Живые будут завидовать мертвым».
Замечательны были те спокойствие и мужество, с которыми батюшка шел к своему смертному часу. У окружающих это часто вызывало едва сдерживаемые, а иногда и несдерживаемые слезы. Все видели, что он постепенно умирает, но никто не хотел верить, что батюшка умрет.
Никаких жалоб от него не слышали. «Батюшка, больно?» — «Нет. Так просто, ощущения неприятные кое — когда». Купили на смерть тапочки. С веселой улыбкой примерил: «Вот хороши». Сделали покрывало на гроб. Он посмотрел и нашел ошибку в надписании. Увидел, как понесли гроб для него, и был доволен, что все готово.
Когда спросили батюшку, как и где хоронить, он ответил: «Бесполезно говорить, потому что никогда этого не исполняют». Но когда однажды домашние, уже определив (тайно от него) место для погребения, пришли к его постели, он их сразу же спросил: «Ну, как, нашли мне место?» Вообще, в период последней болезни батюшка неоднократно поражал окружающих своей прозорливостью.
Последнее время мы беспокоились, как бы батюшка не умер в наше отсутствие. Но он твердо заверил нас: «Не беспокойтесь, не умру без вас. Когда надо, всех позову». Батюшка мирно почил днем 7 сентября, в 12 часов 25 минут. И хотя никаких особых признаков перед этим не было, однако все как‑то сами собрались к нему в это время и со свечами в руках прочитали отходную. Верно, всех он позвал.
Отпевание совершили 9 сентября. Накануне ночью, читая поочередно Евангелие, вдруг ощутили, что от гроба пошел сильный запах тления. Мы крайне огорчились: что же будет завтра за литургией? Однако, когда пришли утром, то не ощутили никакого запаха! Ночью запах ощущали многие и независимо друг от друга. За литургией же и на отпевании никто ничего не чувствовал. Тут мы и вспомнили о старце Амвросии.
Следует особенно отметить ту атмосферу внутренней радости, которая царила в церкви за литургией у молящихся и во время отпевания батюшки. Полное впечатление какого‑то необычного торжества, великого праздника. Непостижимый дух радости растворял всеобщую искреннюю скорбь. Объяснить это можно блаженным посмертным состоянием и молитвами батюшки. Преставление его казалось для родных, духовно близких и всей паствы как бы сокрытым в утреннем предсолнечном тумане. Храм был переполнен в этот день, как на Пасху, и очень многие потом говорили об ощущении особого, непонятного праздничного торжества во время богослужения.
Упокой, Господи, раба Твоего, священноигумена Никона, во Царствии Твоем!
А. И. Осипов
* * *
иеросхимонаху Мелетию
20/V—1958
Получил письмо от Вас. Простите, что долго не отвечал. То работы, то уезжал, так и прошло порядочно времени, а главное, я затрудняюсь писать Вам и потому, что Вы гораздо опытнее меня, больше испытали, больше знаете. Что полезного или утешительного может сказать человек, проживший всю жизнь в суете и самоволии. Но по просьбе Вашей попытаюсь поделиться с Вами тем, что поражает меня и утешает: необъятная вселенная создана Богом — каково же могущество Божие?! Все во вселенной в целом и в ее частях (напр., в человеческом организме) находится в дивной гармонии — какова должна быть премудрость Божия?! Если все гармонично в мире, созданном Богом, то должна быть гармония (т. е. соответствие) и в свойствах Божиих. И каково могущество Божие и премудрость Божия, таково и “сердце” Божие, то есть любовь Божия.
Эту непостижимую любовь мы и видим в воплощении Сына Божия Господа Иисуса Христа, в принятии оплеваний, заушений, всяких оскорблений и, наконец, распятия. Непостижима, бесконечно велика любовь Божия. Весь Ангельский мир пришел в смятение, видя воплощение и распятие Творца мира из любви к падшему роду человеческому.
Апостол Иоанн утверждает Духом Святым, что Бог есть Любовь, а не только имеет любовь, хотя и бесконечно великую.
Любовь же все покрывает, по слову ап. Павла. Покрывает она и наши грехи, недостатки, немощи, нетерпение, ропотливость и прочее.
Стоит только верующему во Христа осознать свои немощи и грехи и попросить прощения, как любовь Божия очищает и исцеляет все раны греховные. Грехи всего мира тонут в море любви Божией, как брошенный в воду камень.
Не должно быть места унынию, безнадежию, отчаянию! Господь соединил с Божественною сущностью природу человеческую, омыл Своею кровию грехи всего верующего человечества, усыновил Себе падших людей, вознес на небо, сделав причастниками Божественной жизни и радости, радости навеки.
Здешние земные скорби, болезни, тяготы старости будут радовать нас в будущей жизни. Если Господь страдал за нас, то как нам не быть хоть в малой мере участниками страданий Христовых?! Душа наша, образ Божий, живущий в нас, желает быть причастником страданий Христовых, только наше малодушие и немощь боятся их, хотя силы, может быть, и хватило бы на терпение.
