психическом и психосоциальном». Проблема состоит в том, чтобы «поместить индивида в сущее сообразно (этим) трём уровням», а в качестве средства для решения этой проблемы Симондон предлагает «изучить формы, способы и степени индивидуации» (с. 16). Однако «за основу таких сфер, как материя, жизнь, душа, общество» он берёт не
субстанции, а «различные режимы индивидуации» (
там же); и в итоге эта теория «предполагает некую последовательность физических сущностей, доходящую вплоть до высших биологических форм» (вплоть до человека как социального существа), но при этом «не устанавливает каких-либо классовых или типовых различий», хотя она и должна принимать во внимание те факторы, которые на практике вынуждают нас прослеживать связь «индивида» с «видом», а вида с «родом» (с.139 и с. 243) [24].
Между животным и человеком нет существенных различий, потому что существенных различий нигде не может быть в принципе, исходя из общего онтогенеза, на котором основывается философия Симондона, эта универсальная и вместе с тем дифференцированная онтология. Это онтология различий, различий как отношений. Всё есть существо, причём в каждом конкретном случае — по-своему, и это необходимо учитывать. Всё: любая индивидуальная реалия и даже то, что индивидом не является (всё ное). Ибо существо — это соотношение. Любое истинное соотношение переходит в «ряд существ» (с. 11). Именно через соотношение с целостностью сущего и возможными формами существования любая вещь становится существом (даже если её нельзя назвать «вещью» в строго материальном смысле).
В примечании на странице 152 говорится не о том, что человек и животное схожи, а о том, что невозможно определить «сущность, позволяющую заложить основы какой- либо антропологии» и тем самым отметить различия между ними. Существуют только некие животные, от простейших до «высших», и они очень сильно отличаются друг от друга, даже если принадлежат к одной породе. Причём среди людей различий не меньше — взять хотя бы онтогенез человека (различия между зародышем, взрослым и глубоким стариком). Безусловно, существуют природные установки, которые ориентируют и ограничивают возможности видуации, будь то витальная индивидуация или психическая («животное лучше приспособлено к жизни, нежели к мышлению, а человек лучше приспособлен к мышлению, нежели к жизни»), но не следует преуменьшать роль обстоятельств и связанных с ними действий и состояний. Вот только нельзя рассматривать обстоятельства как нечто, высвобождающее потенциальную природную силу, которая до поры до времени бездействовала, но являлась определяющей (с. 153). Ведь лишь обозначив новую проблему, эти обстоятельства могут подтолкнуть живое существо к некоему решению, принимающему форму новой психической и коллективной индивидуации [25].
Сама возможность того, что у животных «возникают психические состояния» и что такие состояния могут «способствовать мыслительной деятельности» (этот тезис всё же не доказывает, что животные мыслят или что они обладают мыслительными способностями), означает «всего лишь, что пройден некий рубеж». Но «индивидуация не действует по закону „всё или ничего“: она вполне допускает резкие качественные скачки» (с. 153). Если «мышление» и имеет какой-то смысл для животного (мы не знаем, что бы это для него значило, нам остаётся лишь догадываться, ведь, как говорит Декарт, мы не можем знать, чтó чувствует животное), то вовсе не обязательно, что мышление должно проявиться сразу как завершённый (соответствующий некоей сущности) и совершенно новый для него способ бытия. Возможно, что оно проявится скорее как множество небольших изменений в самоощущении животного и в его восприятии окружающей среды, которые животное будет вначале проживать как новые проблемы. Симондон не пытается доказать, что животные мыслят, — подобные доказательства выходят за рамки его доктрины. Но он наглядно демонстрирует, что находящиеся в нашем распоряжении теоретические средства (не считая классических метафизических и нравственных концепций), которые даёт нам перспектива общего онтогенеза, возникшая в ходе размышлений над физическими, биологическими и психологическими науками и необходимая для общего понимания психики и мышления, — эти средства не позволяют исключить возможность мышления у какого бы то ни было существа, если это существо живое. Что есть животное? Что есть человек? Какова их взаимосвязь? Мы не можем однозначно ответить на этот вопрос исходя из теоретического знания, поскольку понятия, используемые при постановке вопроса, имеют прежде всего нравственное и метафизическое значение. Но мы также не можем заранее сказать, на что способно сущее, если речь идёт о живом организме. Даже если мы в состоянии проследить основные тенденции и доминанты, мы не можем определить чёткие границы того, на что способно живое существо, уже прошедшее индивидуацию. И мы не знаем, в какие отношения оно может вступить с тем, что находится у него внутри (с доиндивидуальным), или же с тем, чем оно не является (трансиндивидуальными и интериндивидуальным). Не исключено, что и здесь тоже играет роль нравственность и метафизика.
Сегодня мы рассмотрим историю развития представлений о животной жизни в области психологии. В ходе очень долгой эволюции этих представлений, по сути, и происходило формирование основных понятий в естественных и гуманитарных науках. Иными словами, нас интересует проблема взаимосвязи между интеллектом, привычкой, инстинктом и жизнью.
Что такое инстинктивное поведение? Каковы отличительные черты поведения животных в сопоставлении с формами поведения, свойственными человеку? Как на протяжении веков изменялось представление об иерархии функций, и как эти изменения отражены в работах различных авторов? Какой эвристической ценностью обладал принцип функциональной иерархии, начиная с античных времен и вплоть до сегодняшнего дня? Вот о чём я попытаюсь рассказать вам за два урока, обобщая различные аспекты исторического развития этих представлений и проводя параллель с современными взглядами на проблему животной жизни и инстинктивного поведения. Разумеется, здесь также найдёт отражение и тема животной психологии.
Рафаэль Санти. Афинская школа. Фрагмент. 1511
По прошествии веков можно сказать, что первое понятие, оформившееся в античный период, — это не понятие инстинкта и не понятие разума, противопоставляемое инстинкту, а скорее идея человеческой, животной и растительной жизни в целом. Довольно отчётливо, по крайней мере у ков, прослеживается мысль о том, что человеческая душа — и это весьма удивляло историков философии — по природе своей не отличается от души животных или растений. Всё живое наделено витальным началом, основная граница проходит скорее между живым и неживым царством, нежели между растениями, животными и человеком. Противопоставление между животным и человеческим существованием, мысль о том, что жизнедеятельность человека качественно отличается от жизнедеятельности животных, возникла относительно недавно.
Например, Пифагор считал, что человеческая душа, душа животного и душа растения по природе тождественны.
