Что значит мыслить? Арабо-латинский ответ - Жан-Батист Брене

Открывая старые книги на арабском или латыни,— те, что обычно мы не читаем и необдуманно восстаем против них,— мы вдруг встречаем средневековых авторов, охваченных не духом борьбы, а вопрошанием о мысли. Они вдумываются, они отдают всю жизнь делу мысли, они кладут эту жизнь на стол, смотрят на нее и задаются вопросами. И их можно понять. Они хотят знать, кто они, что делают, на что надеются и на что тратят свои силы.

Что они называют мышлением? Декарт определил себя как человека так: я — мыслящая вещь, то есть «вещь сомневающаяся, понимающая, утверждающая, отрицающая, желающая, не желающая, а также обладающая воображением и чувствами». А что говорят средневековые авторы, причем раньше его? Что они отвечают на своем удивительном языке, преданном забвению, а значит — новом для нас? Вот предмет наших раздумий, свободно перебирающих разные подходы.

Ведь мысль многозначна, множественна. Аристотель говорит, что разум подобен руке, инструменту из инструментов; и о мысли можно сказать то же самое. Мышление — это рука, орудие из орудий, слово, полное слов. Человек — не тот, у кого нет своего дела, он тот, чьей деятельности мало одного имени; животное, чья деятельность может быть названа лишь множеством именований.

Итак, перед вами своего рода лексикон, набор ориентиров на ментальной карте, связи между которыми, быть может, очертят значение того, что зовется мышлением. Следуя друг за другом, главы книги ведут единую нить повествования, но в то же время приобретают свои оттенки, даже порой противоречат друг другу, а интермедии, своего рода заметки на полях, служат им иллюстрациями, контрапунктом или альтернативой. Разумеется, всё, что изложено ниже, открыто для возражений. Слово дано каждому — и тем лучше для всех.

Всё начинается с аномалии, создающей своего рода воздушную тягу. Если мы задумаемся над тем, что значит «мыслить» (penser), и обратимся к происхождению этого слова, первое, что приходит на ум,— латинский глагол pensare. Кажется, всё идет от него и оно, столь плодородное, должно наполнять тексты латинских философов и теологов. Однако археолога здесь ждет сюрприз. У нас penser повсюду, у них pensare — скорее редкость. Они постоянно рассуждают о мысли, о ее потоках в теле, разуме, однако используют при этом совсем не глагол pensare. Выходит, в латинском прошлом «мыслят» мало.

Итак, первое слово, исходное слово отсутствует. Того слова, которое должно было навязывать свою волю, идти впереди, закладывать фундамент для всех остальных, как раз и не хватает. Странно, что слово, выдвинутое на первый план нашей современностью, редко использовалось в схоластике, которая в то же время без конца детализирует, анализирует, определяет формы мыслящей жизни и в какой-то мере является ответственной за возникновение фигуры интеллектуала.

Как это объяснить? Почему выбор пал на столь малоупотребительное, столь неприметное слово? Мы могли бы ответить, что этим жестом Новое время обозначило свой разрыв. Ведь мыслить — это призвание современности; если уж мы приписываем человеку не признаваемые за ним доселе функции и, оставив старые споры в прошлом, с революционной категоричностью определяем его сущность, его особенность, то новое слово необходимо. Мысль, в таком случае, становится новым словом нового мира.

Но есть и другое объяснение, основанное, к тому же, на элементарном наблюдении. Что существенно в деятельности человека, так это его открытость, изменчивость, своего рода неопределенность, в которой и проявляются его сила, разбросанность, податливость всему — недаром Ренессанс увлечется образом хамелеона. Что характерно для человека, так это конфликты между разумом и материей, то есть органами, между свойствами самой психики, где конфликты доходят до патологии, между индивидом и другими, между человеком и животным, природой, космосом, всем мирозданием. Слово «мыслить» обнимает всю эту значимую туманность, стремится собрать ее воедино. Оно удобно не в качестве пустого термина, а именно потому, что определяющая его неопределенность, которая чувствуется уже в самом первом его значении, соответствует неопределенности того, что он должно вобрать в себя и назвать. Исходно мысль — это взвешивание, как на чашах весов; отсюда — идея оценивания, пристального изучения. Мыслить — глагол колебания, осторожной нагрузки, удержания равновесия, как при езде верхом. Это слово проходит между — двух, трех, всех полюсов, позволяя высказать, не замыкая, полиморфный акт бытия, каковой и есть человек. Каковы способы и границы применения этого слова? Именно это мы и хотим узнать.

Первая мысль дана всем

1. Как далеко мы можем зайти, пытаясь нащупать истоки наших собственных мыслей? Иногда мы задумываемся о нашем первом воспоминании из самого начала детства, о первой запомнившейся нам сцене; но имеет ли это отношение к мысли? Помним ли мы хоть что-то о ее начале? И если мы признаем, что когда-то начали мыслить, что был тот самый первый раз (это вовсе не очевидно), то оставил ли он след в нашей памяти? Ответ — нет, и это удивительно.

2. Несомненно, есть первые мысли, извлеченные из опыта. Несомненно, есть момент, когда индивид в начале своего пути впервые схватывает нечто, уже не относящееся к порядку ощущений и образов,— момент встречи с понятием, аксиомой, который открывает двери интеллектуальной жизни, знакомит с универсальным. Но когда и как этот момент наступил? Этого не помнит никто.

Я помню свой первый поход в кино, первое купание в Тихом океане, первый полет; но не помню, когда впервые уловил смысл понятий целого и части, а также того, что целое больше части. Начало мысли для всех нас потеряно безвозвратно. Каждый мыслит в забвении первой мысли, в незнании истоков своей душевной жизни. Вспомним Данте, увидевшего в Вергилии «бездонный родник» слов, который увлек за собой и его; так и мы всегда оказываемся уже пойманными рекой мысли, неспособными найти ее исток. Ментальное восприятие человека может быть понято не иначе, нежели как течение потока, начало которого скрыто, и если это начало, этот исток, сохраняется в потоке, то присутствует там незримо, по необходимости бессознательно.

Почему? Да потому, как говорит Аверроэс, что первые умопостигаемые понятия являются «общими для всех существ (communicant omnibus entibus)» и мы получаем их путем индукции, извлекаем из чувственного опыта, как только, достигнув определенного возраста, начинаем что-то ощущать. Это значит, что, столкнувшись с реальными явлениями, мы в первую очередь осмысливаем то общее, что в них и