Собрания Религиозно-философского общества в Петербурге были разрешены обер-прокурором Святейшего Синода К. П. Победоносцевым. Открылись они в зале Географического общества, и рассчитанный на 200 человек зал всегда был переполнен. Официально председательствовал на них епископ Ямбургский Сергий (Страгородский)[131]. По неофициальной договоренности председателем на каждом собрании избирался тот, кто по профессиональной деятельности был более компетентен в вопросе. Протоколы собраний сохранились в машинописном виде в архиве РГАЛИ в небольшом количестве[132] и показывают, что значительная часть выступлений принадлежала не духовенству, а литературно-философской среде. Членами-учредителями Общества стали епископ Сергий (Страгородский), Д. Мережковский, В. Миролюбов, В. Розанов, В. Тернавцев (казначей Собраний). Из этих пяти человек составился совет. Членами-учредителями также считались священник И. Альбов, 3. Гиппиус, Е. Егоров (секретарь Собраний), А. Карташев, В. Успенский[133], Н. Минский, М. Новоселов, П. Перцов, В. Скворцов[134], Д. Философов, А. Бенуа. На заседаниях бывали А. Блок, В. Брюсов, И. Репин, Н. Бердяев и др. Из-за полуофициального характера Собраний на них отсутствовал полицейский, обязательный на публичных собраниях, царила атмосфера искренности и свободы суждений (хотя и случались в ходе прений ехидные замечания), горячий и жесткий тон обсуждений. Допускались не все желающие[135], но студентам духовных академий присутствие было разрешено. Всего состоялось 22 заседания: первое – в ноябре 1901 г., последнее – в марте 1903-го. Стенограммы Собраний разрешено было печатать в журнале «Новый путь», были опубликованы стенограммы 20 заседаний. Отпечатанные и отредактированные, они были сброшюрованы в 1908 г. и прошли цензурную обработку.
Внешне общей темой собраний был один вопрос: как усилить влияние православия в жизни российского общества, прикровенно – тема «неба и земли», «духа и плоти». Эта тема возникла уже в первом докладе, сделанном чиновником особых поручений при обер-прокуроре Синода В. А. Тернавцевым. «Для всего христианства наступает пора… делом показать, что в Церкви заключается не один лишь загробный идеал. Наступает время открыть сокровенную в христианстве правду о земле» [136]. «Строго говоря, – комментирует его речь протоиерей Георгий Флоровский, – это была тема Владимира Соловьева, поставленная… резче. Церковь проповедует небесное, но небрежет о земном. Интеллигенция же вся в земном, в общественном служении. И вот Церковь должна это служение религиозно оправдать и освятить»[137]. Наступает время открыть сокровенную правду о земле, здесь обнищавшая духом интеллигенция должна найти себе новое дело, которое безуспешно искала, – говорил Тернавцев. – Я верю в новое откровение, я его жду»[138]. (Вместе с ним ждали новых откровений Н. Бердяев, Мережковские, Д. Философов, А. Мейер и А. Белый и верили, что Россия – та страна, где явится новое откровение о земле, они видели себя его пророками.)
Епископ Сергий (Страгородский) сказал, что «не согласен, чтобы Церкви необходимо было переменить фронт, поставить новую задачу», т. е. заняться раскрытием «правды о земле», эта цель может быть достигнута и при наличных церковных идеалах. А вот интеллигенции, если она «действительно хочет христианства, а не социализма… нет причин восставать против Церкви»[139], т. к. на деле для этого нет причин. Следом выступил Д. Мережковский, который заявил: «Земля имеет свой идеал, подобно тому, как „плоть“ имеет значение самостоятельное, а не подчиненное по отношению к духу»[140]. Выяснить «отношение этих двух идеалов» – задача дальнейших собраний, сказал он.
На втором заседании В. Тернавцевым была зачитана записка Д. Философова, где уже в начале текста стояли строки: «Единственным содержанием наших бесед должны быть: сначала выяснение, что такое настоящая, не искаженная Церковь, и настоящее, не извращенное общество, а затем – интересы этой настоящей Церкви и настоящего общества»[141]. Учитывая, что Д. Философов не говорил ничего, не согласовав с Мережковскими, как и они – с ним, здесь, в 1901 г., определенно видна общая позиция «триумвирата», направлявшего Собрания. Д. Философов говорил о том, что вера в русском обществе была подменена верой в прогресс, но без Бога не может быть настоящей культуры, и «люди современного культурного сознания поняли это»[142]. И вот интеллигенция, выросшая на Н. Чернышевском, «выделила из себя настоящее культурное общество», которое хочет узнать Церковь[143]. Церковь же вместила только первую половину первой заповеди и, возлюбив только Бога, довела эту заповедь до презрения к культуре. «Культурное общество» осознало свою половинность, но Церковь осознать ее не хочет, вся уйдя духом в аскетизм. Выступивший В. Розанов, говоря от имени мирянина, которому предлагают «мириться с Церковью», ненамеренно высказал вкратце причины возникновения «нового религиозного сознания»: в церкви прихожанин не становится «творцом», «делателем»; «отдайте храм миру»; «великая вещь делание и творчество. Византия вся и целиком жила Церковью»; «Русь скопировала Византию, а не поняла, что главное – творчество, и вышла „мумия веры“»; «столпы христианства суть книжники»; «возьмите интеллигенцию: она думает… о здоровье народа, о правосудии для народа… Бог есть в интеллигенции… в делах»; «Бог из камней сих [интеллигенции] властен сделать новых детей Аврааму»[144].
Выход Д. Мережковского к церковной интеллигенции с темой «освящения плоти» не прошел впустую, стенограмма следующего заседания,[145] где он поставил вопрос об отношении Церкви к искусству (доклад «Н. В. Гоголь и Православие»), вносит неуверенность в выступления духовенства (священника М. Лисицына, епископа Антонина). И профессор С. А. Соллертинский[146] одобрил, что Д. Мережковский ставит такие задачи, потому что Д. Мережковский «действует в смысле полного истинного христианства»[147]. Сам теоретик НРС, выступая так, чтобы подстегнуть спор об антиномии плоти и духа, заявлял, что не удовлетворен ответами, данными «умственным путем», а в итоге сказал, что считает вопрос неразрешенным. Слово взял отец Петр[148]: «Не аскетизм дает синтез плоти и духа, а церковная жизнь», – говорил он. – «[В] Приобщен[ии] Плоти и Крови заключается удовлетворение тела и возвышение духа»[149]. В ходе прений Д. Мережковский заявил, что для того, чтобы совершить Таинство, в котором можно получить «реальную силу» на хорошие поступки, «мы должны совершить его в несколько ином смысле… с иными мольбами в душе… Тут можно ввести и несколько других обрядов, несколько других молитв»[150].
В. Сарычев задался вопросом, как возможен для Д. Мережковского и где для него «тот узел, которым связались бы Дух и Плоть», какова, по Мережковскому, «природа Святой Плоти»[151]. Согласно Мережковскому, «учение Христа указывает… три пути к этому единству… – через тайну Рождества, Воплощения… через тайну приобщения… Плоти и Крови… через тайну воскресения Плоти»[152]. В произведении «Атлантида-Европа. Тайна Запада»[153] у Д. Мережковского родится чуть ли не догматическая формулировка о единосущности «плоти» и «духа» как потусторонних мистических категорий. Это единосущее переносилось на реальную физическую плоть. «Новое религиозное сознание», делает вывод В. Сарычев, это, «в первую очередь, новая религиозная гносеология… как возможен синтез плоти и духа»[154].
Стенограммы 1902 г. показывают, что тема Д. Мережковского продолжает доминировать на Собраниях. Истины христианства уже с начала дискуссий не принимаются участниками движения НРС как неизменные, в 1901–1903 гг. вопрос лишь о том, возможна ли реформация в «наличествующей» Церкви или нужна другая.
В. Розанов и Д. Мережковский в эти годы – друзья и соратники[155]. В своих выступлениях на ПРФС Д. Мережковский показывает себя апологетом взглядов писателя на современную Церковь, стимулирует своими вопросами на Собраниях возвращение к розановским темам о поле и браке: «Глубины мистические деторождения до Христа были святы, как случается, что после Христа они наполовину стали демоничны?» (обсуждение поданной В. Розановым записки «О некоторых подробностях церковного воззрения на брак»). Всего пять заседаний были посвящены вопросу о браке, и больше всего они оказались связаны с теорий «святой плоти».
Характерной темой для заседаний ПРФО 1901–1903 гг. стала тема «религиозной общественности». Д. Мережковский поднял вопрос об отлучении Л. Толстого, князь Волконский – о свободе совести, вновь Мережковский – о Толстом и Достоевском, обязательной была тема отношения Церкви к миру.
