равенство: «Души императоров и сапожников скроены на один лад». Это о равенстве людей вне сословий.
Еще одно прекрасное высказывание на тему отказа от позерства и вымученной искусственной сложности. Его особенно часто любят приводить в различных пересказах философии Монтеня: «И что толку становиться на ходули, ведь и на ходулях нам придется идти своими ногами. И на возвышеннейшем из тронов мира мы будем восседать на собственном заду, а не на чьем другом». Призыв к самопознанию, цельности, простоте, осмысленности проживания своей жизни вне ужасов и фарсов политики. Это эпикурейское «проживи незаметно». Это и у Паскаля есть. Не суетись! Не возносись, будь ровен. Стоическое: стремись к самопознанию, избегай страстей! (Хотя человеку свойственно впадать в страсти.) Самопознание – как ключ ко всему остальному. Нет для нас познания вне человека, знание человека о самом себе фундаментально и изначально – так в духе Сократа говорит Монтень.
Если подытожить его мысли о природе, о Боге и человеке, то выйдет вот что. Он против очеловечивания Бога, против превознесения человека над природой. Природа загадочна, прекрасна, непостижима, как и Бог. Животные ничуть не хуже, а в чем-то и лучше человека. Мы можем у них многому поучиться. Не надо суетиться. А люди суетны, непостоянны, изменчивы, капризны. Мир хаотичен. И этому хаосу мира соответствует и продуманная хаотичность книги «Опыты». Ее принципиальная несистемность, незавершенность и фрагментарность.
И наконец, если о жизни Монтень многое по-эпикурейски говорит: «Радуйся, довольствуйся малым, проживи незаметно», то еще одна важнейшая тема, в которой мы также можем увидеть будущего экзистенциалиста, – тема смерти. Тут явно преобладают в мысли Монтеня и Платон, и стоики. Одно из эссе в «Опытах» называется прямо по Платону (из диалога «Федон»): «Философствовать – это искусство умирать».
Монтень говорит о том, что мы должны непрерывно осмысливать свою жизнь и упражняться в искусстве умирания. Он пишет: «Нет ничего более прекрасного и оправданного, чем хорошо и честно исполнить роль человека». Но что это значит: исполнять роль человека? Давайте подумаем.
Монтень полон острого чувства присутствия смерти. И он всегда подчеркивает, что смерть – это, в первую очередь, именно наша смерть, а не смерть вообще. Вы, наверное, знаете, что Мартин Хайдеггер, спустя 500 лет в книге «Бытие и время» поднимает этот же вопрос и говорит о двух способах отношения к смерти: подлинном (в первом лице) и неподлинном (всегда в третьем лице). И то же самое находим в повести Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича», помните? Когда умер Иван Ильич, все его знакомые облегченно подумали: вот он умер, он неудачник, а нас это, конечно, не касается! Уж мы-то никогда не умрем, не сделаем такой глупости! Это не про нас.
Монтень считает, что даже когда мы говорим о смерти, изображаем ее, мы ничего о ней не знаем («Дальше – тишина!»). Все эти наши разговоры о смерти – способы ее забалтывания. Он приводит хороший пример: каждый из нас – ребенок, которого отвлекают от болезненной операции разговорами, чтобы он не увидел ланцета. Это способ заговорить смерть, отвернуться от нее, уйти от невыносимо мучительной сути вопроса.
Монтень утверждает: если бы смерти как-то можно было бы избежать, можно было бы о ней не думать. Но поскольку смерть – это единственное и неотменимое, что нас всех ожидает, мы должны об этом постоянно и непрерывно думать. Необходимо постоянно предаваться размышлениям о смерти. Эта мысль сократовская, платоновская, стоическая: философия – как непрерывное упражнение в смерти и умирании.
Приведу в пример цитаты из «Опытов». Сначала личное, очень трогательное и проникновенное признание автора: «Я ощущаю смерть, которая постоянно хватает меня за горло или за почки». Это уже настоящий экзистенциализм: мы случайно появились в этом мире, случайно исчезнем, и все в человеческом мире случайно. А смерть – это самый фундаментальный факт нашей жизни. То есть смерть постоянно рядом, она не когда-то потом, она вокруг, здесь, сейчас. Мы живем в окружении небытия, смерти, которая нависает над нами, дышит нам в спину и готова каждый день нас поглотить и помножить на ноль. Это чистый экзистенциализм.
И другое рассуждение, менее эмоциональное, более философское: «Вся мудрость и все рассуждения в нашем мире сводятся в конечном итоге к тому, чтобы научить нас не бояться смерти. Предвкушение смерти есть предвкушение свободы. Кто научился умирать, тот разучился рабски служить». То есть тот, кто не боится смерти, не будет ничего бояться, и потому нам следует постоянно о ней размышлять, неустанно и непрерывно к ней готовиться. Смерть обнажает всю случайность нашей жизни, всю ее шаткость, всю власть судьбы. От нас же зависит лишь одно, но немаловажное: отношение к этому главному событию, ради которого мы ненадолго вброшены в бытие. Опять же чистый экзистенциализм – пограничная ситуация, по Хайдеггеру, смерть подлинная и неподлинная. Уход от своей смерти и бегство в инфантильность. В общем, все то, о чем потом так много и так хорошо будут говорить экзистенциалисты ХХ века, у Монтеня уже есть. Почему, собственно, Платон в «Федоне» устами Сократа говорит, что философ ничем не занимается, кроме смерти? Не только потому, что смерть – это выход души из пещеры, освобождение из постылой темницы тела (а кому бы из нас не хотелось поскорее вырваться из этой гнетущей оболочки?); нет, еще по другой причине. Взгляд на жизнь из смерти – это полное смещение и изменение всей оптики видения. Это взгляд на временное из вечности. («С точки зрения вечности», как сказал бы Спиноза.)
Монтень, в общем, размышляя в духе Платона, об этом говорит немного иначе. Тот, кто научился не бояться смерти, перестал рабски служить. В свете смерти (моей личной смерти, не абстрактной, не анонимной) все в мире кардинально меняется. Что важно, что неважно. Что суетно, что случайно. Совсем другие масштабы, совсем все по-другому. Происходит переосмысление. Человек избавляется от самого главного страха. Человек становится взрослым, самим собой, а не инфантильным существом, которое закрывает глаза как страус, прячет голову. Без размышления о смысле смерти нет и не может быть постановки и разрешения вопроса о смысле жизни. Тот, кто не хочет думать о смерти, никогда не проживет свою собственную подлинную жизнь, не станет собой, не станет взрослым и свободным человеком, личностью, а не марионеткой в царстве теней. И вот Монтень об этом, вслед за Платоном и Эпиктетом и перед Хайдеггером и Ясперсом, перед Толстым и Сартром и многими другими, говорит.
Эпикур говорил, что нельзя и не следует живому человеку думать о смерти: она
