«Философия имени» А.Ф. Лосева в свете идеала цельного знания
1. «Философия имени», ее жизненная судьба и подступы к ее истолкованию.
Книга «Философия имени» А.Ф. Лосева – выдающегося философа, религиозного мыслителя и одного из самых глубоких и проникновенных филологов нашего времени – принадлежит к числу замечательнейших, но и мало изученных произведений отечественной и мировой культуры.
Жизненная судьба этой книги сложилась весьма драматично. Написанная в 1923 г. и изданная в сокращении в 1927 г. ограниченным тиражом за счет автора, в один из критических моментов жизни нашего общества, она фактически осталась незамеченной и не оказала должного влияния на духовную атмосферу своего времени [2].
Волею исторического времени, «Философия имени» оказалась изолированной и оторванной от того читателя, которому были созвучны или, по крайней мере, понятны основы миросозерцания и духовные проблемы автора этой книги. Такой читатель оказался насильственно вытесненным из нашей культуры (эмиграция, ссылка, аресты). И не случайно, что наивысшую оценку и признание «Философия имени» получила именно у выдающихся русских философов и богословов эмиграции (С.Л. Франка, прот. В. Зеньковского, Н.О. Лосского и Д.И. Чижевского) как значительное достижение русской философской мысли. Известно также, что о. Георгий Флоровский «не расставался с „Философией имени“ даже во время своих поездок» [Тахо-Годи 1996: 280].
Начавшееся переиздание «Философии имени» в 90-е гг. теперь уже прошлого столетия сразу в нескольких издательствах, дало этой книге новую жизнь. Но это была жизнь в новых культурно-исторических и социальных контекстах, весьма отличных от написания и опубликования этой книги в начале XX в. Современный читатель, воспитанный на мыслительных парадигмах и ценностях другого времени, оказался не готовым к адекватному восприятию основных идей и установок данной книги.
Но в не меньшей мере, помимо объективных историко-культурных и политических причин, связанных с неприятием религиозных воззрений автора, на творческую судьбу «Философии имени» оказала усложненность стилистики самой книги, что, несомненно, усугубило и без того непростые отношения данной книги со своим читателем. Современные исследователи творчества А.Ф. Лосева, подчеркивая оригинальность развиваемых в этой книге идей, их значимость для философии и лингвистики, почти единодушно обращают внимание на сложность восприятия идей «Философии имени» и трудность их адаптации в культуре. Они отмечают «глубокую эзотеричность» данной книги [Гоготишвили 1990: 602], ее «головоломность» [Хоружий 1994: 212] и «изощренную теоретичность» даже среди всего необъятного корпуса работ А.Ф. Лосева [Доброхотов 1990: 5]. Говорят об эзоповом языке, характерном для творческого стиля Лосева начала XX в., и неповторимости хода его рассуждений [3]. Однако при этом утверждают, что текст «Философии имени», хотя во многом и зашифрован, но содержит ключ к его расшифровке [Троицкий 2007: 375 – 376].
Идею «закодированности» сложнейшего философского содержания «Философии имени» А.Ф. Лосева развивает А.Л. Доброхотов, и этим моментом он объясняет последующую творческую судьбу книги. Книга эта «впечатляла своей глубиной» [Доброхотов 1990: 5]. Концентрируясь на главных мировоззренческих проблемах автора, она, по словам ученого, «…сжала в одну конструкцию богатство многих философских течений начала века» [Там же]. И не только начала XX в., но также философских и научных идей мыслителей других эпох. Среди источников концепции имени А.Ф. Лосева исследователи его творчества называют платоновский «Кратил» в его истолковании Проклом, Ареопагитики, идеи Плотина, св. Григория Богослова, св. Григория Паламы, Гегеля, Шеллинга, Фихте, В. фон Гумбольдта, Э. Гуссерля, К.С. Аксакова, А. Марти, А.А. Потебни, Вяч. Иванова. По словам А.Л. Доброхотова, содержание «Философии имени» было «так закодировано, что она выпала бы из научной жизни (что и произошло), даже если бы для этого не было политических причин» [Там же]. Между тем, он полагает, наступило время «расшифровывать и усваивать ее содержание» [Там же]. И предлагает реконструкцию философского пласта «Философии имени» в свете категории символа [Доброхотов 1996; см. также: Оболевич 2014] [4].
Трудность исследовательской работы по дешифровке смыслового содержания «Философии имени» А.Ф. Лосева в значительной степени определяется тем, что корпус работ Лосева по философии языка практически необъятен и фактически совпадает со всем его творческим наследием. В силу же исторических обстоятельств жизни автора, этот корпус до сих пор еще не до конца открыт, так как публикация архивных материалов А.Ф. Лосева продолжается. Но, что самое главное, – сами философские воззрения А.Ф. Лосева в целом, при всей их несомненной значимости для мировой и отечественной культуры, все еще не достаточно осмыслены.
В настоящее время работа по герменевтическому анализу «Философии имени» значительно продвинулась, и стала актуальной задача соединения различных вúдений, получаемых с помощью различных интерпретативных ключей по осмыслению этого сложного трактата. Сам А.Ф. Лосев в своих историко-философских реконструкциях опирался на герменевтический принцип генеративизма. Согласно этому принципу, по словам Лосева, необходимо
«все время помнить, что перед нами – живое философствование живого человека, и что, след<овательно>, ему принципиально свойственен какой-то единый одухотворяющий центр, от которого и расходятся лучи – разной силы и разного смысла – по разным направлениям» [Лосев 1993а: 291].
Таким одухотворяющим центром для самого А.Ф. Лосева в плане общего подхода к осмыслению реальности стал идеал «цельного знания» как момента цельной жизни в версии школы Всеединства В.С. Соловьева.
Программа цельного знания разрабатывалась В.С. Соловьевым в русле его учения о «положительном всеединстве», а позднее целым поколением мыслителей XX в. – С.Н. и Е.Н. Трубецкими, С.Л. Франком, В.Ф. Эрном, Л.П. Карсавиным, а также
