Болгарский историк Иордан Иванов считал павликианство модификацией манихейства, но приближенной к христианству. Павликиане, по его мнению, сохраняли манихейский дуализм. Он ссылался при этом на арабского автора Масуди, который помещал павликиан «между христианством и маздеизмом»[107]. Сам же И. Иванов считал павликиан «самыми близкими последователями манихейства[108].
С этим утверждением трудно согласиться, поскольку сами павликиане не признавали, что у них есть что-то общее с манихеями, мало того: провозглашали им анафему[109].
До сих пор неясно, откуда взялось само название – «павликиане». Одни связывают его с апостолом Павлом, другие – притом ошибочно – с Павлом Самосатским, еретическим епископом Антиохии, жившим в III веке. Путаница в данном случае возникла из-за созвучия названий сирийского города Самосаты и армянского города Арсамосаты, одного из центров павликиан[110]. Речь скорее идет о другом Павле, фигурирующем в византийских источниках, сыне «манихея Калиника» (конец VII века)[111].
Отвергая связь павликианства с маздеизмом и манихейством, М. Лоос подчеркивает, что учение павликиан не основывалось на иранском дуализме, а представляло собой возрождение маркионизма, поскольку именно у Маркиона мы встречаем дуализм Бога и мира сего, князем которого является бог Ветхого Завета[112]. У Маркиона и павликиан создатель и правитель этого мира всегда существовал особо[113]. Раннее богомильство, по мнению М. Лооса, было еще очень близко к павликианской доктрине, но добавляло к ней новую черту – злой правитель мира сего отождествлялся с «падшим ангелом»[114], т. е. понятно, с кем.
Вполне естественно связать появление богомильской ереси в Болгарии с высылкой туда армянских еретиков-павликиан, тем более что по времени эти события совпадают. Эту связь прослеживала и Анна Комнина. М. Лоос, однако, считает нужным отметить, что павликиане никогда не смешивались с родственной дуалистической сектой богомилов и что новая секта четко отличалась от павликиан[115], но первое вполне объясняется причинами чисто этнического характера, а второе – развитием павликианских идей на славянской почве.
Первые сведения о богомилах содержатся в письме патриарха Константинопольского Феофилакта (933—956) болгарскому царю Петру и в «Слове» Космы Пресвитера. Последнее М. Лоос датирует периодом между 969 и 972 годами[116], но Ж. Дювернуа с этим не согласен. Он называет эти времена для Болгарии «апокалиптическими»: именно тогда Святослав предпринял свой знаменитый поход за Дунай, отпор вторжению руссов дали византийские войска, но отнюдь не бескорыстно: Византия в результате присоединила к себе Восточную Болгарию. Ж. Дювернуа справедливо считает, что в подобных обстоятельствах богомилы вряд ли имели бы благоприятные возможности для своих проповедей, а тон изложения Космы вряд ли был бы таким спокойным[117].
Патриарх Феофилакт увидел в новоявленной ереси «смесь манихейства с павликианством»[118]. Это свидетельствует о том, что патриарх одно с другим не отождествлял и не путал и сразу понял, что в результате их сочетания образуется нечто новое.
В «Слове» Космы Пресвитера впервые всплывает имя попа Богомила, с которым традиция связывает название всего движения, но Ж. Дювернуа находит у того же Космы формулу «Богу мил» как обозначение принадлежности к определенной группе, а не как имя отдельного человека, и сравнивает ее с французской – «Друзья Бога»[119]. М. Рокбер также считает, что «Друзья Бога», как часто называли в Лангедоке в XIII веке Совершенных, высшую прослойку катаров, это буквальный перевод славянского термина «богомилы»[120].
Есть и еще более экзотическое толкование: «богомил» выводится от «баг Михр», т. е. бог Митра[121]. Какую роль играл Митра в манихейском пантеоне, мы знаем. Если бы это толкование можно было доказать, прямая связь с манихейством была бы установлена.
Но как бы разнообразны ни были сами ереси, способы борьбы с ними особым разнообразием не отличались. В 1211 г. царь-узурпатор Борил (свергнутый вскоре после этого с престола с помощью русской дружины) созвал в Тырново Собор, который осудил богомильство как «треклятую и богомерзкую ересь»[122]. В синодике, составленном по решению этого Собора, говорилось: «Поп Богомил при Петре, царе Болгарии, получил эту манихейскую ересь и распространил ее в болгарской стране»[123], т. е. опять была использована удобная традиционная формулировка, отождествлявшая богомильство с манихейством. После этого начались преследования богомилов. По времени это совпало с крестовым походом против альбигойцев на юге Франции. Католики и православные враждовали друг с другом, совсем незадолго до этого, в 1204 г. западные крестоносцы взяли штурмом и разгромили Константинополь, но против «ереси» и католики, и православные сражались с одинаковым рвением, хотя именно эта гонимая и на Западе, и на Востоке ересь как раз и могла бы восстановить утраченное духовное единство Западной и Восточной Европы.
Что бы там ни измышлял Ж.-Л. Биже, Р. Нелли не сомневался в том, что богомильство было основой южно-французского и итальянского катаризма[124]. М. Лоос считает, что публикация А. Дондэном «Книги о двух началах» делает невозможным сомнение в том, что катарские церкви Западной Европы имеют свои корни в восточном богомильском движении[125]. Б. Данэм поясняет, что идеи катаров распространялись по торговым путям на Запад из одного общего источника на Балканах. К XII веку эти идеи распространились на севере Италии, на юге Франции и даже проникли в Нидерланды[126]. Я нарочно привожу мнения западных специалистов, чтобы показать, насколько абсурдным является в данном случае обвинение в «славянском национализме».
Прямым доказательством не только идейных, но и организационных связей между богомилами и западными катарами является та руководящая роль, которую играл посланец богомилов Никита на знаменитом катарском соборе, состоявшемся в 1167 г. в замке Сен-Феликс де Караман на юге Франции, недалеко от Тулузы. Нам, конечно, немного смешны споры западных историков о том, как правильно произносить имя «Никита», особенно если вспомнить, что это имя создатели знаменитого французского боевика приняли за женское (интересно, за кого во Франции принимали Никиту Хрущева?). Не сразу также поняли на Западе, что Никита был вовсе не «катарский папа», а всего лишь «поп», т. е. обыкновенный священник[127], хотя если он на соборе 1167 г. назначал катарских епископов, можно предположить, что власть его действительно была на уровне папской, хотя вовсе не обязательна связь этой власти с определенным титулом. Вспомним недавний пример: Хомейни был всего лишь «аятолла», один из многих, но известно, какой реальной властью обладал Хомейни.
В 1167 г. западным катарам было известно о существовании на Востоке пяти богомильских церквей: Романской (Константинопольской), Драговицкой, Болгарской, Далматской и Мелингской. Г-жа Пилар Хименес прилагает к своей статье в журнале «Негез13» карту[128], на которой делит эти церкви на две сферы влияния: церкви драговицкого толка (грекоязычные) и болгарского толка (славяноязычные). Никиту называют посланцем Драговицкой церкви, будто бы основанной самим Мани[129].
С этой Драговицкой церковью западные историки намучились не меньше, чем с именем «Никита». Славянское племя, давшее имя этой церкви, одни локализовывали в районе Пловдива[130], другие, более правильно, – в южной Македонии, к западу от Салоник[131], но название этого племени в западных языках безбожно искажается. Между тем речь идет о хорошо нам известном из русских летописей племени дреговичей. Как поясняет О. Н. Трубачев, слово «дреговичи» образовано от названия болота, известного только восточнославянским языкам. Мало того: название это носит преимущественно белорусский характер. Дреговичи, жившие у Солуни (Салоник), оказываются родственными прабелорусскому племени дреговичей. Согласно гипотезе О. Н. Трубачева часть протобелорусских дреговичей некогда откололась и зашла особенно далеко на юг, в греческие пределы. Обосновывает он свою гипотезу тем, что этимон племенного названия дреговичей не засвидетельствован ни у западных, ни у южных славян[132].
Богомильские церкви обоих толков имели своих последователей на Западе. М. Лоос составил себе следующее представление о миссионерской деятельности богомилов на Западе: сначала преобладала более старая болгарская тенденция, характерной чертой которой был умеренный дуализм, а затем благодаря влиянию Никиты на Западе пустила корни созданная Драговицкой церковью радикальная дуалистическая доктрина, несовместимая с христианством[133]. Точно так же, как М. Лоос, описывал ход событий и Й. Иванов[134].
