«Старая» социал-демократия, действительно, свое время исчерпала, и ее будущее достаточно печально. Поясню почему. Не только и не столько потому, что индустриальный уклад и этот тип наемных рабочих исчезает — в мире он на самом деле остается господствующим, хотя тенденция к его вымыванию и дифференциация действительно присутствуют. Если посмотреть на статистику, то категория профессионалов за 20 лет увеличивается на 10 %, то есть не очень значительно. Примерно так же растет слой неквалифицированных работников сферы услуг. Такими же темпами растет слой конторских служащих (по западной статистике). Это не удельный вес: там, где было 10 %, будет 12 %. Это не такая динамика, которая переворачивает мир. Кроме того, как я уже заметил, активно идет дивергенция этого слоя. Наконец, не будем забывать и о том, что индустриальный классический пролетариат умственного и физического труда сохраняет тенденцию к конформизму, но социал-демократия вошла в эпоху, которая знаменуется качественными сдвигами во всех сферах жизни общества. Начнем с проблемы глобализации. Я не буду повторять тезисы о вызовах социальному государству, которые связаны с развитием глобализации: они важны, но общеизвестны. Пойду далее: есть еще одна тенденция, о которой в последнее время говорят все больше и которую мы упомянули только мельком. Это тенденция ухода от неолиберального порядка, при котором примерно в общем и целом существовало равновесие сил, своего рода баланс интересов различных транснациональных корпораций и различных национальных государств, существовала олигопольная конкуренция в экономике, постмодернистская методология, описывающая это положение в теории, некий ренессанс рынка и т. д.
Сейчас на смену этому идет протоимперия с концентрацией экономико-политической силы в руках суперструктуры. США превращаются из государства в международного глобального игрока, интегрирующегося с НАТО, с транснациональным капиталом (также в большинстве случаев американским). Вырабатывается адекватная идеология имперского мышления. Достаточно вспомнить заседание то ли Конгресса, то ли Сената США перед войной в Ираке, когда оппозиция и правящая партия дружно аплодировали, стоя и со здравицами в честь вождя, что напоминало сталинские съезды эпохи КПСС. Это новый тип глобализации, новый тип экономико-политических отношений.
В одном из текстов я написал, что старая идея о потенциальной возможности ультраимпериализма подтверждается в новом веке. Ленин был прав в критике идеи Каутского об ультраимпериализме: для начала XX века эта тенденция была еще слаба, и, действительно, биполярный мир сложился раньше, чем она окрепла. Но с распадом мировой социалистической системы тенденция к «ультраимперализму», новой имперскости вновь стала себя проявлять и очень активно. Так вот, в условиях ультраимпериализма (буде таковой окрепнет) у социал-демократии, как она существовала в XX веке, перспектив нет. И это доказывается тем, что в подавляющем большинстве случаев социал-демократия в странах третьего мира чрезвычайно слаба и является интеллектуальным течением, а в развитых странах социал-демократия все более превращается в альтер эго, второе «Я» правящей номенклатуры глобального капитала, мало отличное от либерально-имперских или неолиберальных течений. Блэр — это либерально-имперская тенденция, социал-демократия в Германии и Франции — это фактически социал-либеральная тенденция. От социал-демократии там нет почти ничего, разве что набор старых идеологем.
Не уходя в постиндустриальную проблематику, можно утверждать, что в этих условиях возможна реформистская тенденция, создающая альтернативу империи (в той мере, в которой она рождается) или старой неолиберальной глобализации (в той мере, в какой она сохраняется). Рождение империи — это пока сомнительный процесс, который только начинается. Он очень активен, но пока еще обратим. Здесь складываются новые альтернативы, и я обратил бы внимание на новые социальные движения и непартийные формы оппозиции. По сути дела, они не являются оппозицией последовательно социалистической, то есть приводящей к замене существующей системы качественно иной социально-экономической, политической, духовной системой. Но они являются радикальными в той мере, в какой они качественно изменяют сложившиеся правила и модели глобализации или хотят их изменить. Более того, в ряде случаев они являются радикальными и революционными по методам действия. Движение безземельных крестьян Латинской Америки — оккупационное, фактически нарушающее правовую систему движение — это важный пример. Действия альтерглобалистов — тоже пример такой оппозиции.
На этом опыте мы убеждаемся: к сегодняшнему моменту представление о том, что либеральная модель с правовым государством есть высшее достижение, которое является самодостаточным и предполагает излишность и вредность революции, устарело. Эта позиция и ранее была сомнительна, поскольку, как показал выше А. Колганов, превалирование экономических властных полномочий над политическими в рамках либеральной модели всегда создавало возможность нарушения правового поля хозяевами экономического богатства, то есть теми, кто обладает экономической властью, или попросту капиталистами. Либеральное право устроено так, что класс капиталистов в любой момент может устроить антидемократический (в том числе — и фашистский) переворот. И никаких гарантий против этого оно не дает по определению. И это не только теоретическая возможность, но и, к сожалению, практическая возможность, которая на протяжении XX века реализовывалась многократно — гораздо чаще, чем социалистические «перевороты». Не забудем об опыте Латинской Америки и других регионов третьего мира, а ведь это на самом деле мир, а не просто задворки «цивилизации».
Поэтому сегодня для защиты прав человека нужно нечто большее, чем либерализм и социал-демократия, хотя интенции демократии когда-то были основой социал-демократии и до сих пор ею, как правило, повторяются. Когда-то они были главным и в идеологии либерализма как духовного течения — в эпоху раннего либерализма, точнее — просвещения и гуманизма. Сейчас они либералами попираются везде и всегда, где это необходимо для защиты их экономических и геополитических интересов. Сегодня неотъемлемые права человека можно гарантированно защитить исключительно при помощи иных, нежели либерализм и социал-демократия, социально-политических форм. Социал-демократический и либеральный проекты устарели как средства защиты прав человека в XXI веке. Они не работают. Их формы позволяют подавлять права человека, что осуществляется в массовом масштабе. Если мы посмотрим на реальную политическую систему, скажем, США, то в главном это — система тотального политического манипулирования, а не демократии.
Таковы основные тезисы, которые мне хотелось высказать по поводу классической социал-демократии XX века.
Несколько соображений в связи с «постиндустриальной» социал-демократией. Хорошо известен спор о возможностях перехода к постиндустриальному миру сотворчества, диалога субъектов творческой деятельности при практическом абстрагировании от решения проблем изменения отношений собственности, координации (ныне — рынка), распределения дохода и основных институтов политической власти. Здесь существуют два подхода. Первый — развитие творческой деятельности само по себе создает предпосылки для генезиса нового общества по мере того, как мир сотворчества становится доминирующим, определяющим прогресс человека. Проблемы собственности, координации, распределения материальных благ, политической власти автоматически отходят на задний план — являются столь же несущественными, как для нас сейчас проблема биологического соревнования и борьбы за жизнь в физиологическом смысле слова.
Такая объективная тенденция в общем и целом существует. Другой вопрос, что она в сегодняшних условиях может идти так, что мы никогда в это будущее не придем. Существует вероятность исторически-тупиковой эволюции или столь больших жертв на пути медленных реформ, что конечная цель так никогда и не будет реализована. На практике этот переход, я уверен, будет опосредован качественными социально-политическими и социально-экономическими изменениями.
Но здесь есть несколько нюансов, связанных с проблемой опоры на пути к постиндустриальному обществу на социал-демократию и интеллектуалов.
Интеллектуал, работник умственного труда (предположим, что это пока одно и то же, хотя их можно и должно различать), как таковой, на мой взгляд, не является субъектом перехода к постиндустриальному обществу или миру, лежащему по ту сторону материального производства. Здесь актуализируется иной субъект — субъект творческой деятельности. Ему противостоит субъект репродуктивной деятельности. Различие качественно иное, нежели интеллектуал — неинтеллектуал, профессионал — непрофессионал. Есть масса творчески активных садовников и рабочих, воспитателей детсада и крестьян, имеющих низкий уровень профессионального образования. Еще больше высоколобых интеллектуалов с хорошими дипломами, отличающихся догматизмом мышления и действий. Рабочий, который умеет по-новому заточить резец после того, как научно-исследовательский институт разработал этот резец, более творческая личность, адекватная для перехода к постиндустриальному миру, чем профессор, который догматически читал марксизм-ленинизм, а потом так же догматически читает экономике. В том смысле, в каком мы говорим о творческом труде как основе постиндустриального мира, рабочий-творец ближе к постиндустриальному миру, чем профессор-догматик. И в данном случае я, как марксист-ильенковец, считаю, что сегодня большинство людей не реализует свой творческий потенциал только в силу того, что социальные отношения отчуждают у человека его родовую сущность (об этом много писали Маркс, Лукач, Ильенков и др.). По родовой же сущности любой человек способен к творческой деятельности.
