Эллинистически-римская эстетика I – II вв. н.э. - Алексей Федорович Лосев

А когда он говорит, что для стихотворений самых крепких и лучших к перечисленным свойствам прибавляются еще пышность, вескость и отсутствие дешевки и легковесности и что это тоже находится во власти и в распоряжении поэта, который как бы имеет богатый материал предметов и характеров и собственный взгляд на мифы и рассказы с их истинностью и своеобразием, – то я спрашиваю, какие же стихотворения называет он крепкими и лучшими? и прежде всего, насколько необходимо придавать крепость лучшим стихотворениям и ненапряженность – простым и незначительным? и как это стихи ненапряженные перекликаются с надутыми? и как он понимает, что пышность нужна только таким и средним стихотворениям? И как это можно сказать, что «рассказ» хотя содержится и в средних стихотворениях, но преимущественное его место – в крепких? И какой рассказ весок и не легковесен? дешевка и легковесность, по-моему, вообще должны отсутствовать в стихотворениях, в том числе, конечно, и в таких.

«Представить собственно мифы и рассказы с их истинностью и своеобразием», – на это неспособен даже Тимей ³. А «разобраться в разнообразии того, что содержит истину», и «овладеть знанием всего» – это ведь одно и то же… И чем отличается утверждение, что это находится во власти и в распоряжении поэта, от утверждения, что это является достоянием искусства и поэта? Право, я не знаю, почему он не поставил здесь поэта первым. А что мы будем понимать под материалом, к которому обращается поэт? Ведь и в пьяной болтовне тоже сообщаются и своеобразные мифы, и рассказ, и истина. Зачем он приплел сюда истину, я вообще не понимаю, если рассказы дает сама жизнь.

Он хвалит красивую обработку даже в простом произведении, причем сам хочет сказать лишь то, что и простое произведение нуждается в красоте слов, а убеждает скорее в том, что если обработка вообще содействует изобразительности предметов и истины…

…что стихотворение, кроме названных достоинств, должно обладать и тысячей других. Ведь требования приятности, пристойности, изобразительности являются общими для поэзии и для прозы. А представлять действительность – это свойство всех видов изобразительного искусства.

Что хороший поэт, кроме того, чтобы хорошо сочинять, должен знать [верный] путь и что этим он отличается от просто хорошего сочинителя, – с этим я вполне согласен. Действительно, иной может взять какой-нибудь нелепый миф или рассказ и разработать его поэтически, и такие поэты бывают; но совершенным и хорошим поэтом считается тот, кто умеет сделать выбор и здесь. А что касается расположения, то я спрашиваю, кто в состоянии так его оформить, как оно дано у Гомера и Софокла?..

…И когда он говорит, что не всякий играющий на флейте – хороший флейтист, указывая этим на разницу между хорошо сочиняющим и хорошим поэтом, – я такое сопоставление принимаю; и когда он привлекает в свидетели музыкантов, он ничуть не уклоняется от истины. А вот когда он говорит, что такое различие определяет разделение предмета, и само сочинительство составляет в нем не меньшую часть, а все, что к нему относится, даже большую, – то здесь, как я понимаю, он лишь повторяет то же самое: что в поэтике важнее отделка, чем богатство мыслей.

Далее, из тех, чьи учения изложены у Филомела ⁴, те, кто считают лучшим поэтом того, кто одинаково искусен в фабулах, в изображении характеров и в языке, – пожалуй, они и говорят кое-что правильно, однако хорошего поэта не определяют: ведь так можно было бы изложить достоинство мимографа ⁵, ареталога ⁶ или иного прозаика. Разумно также их утверждение, что язык и содержание необходимы в равной мере. Впрочем, нечто иное говорит Праксифан в I книге «О стихах» ⁷ – именно, что иногда, даже при наличии хорошего содержания, стихотворение бывает лишено достоинства. И еще нечто иное написал Деметрий Византийский ⁸, утверждая, что, во-первых, должна быть тонко продумана мысль, во-вторых, взятые слова не должны отклоняться от мыслей, лежащих в основе, и, наконец, отделка речи должна быть прекрасно слаженной и доставлять наслаждение, исходящее от стихотворения, – ведь именно таковы главные пункты его сочинения. Полагать, что все это характеризует хорошего поэта, – чрезвычайно глупо. И не потому, что он ищет, что такое прекрасное стихотворение, а скорее потому, что он сообщает не о том, что ему кажется в стихотворении более важным и менее важным, но о том, что должно быть первым, что вторым и что последним, хоть это можно было бы выразить простой последовательностью речи: именно, что стихотворения должны быть и продуманы хорошо, и слова подобраны соответственные, и речь отработана хорошо.

Неправ, как кажется, и Неоптолем ⁹, когда отделяет склад речи от мыслей, говоря, будто они составляют не меньшую, а то и большую часть, как мы это уже видели. Ведь нелепо получается, когда человека, обладающего знанием искусства и поэтическим даром, он ставит рядом с самим искусством, «стихотворца» рядом со «стихами» и «стихотворением». Да и как он понимает эти последние? Лучше было бы ему называть «стихотворениями» большие построения; а еще того лучше – «стихами» произведения, «стихотворением» как бы ткань их, а «стихотворцем» обладателя дара, посредством которого он работает. Когда он называет эту работу поэта «стихотворством», тогда как это есть название самого поэтического искусства, то это невежественно; а когда говорит, что разновидностью этого искусства является поэт, то это смешно.

Удивительно также его мнение, что к «стихотворению» относится только содержание, тогда как в него входят и «стихи» и вообще все. Ведь «стихотворение» есть в то же время и «стихи», как, например, «Илиада», но первые тридцать стихов «Илиады» суть «стихи», однако же не «стихотворение».

То же относится и к утверждению, будто «стихи» включают лишь склад речи и не включают ни мысли, ни композицию, ни действия, ни изображение характеров. А на самом деле даже в области языка, клянусь Зевсом, ничего нельзя сделать без помощи всего остального; напротив, мне кажется, связь слов и связь действий неотрывны.

Что все это – и содержание, и склад слов, – является достоянием стихотворца, это, по его словам, всякому