И вот он оказался лицом к лицу с этой наукой. Он просиживал в библиотеке и читал книгу за книгой. И не только читал, но и конспектировал по давней студенческой привычке. По ночам он перечитывал свои конспекты, как бы вновь и вновь проверял себя — неужели вся техническая мудрость мира оказалась бессильной перед самым обычным силикатным кирпичом? Почему?
И хоть Хинт просиживал в лаборатории политехнического института в Таллине с утра до позднего вечера, но ответа на это «почему» так и не находил. В то время он даже не знал, где искать этот ответ: в книгах, или в лаборатории, или на заводе? Ему показалось, что он пошел по тупиковой дороге и теперь, когда перед ним возникла непреодолимая стена, надо вернуться, все начинать с первых шагов, но уже по новому пути. Какому? Он вспомнил надпись: «Какое главное условие достижения цели? Существование препятствий». В том и беда, что препятствий было много, а цель все удалялась и удалялась.
В этот трудный период Хинту предложили перейти на кирпичный завод. Ему показалось, что судьба посылает ему спасательный круг, и он ухватился за него. На заводе Хинт создал более разумную технологию, но ничего нового не открыл. Его все же назначили главным инженером завода, отдали должное его технической культуре. Но разве похвалы эти или высокие посты имелись в виду в тот вечер, когда Хинт пришел к профессору Нууту?
Вскоре в Таллине возник новый научный центр — Институт строительства и архитектуры. Хинту предложили скромную должность — младшего научного сотрудника.
— Может быть, вы рассчитываете на что-то большее? — спросили у него.
— Нет, — с готовностью ответил Хинт, — я согласен.
Его поддержали и братья — Ааду и Константин. Теперь все они — братья с семьями и сестра — жили в одном маленьком доме на тихой улице Таллина. Вновь, как и на острове Саарема, их связывали дела и заботы друг о друге, прошлое, настоящее и будущее большой семьи Хинтов. В доме поддерживалась атмосфера суровой сдержанности — беды переносились без вздохов и радости без восторгов. Как и во многих эстонских семьях, все понимали друг друга с полуслова, взгляд, улыбка или жест выражали порой больше, чем длинные тирады. У каждого из них была своя жизнь, свой внутренний мир, свои надежды и разочарования. Но далеко не всегда они становились общими, еще реже — обсуждались. И все же в связи с поворотом в судьбе Иоханнеса между братьями возник шутливый разговор. Его начал Константин.
— Все правильно, — сказал он, — так у нас уже завелось. Лесовод едет изучать лес в Голую степь, агроном со своей пшеницей отправляется в город, а ты с кирпичной проблемой идешь в институт.
— Куда же мне идти? — спросил Иоханнес.
— Не знаю, может быть, в лабораторию завода. — Константин уже пожалел о своей шутке — брат принял его слова всерьез.
— Я буду совмещать институт и завод, — сказал Иоханнес.
— А ты выдержишь? — спросил Ааду.
— Ну, предположим, что мне надо вновь пройти тот путь — от лагеря до деревни Вилья.
— Тогда тебя подстегивала опасность, да и бежал ты всего четыре дня. А теперь нужны годы. Я не ошибаюсь? — спросил Ааду.
— Нет, ты не ошибаешься, — ответил Иоханнес. — Но, надеюсь, что воду и хлеб я всегда найду.
Братья усмехнулись, и каждый из них по-своему выразил готовность помочь.
— Ну, хлеб мы всегда добудем, — сказал Ааду.
— А я гарантирую воду, — отозвался Константин и вышел в свою комнату.
Он вернулся с бутылкой вина.
— Видите, — сказал он, — я знал, что мы примем какое-то важное решение. Есть смысл отметить.
— Не слишком ли рано? — улыбнулся Ааду.
— Нет, не рано, — ответил Константин и разлил вино в бокалы. — Если у Иоханнеса ничего не выйдет, мы снова разопьем бутылку вина. Это будет означать, что и в беде мы его не забываем.
— Ну, будем считать, — Иоханнес поднял бокал, — что игра, под названием «Что ты сделал для людей?», все еще продолжается.
— Боюсь, что это уже давно не игра, — ответил Ааду, и, как было принято между братьями, его слово было решающим.
— Действуй, Иоханнес, — сказал он.
Иоханнес поднялся на второй этаж в свою комнату. Жена его Хелью Александровна протянула ему газету:
— Ты помнишь своего капо, надзирателя Янеса?
— Конечно, — ответил Иоханнес.
— Его нашли и судили — десять лет тюрьмы.
Хинт дважды перечитал заметку в газете, представил себе злобные, бездушные глаза Янеса, тихо сказал:
— Я всегда думал — на что он рассчитывает?
В фашистском лагере смерти, где Янес прослыл зловещей фигурой, Хинт мечтал о той минуте, когда всех капо и их хозяев настигнет возмездие. Но теперь он уже спокойно воспринял известие о суде над Янесом. Хинт даже с удивлением отметил, что по-человечески он даже чуть-чуть жалеет Янеса. Или просто презирает его и уже не хочет думать о нем. В сущности, все это уже прошлое, а он, Хинт, поглощен будущим.
Так началась новая пора поисков и исследований, — младший научный сотрудник, инженер-строитель и начальник лаборатории завода силикатного кирпича «Кварц» трудились в добром согласии и, как сказал Константин, с утроенной энергией.
Представьте себе маленькую комнатушку, в которой едва вмещались четыре человека — Хинт и три лаборантки. Сюда забегал мастер или начальник цеха — им срочно нужны были анализы песков или только что доставленной извести. Обычный производственный конвейер требовал постоянного внимания, систематических анализов, точных наблюдений химиков. И в атмосфере этой напряженной и бесконечной суеты Хинт продолжал вести свои исследования.
Он много читал, продолжал изучать все новые и новые труды, связанные с силикатным кирпичом. Он обратил внимание, что почти все ученые, стремившиеся к улучшению силикатного кирпича, приходили к выводу о чудесных свойствах мелких песков.
Мелкие пески — это своеобразный спасительный якорь, к которому бросались все ученые, отправлявшиеся в беспокойное путешествие в неизведанный мир песчинок. Хинт находил ссылки на мелкий песок и у русских ученых, и у немецких, и у английских. Какая же тайна скрыта в этом «мелком песке»?
Хинт побывал в песчаных карьерах, привез оттуда в лабораторию пробы различных песков, пропустил их через металлическое сито. Ему вспомнились ловкие и точные движения своей матери, когда она просевала муку на острове Саарема и перебрасывала сито с руки на руку. Думал ли он, что воспользуется этой материнской сноровкой, когда станет инженером? И не ради вкусных пирогов, а для технического опыта с песком? Детские воспоминания привели его на старенькую ветряную мельницу, куда он привозил пшеницу для помола. После каждой такой поездки в доме появлялся свежий хлеб, — волнующий аромат этот он пронес через всю жизнь. Вспомнил о нем Хинт и теперь, когда просевал песок.
Далекие картины детства как бы переплетались у него с инженерными размышлениями. «Хорошо бы и этот песок отвезти на ветряную мельницу», — подумал Хинт. В этой мысли не было ничего нового и оригинального — многие исследователи пользовались для своих опытов не только мелким, но и молотым песком. Конечно, ветряных мельниц уже не было, да и не годились они для песка. Не было лабораторных мельниц и на заводе, и в Институте строительства и архитектуры. Хинт вспомнил, что видел шаровую мельницу в лаборатории Политехнического института.
Он наполнил песком большой бумажный мешок, взвалил его на плечи и понес к трамвайной остановке.
В трамвае он встретил мастера с завода.
— Что ты везешь? — спросил он.
— Песок, — ответил Хинт.
— Сахарный песок? Целый мешок?
— Нет, самый обычный песок.
— Может быть, ты открыл в песке золотую жилу? — продолжал подшучивать над ним мастер.
— Кто его знает — может быть, — ответил Хинт.
— В общем, какая-то загадка, — вмешался приятель мастера.
— Вот именно — загадка, — ответил Хинт.
Он поднял тяжелый мешок и пошел к выходу.
В институтской лаборатории Хинт молол песок в маленькой шаровой мельнице до позднего вечера. Потом он с тяжелым мешком вернулся на завод, где мастер ночной смены начал формовку опытной партии кирпича. Хинт ушел домой в третьем часу ночи, когда убедился, что все сделано именно так, как он хотел.
Он проснулся очень поздно — в десять часов утра.
— Проспал! — крикнул он.
— Нет, все идет хорошо, — ответила Хелью Александровна. — Я звонила на завод — мне сказали, что «хлеб в печи».
Хинту понравилось, что жена сравнила кирпич с хлебом. Он встал, позавтракал и пошел на завод.
Дул холодный осенний ветер, на море не стихал шторм. Наклейщик афиш никак не мог справиться со своим рулоном, и Хинт подошел к нему, помог, прочитал: «Премьера „Коварство и любовь“». Хинт усмехнулся: впервые он встретился с Луизой и Фердинандом еще в студенческие годы. Проходят десятилетия, войны уносят миллионы человеческих жизней, рождаются новые поколения и новые социалистические государства, но великие потрясения и великие перевороты как будто ничего не меняют ни в коварстве, ни в любви. Он вспомнил слова Хелыо Александровны о «хлебе в печи» и мысленно поблагодарил ее.
