LXXXVIII. ...В этом Влахернском дворце нашли огромные сокровища и большие богатства, там нашли богатые короны, принадлежавшие прежним императорам, и золотые драгоценности, и богатые, вышитые золотом, материи, и роскошные императорские облачения, и богатые драгоценные камни, и столько всяческих богатств, что невозможно было бы перечислить все эти великие сокровища золота и серебра, которые обнаружили во дворце и во многих других местах города.
Robert de Clari. Op. cit., p. 72—81.
Из «Истории завоевания Константинополя» Гунтера Пэрисского
XVII. ...Затем корабли с укрепленными на них башнями приблизились, насколько можно было, к стене; и в то время как несколько храбрецов полезли по лестницам наверх, герольды громко возвестили: тот, кто первым взберется на вражеские стены, получит в награду сто марок. И тогда ты увидел бы, как все с неистовостью стали добиваться того, что предназначалось лишь одному, — не столько из стремления к обещанным деньгам, сколько из любви к богу и ради общей пользы и для завершения начатых трудов...
Взломав ворота, крестоносцы ворвались в город.
XVIII. С радостными криками ринулись в открытые ворота те, кто был на кораблях, сделав вид, будто грозят врагам смертью копьями, мечами, камнеметательницами, стрелами и всякого рода метательным оружием, а [на самом деле] не имея вообще никакого желания [устраивать] кровопролития; как растерявшихся овец, погнали они врагов по всем площадям города, и те бежали в таком множестве, что даже простор широких улиц был им тесен для бегства; [наши] накинулись на них с такой стремительностью, что не давали им ни передохнуть, ни оглянуться назад. И хотя они и могли убивать сколько угодно, на что и сами не могли когда-либо рассчитывать, умерщвлены были лишь очень немногие [из греков]. Крестоносцы по своей воле давали им пощаду, ибо еще находившиеся с ними в лагере монахи [в том числе], конечно, Мартин и другие, часто увещевали их не марать по возможности своих рук кровью. Тем не менее, в тот день[656] убито было около двух тысяч горожан, но [они погибли] не от [рук] наших, а от [рук] тех франков, итальянцев, венецианцев, немцев и прочих, которые уже раньше жили в городе, но во время осады были заподозрены в измене, и так как соединились с нашими, то подверглись изгнанию греками [из Константинополя]. Помня эту несправедливость, они жесточайшим образом мстили [теперь] грекам за свою обиду. Из наших же никто вообще не был убит, за исключением одного благородного и знаменитого рыцаря, который во время натиска на врагов по неосторожности неожиданно свалился вместе с конем, на котором сидел, в какой-то ров, причинив этим всем сотоварищам, пребывавшим в радости, сильное горе.
Только тогда, когда все враги были побеждены и обращены в бегство и самым жалким образом изгнаны из города, и только после того как ворота были тщательнейше заперты, победителям дозволено было заняться добычей, но не ранее того: под угрозой казни (букв.: потери головы) было запрещено до полной победы помышлять о добыче. Итак, они нашли повсюду и в изобилии такое количество денег в золоте и серебре, такое великолепие благородных камней и одежд, такое сверхизобилие драгоценных товаров, такую массу съестных припасов, такие замечательные наполненные всевозможным добром дома, что все они вдруг превратились из пришлецов и нищих в богатых горожан.
Тем временем упомянутый выше пожар опустошил почти третью часть города[657]: ибо в то время, пока все, горожане и паломники, были поглощены столь тяжкой опасностью[658], [там] не нашлось никого, кто мог бы погасить беспрепятственно распространявшийся огонь...
В следующей главе рассказывается о разграблении реликвий аббатом Мартином Пэрисским.
Guntheri Parisiensis. Op. cit., p. 100—103, 104—107.
Из «Истории» Никиты Хониата
...Бесстыдно бросились они грабить, начав с лошадей, не только имущество горожан, но и то, что посвящено богу.
Тому же, что нечестиво творили они в Великой Церкви[659], трудно поверить. Алтарный престол, сложенный из драгоценных материалов, сплавленных огнем и слившихся друг с другом в вершину многоцветной красоты, необыкновенный и вызывавший удивление у всех народов, был разбит и разделен на части грабителями, равным образом и все церковные сокровища, несметные количеством и бесконечно прекрасные. Когда же им понадобилось, словно добычу, вывезти пресвятые сосуды и церковную утварь, непревзойденного искусства и изящества, созданные из редких материалов, а также чистейшее серебро, покрытое позолотой, которым была выложена решетка алтаря, амвон и врата и которое было вплавлено во многие другие украшения, в святая святых храма они ввели мулов и оседланный вьючный скот, но так как некоторые животные скользили и не могли стоять на ногах на до блеска отполированных камнях, латиняне закалывали их мечами, так что божественный пол был осквернен не только пометом, но и кровью зверей.
...Во всех отношениях трудно и почти невозможно было смягчить мольбами или как-то расположить к себе этих варваров, настолько они были раздражительны, прямо-таки изрыгая желчную ненависть при всяком неугодном им слове. Все могло разжечь их гнев, заслужить невежественную насмешку. Того же, кто хоть в чем-то возражал им или отказывал им в их желаниях, били за дерзость, а частенько обнажали против него и меч...
...В тот день, когда город был захвачен, грабители останавливались в любом доме, расхищали все, что находили внутри, допрашивали хозяев о припрятанном; некоторых они били, многих уговаривали добром, но угрожали всем. И даже тогда, когда одно они уже имели, другое выслеживали, одно лежало у них перед глазами и было принесено владельцами, а другое они отыскали сами, даже тогда не было от них никакой пощады.
...Противник проводил время в бесчинствах, забавах, причем самых нечестивых, и в высмеивании обычаев ромеев. Одни из них, облачившись не к месту, для смеха в плащи с пурпурной каймой, болтались по улицам или разъезжали туда и сюда по городу, надев на головы лошадей головные уборы, крытые тонким полотном, и повязав их челюсти лентами из белого льна, которые [у сенаторов] висели за спиной, Другие носили писчие тростинки и чернильницы, а в руках держали книги, насмехаясь над нами, как грамотеями. Большинство же возили на лошадях изнасилованных ими женщин, некоторых из них в длинных одеждах, с непокрытой головой, с волосами, сплетенными сзади в один пучок, а женские шапочки и височные подвески волнистых, белых волос водружали на лошадей. Целыми днями латиняне пировали и пьянствовали. Одни налегали на изысканные блюда, другие приказывали подавать себе пищу отцов, которая состояла из разваренных в котлах спин бычьего мяса, кусков свиной солонины, сваренной с мучнистыми бобами, а также из чесночных приправ и соусов из различных соков, острых на вкус.
Когда же они делили добычу, то не было для них разницы между мирской утварью и священными сосудами: равным образом все использовали они для своих плотских нужд, не заботясь ни о боге, ни о правосудии. Даже из божественных изображений Христа и святых они делали сиденья и скамейки для ног...
Nicetae Choniatae. Op. cit., p. 572—575, 586—591, 594—595.
Полный перевод ом. в кн.: «Изборник» (Сборник произведений литературы Древней Руси). М., 1969, стр. 281—289.
Император Генрих IV (1084—1106).
Король Филипп I (1060—1108).
В эпоху крестовых походов Романией называли малоазиатские территории Византии.
Речь, в которой папа обосновывал постановления собора относительно условий соблюдения так называемого божьего мира, приводится хронистом во второй главе, нами опущенной.
Вероятно, имеются в виду обращения за помощью, посылавшиеся из Константинополя в Рим и к отдельным князьям (например, графу Фландрскому) в более ранние времена, когда Византия находилась в кольце врагов.
Так именуются хронистом турки-сельджуки.
Рукав св. Георгия — средневековое название Босфора (на берегу пролива стоял храм св. Георгия).
Так папа называет здесь Византийскую империю.
«Наших», т. е. христианских.
Клермонский собор заседал 18—25 ноября 1095 г. Римский папа Урбан II выступил с речью после закрытия официальной части собора, т. е. 26 ноября.
Так хронист именует турок-сельджуков.
Здесь хронист цитирует Библию, ту часть ее, которая называется Псалтирь (Псалом 77, ст. 8).
