рационализация природы в научном познании. Действительно, в такой предельно общей формулировке Аристотель не отличается от современного ученого. Верно и то, что Аристотель разработал свой подход, отталкиваясь от математического подхода Платона, неудовлетворяющего, согласно Аристотелю, принципу опоры на опыт. Верно, наконец, и то, самое интересное здесь для нас, что схема противоположностей, используемая Аристотелем для построения качественной теории элементов, означает «некоторый формализм» [122, с. XIV]. Однако, характеризуя эту теорию как «некоторый формализм», Зеек вкладывает с самого начала своих рассуждений в это понятие современный смысл понятий «форма», «формализм», «формализация». Поэтому неудивительно, что выражение «некоторый формализм» для науки Стагирита оказывается ближе стоящим к физическим формализмам в современном смысле, чем к «качественному описанию сущностей» [там же].
Вложив с самого начала современное содержание в понятие формы, Зеек затем без труда модернизирует Аристотеля. Неясно, что он имеет в виду под «качественным описанием сущностей», от которого Аристотель, согласно его позиции, далек. Такое «модернизирующее» восприятие формы упускает из виду то, что форма у Аристотеля – это не просто порядок, система, иерархия (что, конечно, тоже составляет аспект данного понятия), но и само качество как таковое, элементарное качество, «накладываемое» – оформление! – на первоматерию и дающее, таким образом, теоретически сконструированный элемент. Интерпретация качеств у Аристотеля как исключительно средств формализации (в указанном и одностороннем смысле понятия формы) не согласуется, на наш взгляд, с его представлением о качествах как относительно самостоятельно действующих силах (δυνάμεις), которое он развивает, правда, главным образом в IV книге «Метеорологии», но которое, как бы предваряя его, отражается и в книгах «О возникновении и уничтожении» (динамика элементов отождествляется с динамикой элементарных качеств). Поэтому качества Аристотеля – это не только формальные, операциональные средства систематизации эмпирических данных, как это считает Зеек, превращая Аристотеля в почти современного ученого, но и содержательные понятия, динамические стихии, задающие пусть условный, но тем не менее все же «онтологический» состав картины мира.
Так как форма у Аристотеля служит и действующей причиной и вообще выступает основным понятием, концептуализирующим генезис вещей, становление и движение, то эти функции формы, очевидно, переносятся и на качество в меру их сближения и частичного отождествления.
Активные качества выступают как формы по отношению к пассивным, представляющим материю. В динамике процессов становления, описываемых с помощью схемы активных и пассивных качеств-сил, различаются два плана или уровня: глобальный целостный план, с одной стороны, и локальный и частичный – с другой. В глобальном плане или в конечном счете активные качества выступают проводниками таких форм, которые выходят за их собственные рамки, т. е. в динамике физических качеств проявляется некоторая телеология и иерархия форм: эта динамика оказывается подчиненной некоторой более высокой системе форм или целей. Но тем не менее в локальном и частичном плане активные качества в соответствии со своей природой «оформляют» пассивные, воздействуя на них, являясь тем самым непосредственными, хотя и не конечными, причинами становления. Очевидно, что такая «формализация» представляет собой нечто иное, чем та, о которой говорит Зеек. Но без этой «формализации» трудно себе представить учение об элементах и элементарных качествах во всем его объеме. Действительно, если качества выступают как δυνάμεις, причем одни из них несут функцию формы (теплое и холодное), а другие – материи (влажное и сухое), то вряд ли в данном случае можно говорить только о «формализме», как это действительно можно, например, в случае учения об элементах («О возникновении и уничтожении»), когда эти же качества выступают как формы, «накладываемые» на первоматерию. Поэтому, несмотря на массу трудностей и недоразумений – действительных и возможных – связанных с применением к Аристотелю характеристики «качественная физика», мы не можем встать на позицию Зеека и отказаться от этой характеристики. По-современному звучащее слово «формализация» не может ее заменить. Заметим, что для нас такая характеристика не выступает ни как клеймо, свидетельствующее о потрясающей ненаучности аристотелевской физики, ни как, напротив, похвала в ее адрес. Мы не используем эту характеристику ни в оценочном, ни в эмоциональном плане. Для нас она выступает исключительно как содержательное определение логики аристотелевского природознания, нуждающееся в своем объективном анализе. И эта потребность в исследовании тем более значительна, что характеристика «качественная физика», оказавшись, по меткому выражению Зеека [122, с. XIII], «терминологическим символом антинауки», практически исключалась тем самым из беспристрастного и всестороннего анализа.
Отметим, далее, два, на наш взгляд, существенных обстоятельства. В своем построении качественной теории элементов Аристотель опирается на схему противоположностей, которая у него сохраняет не только соответствующее традиции космологическое значение противоположностей, но и имеет более близкое ему логико-лингвистическое значение. Эти две компоненты – космолого-онтологическая и логико-лингвистическая – у него без какого либо трения переходят друг в друга, свободно совмещаются, выступая скорее как некий единый синкретический смысл. Та «спекулятивность», которую часто имеют в виду при интерпретациях аристотелевского учения об элементах, развитого в трактате «О возникновении и уничтожении», означает попросту наложение логико-грамматических схем на физический мир элементов. То, что одна и та же вещь «не может быть теплой и холодной или сухой и влажной» (GC I, 3, 330а 30–330b 1), не есть эмпирическая констатация, а есть логическое требование принципа запрета противоречия, обращенное прямо и непосредственно на физические объекты.
Таким образом, мы видим, что понятие формы подчинено логико-грамматической структуре противоположностей, несущей прямую космолого-онтологическую нагрузку. В этом плане форма и оказывается совмещенной – до совпадения – с качеством. Характерно, что принцип противоположностей применяется не только «внутри» формы, но он накладывается на форму «извне», давая ей в качестве противопонятия «лишенность».
Второй момент, который мы бы хотели отметить, анализируя соотношение формы и качества в качественной теории элементов, связан с характеристиками самого качества, которое приравнивается к форме. Для того чтобы это приравнивание, это совмещение формы и качества имело место, не только сама форма должна быть переосмыслена (это важное условие), но и само качество должно быть «приближено» к форме. Качество и форма совпадают благодаря их взаимной конвергенции. Со стороны качества это равносильно требованию очищения качественной сферы от грубой и непосредственной эмпирии ее проявлений.
Это, прежде всего, требование отбора, фундаментализации и элементаризации качеств, дедукции «принципиальных» качеств.
Критерием фундаментальности качеств выступает, как мы уже отмечали, их релевантность осязанию. Такой подход, очевидно, соответствует общегреческой интуиции космоса как тела, осязаемого, плотного, статуароподобного. Но в своем истолковании или даже в «интуиции» космического тела Аристотель, – как это показывает качественный характер его физики, – как бы отклоняется от традиционной для греков опоры восприятия на контур, замкнутый образ (это характерным образом проявляется, например, в платоновской геометрической теории стихий), перенося центр тяжести восприятия мира на непрерывное, доступное степени,
