Ознакомительная версия.
Тем не менее следует отметить, что современное влияние даосизма объясняется не столько численностью его приверженцев, сколько силой воздействия и распространенностью его идей. Влияние даосизма можно встретить за его пределами – в неоконфуцианстве и дзэн-буддизме, однако даосизм не наложил на цивилизацию Восточной Азии такой же заметный отпечаток, как конфуцианство и буддизм. Сила даосизма почти неизменно контркультурна, его влияние по сей день продолжает проявляться в живописи и литературе, а не в политике и экономике. По этой причине даосизм значительно отстает от конфуцианства и буддизма по степени воздействия на современность.
Изменчивое всегда привлекало даосистов больше, чем постоянное, поэтому даосисты оспаривают почти все, в том числе и цель их традиции. Некоторые из них считают смерть естественным явлением, другие бросают ей вызов, стремясь к бессмертию. Тем не менее большинство даосистов согласны с тем, что нет ничего ценнее жизни, следовательно, высочайшей из практик называют искусство ее взращивания. Беда в том, что мы упускаем жизнь – либо не ведем ее во всей полноте, либо живем недолго. Мы изнуряем себя, продаем в рабство шаблонным, общепринятым мыслям и поступкам. Решение, предложенное даосистами, – жить полной жизнью, радоваться здоровью, физической крепости и долголетию. Здесь чувствуются отголоски ориентации израильской религии на земную жизнь и привычный мир, где Авраам и Моисей не стремятся на небеса, а живут долго, умирают своей смертью, и родные хоронят их.
С точки зрения некоторых даосистов, у благоденствия есть цель и повыше – физическое бессмертие. Даосисты стремятся стать бессмертными, которые питаются ветром, пьют росу, разъезжают верхом на тучах и драконах, в том числе достигая края света и оказываясь за его пределами. Но даже эти даосисты не рассчитывают на загробную жизнь и не боятся ее. Если древнегреческие философы считали бессмертной душу, покидающую тело после смерти, то даосисты утверждают, что доступное нам бессмертие можно обрести на земле, пребывая в физическом теле.
Философ Грейс Янтцен утверждает, что великая тайна, лежащая в основе мировых религий, – не смерть, а рождение11. Это утверждение справедливо для даосизма, который представляет собой скорее взращивание жизни, чем победу над смертью. С точки зрения даосистов, процветание встроено в природу вещей. Люди созданы для того, чтобы процветать, – точно так же, как деревья созданы для того, чтобы расти. Но процветание возможно лишь в том случае, если мы живем в гармонии с естественными ритмами Дао. Увы, почти все мы подчиняемся диктату социальных условностей, нравственных правил, официального образования, ритуальных предписаний. Цивилизация здесь выступает в роли вампира. Своими уловками она высасывает из нас жизнь, истощает запасы нашей ци (жизненной энергии), рано сводит нас в могилу. Мы действуем целенаправленно, подчиняясь воле, а не сердцу. Мы слишком много думаем и слишком мало постигаем чутьем. Мы всерьез относимся к дихотомиям, которые, в сущности, ничем не различаются, выбираем между тем, что нам нравится и не нравится, что правильно и неправильно, что красиво и что безобразно. И с каждым днем понемногу умираем.
Все это внимание к общепринятым взглядам и нравственным нормам убивает не только личности. Оно разрушает гармонию в обществе, возможную лишь в том случае, когда каждый действует естественным для него образом. Если конфуцианцы считают этикет и ритуалы спасением от недугов мира, для даосистов и то, и другое – причины стоящей перед человеком проблемы безжизненности. Все сущее создано Дао, чтобы меняться спонтанно, без предупреждения. Но социальный хлам – этикет, ритуалы, язык, мышление, – формирует нас, сковывает, вымораживает. Мы возводим барьеры в своей личной и общественной жизни, эти барьеры делят космос, некогда бывший единым, на все более и более мелкие частицы, отделяют нас друг от друга, препятствуют «свободному движению Дао». Такое дробление побуждает людей воспринимать себя как обособленные атомы, отделенные друг от друга, как и от Дао. И мы становимся чужеземцами на своей земле, исступленными творцами цивилизации, так называемый прогресс которой отрезает нас от изначальной гармонии «девственно-чистого Дао»12.
Другими словами, конфуцианское стремление активно культивировать такие добродетели, как жэнь (человечность) и ли (приличия), не просто бесполезно – оно вредно и для благоденствия отдельно взятой личности, и для гармонии в обществе. То, что конфуцианцы считают самосовершенствованием, на самом деле саморазрушение. Неудивительно, что многих учеников Конфуция ждала ранняя гибель: «Однако Янь Юань рано умер, Цзы-лу засолили в Вэй, Цзы-ся потерял зрение, Жань Боню заболел проказой». Все они положили свою природу и жизнь на алтарь ложного бога общественных условностей13.
В таких непростых условиях существует мудрец. Если чопорный цзюньцзы («благородный муж») служит примером для конфуцианцев, то непосредственный мудрец, которого также называют «истинным человеком» (чжэньжень) – образец в даосской традиции. Нестесненный социальными кандалами мудрец действует искренне и спонтанно, ничего не ждет и не ставит перед собой цели. Его готовность полагаться не на книжную ученость, а на интуитивную мудрость выставляет его глупцом перед сторонними наблюдателями. Однако он, открыто пренебрегая социальными нормами, способен пробиться сквозь высасывающие жизненную силу препятствия, нарастающие вокруг уловок, и дать возможность дарующему жизнь Дао перемещаться, куда ему вздумается. Только такое Дао способно вернуть нас к жизни. И мудрец олицетворяет его, сочетая в своем теле энергию ребенка и действенность матери.
Из всех крупных мировых религий даосизм, вероятно, испытывает наибольшую неприязнь к доктрине
Методы, которые даосисты применяют для достижения этой цели, взращивания жизни, предназначены не только для того, чтобы сохранить здоровье и обрести долголетие: с их помощью можно жить насыщенной, подлинной жизнью. Как правило, эти методы направлены на сохранение и стимуляцию нашей ци, гармонию наших инь и ян, а также возвращение к созидательному Дао. К таким методам относятся «сидение и забвение», «умственное воздержание», «свободное и легкое странствование». К ним также причисляют режимы питания, управление дыханием, упражнения на визуализацию, обряды очищения, сексуальные практики, техники медитации, различные физические упражнения, для которых за образец приняты движения животных-долгожителей («висят на деревьях медведи, вытягиваются птицы»)14. В области внешней алхимии древние даосы экспериментировали с киноварью, создавая эликсиры бессмертия – так, как стремился заполучить растение бессмертия главный герой древнего месопотамского эпоса Гильгамеш. В области внутренней алхимии, развившейся в XI веке н. э., лабораторией стало само человеческое тело, и потенциальные мудрецы стремились создать «зародыш бессмертия» в себе, манипулируя «тремя сокровищами» человеческого организма: ци (жизненной силой), цзин (энергией половых желез внутренней секреции) и шэнь (духом)15.
Все эти методы действуют, благоприятствуя союзу с дарующим жизнь Дао, поскольку жизненная сила, долголетие и даже бессмертие возможны лишь при условии жизни в гармонии с естественными ритмами сущего. Я могу быть отцом, сыном и профессором, но с даосской точки зрения ни одна из этих социальных ролей не отражает мою истинную сущность. Дело в том, что я принадлежу к природе, а не к обществу. Поэтому когда я говорю, что очередное собрание меня убивает или что некая вечеринка для меня – смерть, я выражаюсь не метафорически, а буквально. Ритуалы и этикет, которыми так дорожат конфуцианцы, лишают нас жизненной энергии и укорачивают нашу жизнь. А скитания по горам избавляют нас от смертельно опасных подробностей повседневной жизни в обществе, насыщают силой, необходимой в пути. Только «обретение Дао» позволяет нам достичь свободы и жизненной силы мудреца.
Как свидетельствует это стремление к насыщенной и долгой жизни, конек даосизма – эмпирический аспект. Вместо того, чтобы доискиваться истины по примеру древних греков, даосизм задается вопросом, куда идти: какой путь ведет к Пути (Дао)? В сущности, из всех крупных мировых религий даосизм, вероятно, испытывает наибольшую неприязнь к доктрине. Содержащаяся в нем мудрость вкраплена в притчи и парадоксы, зачастую она оказывается тайной. Суть ее интуитивных знаний в том, что существует естественный путь, называемый Дао, который в любой конкретный момент мы можем избрать или отвергнуть. Быть человеком – значит двигаться в танце вместе с этим Дао, подчиняться ритму его основополагающих ценностей – естественности, уравновешенности, спонтанности и свободы.
От исконности до инакомыслия
Ознакомительная версия.
