судьбе европейской культуры, как об «обесценивании всех ценностей», задумался: а почему это мир обесценился? Да потому, что когда-то человек поставил себя в центр мира, навязал себя миру, отвернулся от Бытия, отказал миру в праве быть и начал все оценивать. На все наклеивать ярлычки и лишать мир его собственного достоинства и самобытности. Естественно, рано или поздно, вещи, растения, животные, лишенные самостоятельного, независимого от человеческой оценки бытия, должны были обесцениться. Однажды, будучи студентом, я возмущенно спросил своего приятеля (ныне известного историка и доктора наук): «Дима, ну почему мы так на все любим наклеивать ярлычки?!» Он, не задумываясь, ответил: «Чтобы потом продать подороже!» Вот вам: мир «Я-Оно» во всей красе!
Я обычно иллюстрирую произведения Бубера и тему «Я-Ты» – «Я-Оно» безумно любимым мной произведением, которое я знаю почти наизусть, «Маленьким принцем» Экзюпери. Я думаю, не нужно рассказывать, что это за сказка. Она просто прекрасно иллюстрирует то, о чем говорит Бубер.
Я, когда каждый год прихожу к новым студентам, – это я пока еще не цитирую, как вы понимаете, Экзюпери, там про студентов ничего, – я смотрю на них и думаю: «Вот сидят какие-то люди, какие-то абстрактные чужие, незнакомые и посторонние студенты. Я их не знаю, они меня не знают. Мне нет до них никакого дела, а им – до меня». Через полгода я их всех узнаю, я буду знать, как их зовут, к кому лежит душа, а к кому не очень, у них появятся лица и имена, и тут придется расставаться. Это будет тяжело, больно.
Теперь об Экзюпери. Помните, Лис говорит Принцу: «Вот, есть тысяча роз, тысяча лисиц, каких-то анонимных роз и лисиц, а ты приручи меня, и тогда я буду единственный Лис или, как у тебя есть, единственная Роза». То, что Экзюпери называет «приручи», и есть переход из модуса «Я-Оно» в модус «Я-Ты». Просто какие-то студенты, какие-то лисицы, какие-то розы. И вот они уже живые, тебя что-то с ними связывает. У Экзюпери очень хорошо показано, как происходит этот переход из модуса «Я-Оно» в модус «Я-Ты». Вот что такое диалог. Повторяю, «Я-Ты» – это встреча, это открытие, это открытость, это риск, это принятие, это целостное отношение, это бескорыстие. «Я-Оно» – это отчуждение, это монолог, это субъект-объектность, это противопоставление, это использование, это разрезание на кусочки, это манипуляция.
И тут вы меня, конечно, спросите: а неужели можно всю жизнь жить на высоте «Я-Ты»? Конечно, «Я-Оно» – это плохо, это неправильно, но Бубер говорит: нет, нельзя все время жить на высоте «Я-Ты». Помните, как звучит вторая формулировка категорического императива Канта? «Относись к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого хотя бы отчасти как к цели, но никогда только как к средству». То есть Кант понимает, что мы не можем без ролевых игр: контролер – пассажир, продавец – покупатель, родитель – ребенок, учитель – ученик. Но если мы будем только так относиться, мы перестанем быть людьми. Наверное, все время на высоте «Я-Ты» может жить только святой. «Я-Ты» – это то, что в христианстве называют словом «благодать», и это состояние на самом деле можно назвать таким богословским понятием. Понятно, что в состоянии благодати можно быть только в какие-то мгновения. И мы не можем не играть роли, не выполнять функций. Но тут вспоминайте лекцию о Бердяеве: творчество и объективация, взлет и падение, падение – и снова возможность взлета. Ты падаешь в «Я-Оно», но ты можешь снова подняться на уровень «Я-Ты». Снова пасть и снова подняться. И Бубер поясняет: человек не может обходиться без мира отчуждения и объективации, без мира «Я-Оно», но тот, кто живет только в мире «Я-Оно», уже не человек!
Реальные живые люди совсем не святые. Только действительно святые люди, которые постоянно живут в состоянии святости и благодати, могут, как Сократ, как Христос, как святой Франциск, как Гёте или Будда, может быть, жить на высоте и в состоянии «Я-Ты» все время, относиться к миру и людям всегда в соответствии с буквальным пониманием кантовского императива – все и всегда воспринимать как цель. Нет, мы играем в игры, что-то используем, действительно делаем костер из дров. Ну хотя бы едим пищу из кого-то живого, из растений или животных, пользуемся транспортом и, в общем, проделываем тысячи манипуляций. Но если мы живем только на уровне «Я-Оно», мы перестаем быть людьми. Вот что говорит Бубер.
То есть за этой поэтической формой «Я-Ты» – «Я-Оно» он скрыл тему отчуждения, подлинности и не-подлинности, диалога. И, опять же, он говорит о преодолении Буквы в Духе. Подлинный диалог возможен только в Духе. Не на поверхности, где ритуалы, обряды, формулы, догматы и одежды. Если мы будем говорить, что русский – это гармошка, водка, матрешка, австралиец – это кенгуру, мусульманин – это чалма, и все должны носить чалму или все обязаны любить гармошки и матрешки, поскольку именно это – наши «духовные скрепы», тогда, понятно, ничего хорошего в мире не будет. Я не зря начал разговор о Бубере с Кафки. Я не знаю, как я отношусь к самому себе. Я сам для себя – тайна, а не набор готовых ответов. Надо повернуть этот вопрос внутрь себя, в сторону самопознания, в сторону углубления – от Буквы к Духу, в сторону раз-объективации. И тогда что-то получится. Не на уровне всех этих причиндалов, всех этих догматов, ритуалов, обрядов, национальных костюмов, песен и ансамблей «Березка», а если говорить именно по сути дела. Вот тут диалог возможен. Не на поверхности, а в глубине, как у Сократа.
Мне кажется, Бубер – это философ необычайно актуальный в нашу эпоху тотального отчуждения, одиночества, взаимного непонимания. Он – философ, который попытался обо всем этом заговорить. Конечно, повторяю, все это не ново. Я уже Сократа упоминал, романтиков и герменевтику. И Мартин Бубер в этом смысле продолжает экзистенциальные рассуждения и вносит в них свой очень важный штрих. Как мы с вами видели, тема Другого, тема интерсубъективности, коммуникации, очень мучительна в экзистенциализме. В случае с Сартром просто возникает стена. Также Ясперс, Бердяев, Марсель пытаются через эту стену перебраться.
Причем, что очень важно, «Я» растет во встрече с «Ты». При подлинной встрече «Я» не умаляется, а возрастает. И как во всяком настоящем диалоге истина – не отдельная реплика, а истина – сама речь. Это старая добрая сократовская истина. Почему и Платон писал диалогами, и Кьеркегор прибегал к «непрямым высказываниям». Истина не в отдельной реплике, а в диалоге как целом. При подлинной встрече
