толковать философию Спинозы как якобы радикальный атеизм [95]. Это, конечно, очевидный абсурд. Нелепо отождествлять пантеизм с атеизмом. Тем не менее, такое отождествление если не провозглашается, то, как бы незаметно, осуществляется именно по отношению к пантеизму Спинозы. Принято по отношению к пантеизму Спинозы делать ненароком замечание, что вообще «пантеизм есть вежливое (= эвфемистическое) обозначение атеизма» [96].
Это замечание носит исключительно популярно-публицистический характер, при котором слишком часто отсутствие серьёзности содержания прикрывается внешней хлесткостью словесного выражения. И в данном случае публицистическая фраза маскирует бессмыслицу. На самом деле, отношение Спинозы к традиционной религии, как мы уже знаем, было достаточно уважительным.
Но вот чего у Спинозы действительно не было, так это личной религиозности в обычном её осуществлении: молитва по установленному религиозной общиной образцу, участие в богослужениях, таинствах и обрядах. Спиноза уважал традиционную религию, но не был практическим участником традиционной религиозной жизни. Его отношение к традиционной религии было типичным отношением философа-рационалиста. А это отношение состоит в том, что религия признаётся как необходимое условие культурной жизни общества, но при этом в какой-то степени не принимается то понимание сущности религии, которое в данном обществе установилось как самое правильное и которое обосновывает практическую деятельность этого общества. Попросту говоря, религия признаётся, но не признаётся Церковь (т. е. то понимание сущности религии, которое администрацией (= иерархией) конкретной религиозной общины предлагается в качестве истины). По этой-то именно причине Спиноза был отлучён от иудейской общины, к которой принадлежал по своему происхождению, воспитанию и, частично, образованию. И по этой же причине Спиноза не чувствовал потребности стать членом христианской Церкви.
Основное сочинение Спинозы
Тот основной труд, по которому судят о всей философии Спинозы и которому следовало и данное изложение, носит название «Этика». Это название, конечно, не вполне отражает содержание труда. Это содержание включает в себя не только этику, которая всегда трактовалась, по примеру античной философии, как практическая философия, как прикладная часть к основной части философии – метафизике (= онтологии), но и саму метафизику. Весь этот труд замышлялся автором именно как прежде всего теоретическое монолитное целое с исчерпывающим всю сущность философии содержанием, в котором должны были бы быть сформулированы точные и ясные ответы на все философские вопросы. Как и Декарт, Спиноза усматривал в математике тот идеальный образец непреоборимой убедительности своих доказательств и выводов, которому должна следовать и философия. Поэтому «Этика» по своему плану была построена наподобие школьного учебника геометрии Эвклида. Сначала даются «определения» ключевых понятий, затем излагаются «аксиомы», после чего формулируются основные теоретические «положения». В качестве дополнительных приложений к этой основной части сочинения следуют «схолии» (= примечания) и «королларии» (= следствия) [97].
Такое изложение учебного материала в «Этике» делало это сочинение сравнительно легко читаемым и доходчивым.
Однако при жизни Спинозы это сочинение не было опубликовано, а влияние философских мыслей, зафиксированных в нём, обнаружилось в заметной степени лишь через сто лет после смерти автора. Получилось так, что при жизни Спинозы мнения о его философском творчестве складывались не на основе знакомства с его основным сочинением, которым являлась именно его «Этика», а на основе знакомства с другим его сочинением, появившемся в 1670 году под заглавием «Богословско-политический трактат». Если под философией понимать то, что и должно под ней понимать, т. е. прежде всего гносеологию плюс онтологию, то в этом трактате вообще ничего философского нет. Это публицистическое выражение точки зрения автора, самого Спинозы, по вопросу о влиянии религии на общественную жизнь и, как следствие решения этого вопроса, выражение точки зрения автора и на сущность религии вообще. По вопросу о влиянии религии на общественную жизнь современного ему общества точка зрения Спинозы была простым повторением распространённого тогда в Нидерландах мнения, что религия не должна вмешиваться боевым образом в общественную жизнь, не должна активно навязывать свое вероучение как выражение абсолютной мировоззренческой истины [98]. Аргумент в поддержку этого мнения следующий. Если религия будет активно настаивать на своей исключительной правоте, то тем самым будет оказываться давление на носителей других общественно-философских взглядов, а это, кроме того, что будет вносить смущение в общественную жизнь, будет нарушением того принципа, что сферы религии и философии совершенно разные, и потому конкуренция между ними немыслима и недопустима [99].
По вопросу о сущности религии Спиноза сформулировал свою собственную точку зрения, по-видимому, вполне оригинальную и для того времени даже и революционную. Под религией он понимал прежде всего вероучения, прямо основанные на Библии, т. е. иудаизм и христианство. Для него иудаизм и христианство – это звенья одной и той же религиозной традиции. Сейчас это называется иудео-христианской традицией. Ценность библейской религии несомненна, но заключается эта ценность исключительно только в нравственности. Искать в Библии чего-то иного, кроме духовно-нравственного назидания, нет смысла. Исторические события, например, зафиксированные в Библии, принимать за объективные исторические факты не следует, ибо эти события требуют толкования, имеющего целью именно духовно-нравственное назидание. Библейские чудеса (ветхозаветные и новозаветные) Спиноза не признаёт в принципе, считая веру в буквальное их понимание следствием отсутствия истинного знания. Библейские чудеса можно воспринимать исключительно только как аллегории. В частности, Спиноза предлагает толковать чудо воскресения Христа только как духовное, т. е. как аллегорию [100]. Таким отношением к тексту Библии (не как к содержащему Божественное Откровение, а как к литературному памятнику, нуждающемуся в таком же критическом отношении к себе, как и вообще все другие литературные памятники прошлого), Спиноза стал чуть ли не основателем той «библейской критики», которая возникла и получила бурное развитие в Европе лишь спустя полторы сотни лет. Но современники Спинозы восприняли его мысль об аллегорическом толковании библейских чудес как отрицание истинности христианского и иудейского вероучений, построенных как раз на буквальном толковании ветхозаветных и новозаветных чудес. Это было одной из причин, по которой Спиноза, еврей по национальности и иудей по воспитанию, был подвергнут отлучению от синагоги, а среди церковно-христианских богословов возбудил к себе отношение как к вредному вольнодумцу [101].
Поэтому о Спинозе в среде иудеев и христиан Нидерландов сразу же возникло и широко распространилось мнение, что это очень опасный еретик и, даже, атеист. Именно так – обвинение в атеизме шло за констатацией опасного теоретического уклонения от истинного вероучения (что и называется ересью). Теоретическое же уклонение усматривалось современниками прежде всего именно в отказе от буквального толкования библейских чудес и уж затем – в слишком самостоятельных последующих рассуждениях о сущности настоящей религии (в её противопоставлении религиям традиционным), сформулированных в «Трактате». То есть обвинение в ереси и атеизме носило характер предупреждения
