Не стоит думать, что, отстаивая данный проект, Уэбб руководствовался только лишь интересами всей американской нации. Думал он и о своей организации — НАСА. Тонкий и умелый политик, Уэбб понимал: НАСА — дитя холодной войны, а, следовательно, будущее процветание агентства — в советско-американском космическом соперничестве. Поддержание мирового престижа США требовало догнать, а в конечном счете и перегнать Советский Союз в космосе[193]. В итоге НАСА пришло к выводу, что лунная экспедиция «не только возможна, но, что самое главное — станет прекрасной осью, вокруг которой станет вращаться большинство мер, направленных на всестороннее развитие возможностей, которые потребуются Соединенным Штатам для достижения лидерства в космосе»[194].
8 мая 1961 г. Кеннеди получил из рук Джонсона меморандум, подготовленный Уэббом и МакНамарой. В нем содержалась рекомендация президенту сделать лунную посадку национальной целью, поскольку заработанный на этом престиж станет «частью битвы, ведущейся на непрерывно меняющемся фронте холодной войны»[195]. Кеннеди принял рекомендацию к сведению и собирался огласить ее в виде официального решения перед общим собранием конгресса. Но после решил не торопиться. Впереди была намеченная на июнь встреча с Хрущевым в Вене, и Кеннеди хотел предпринять еще одну попытку сделать, на этот раз из лунного проекта, «сферу совместных интересов» США и СССР.
Согласно Фою Колеру, «У президента не было никакого конкретного плана проведения этой встречи… Кеннеди хотел оставить за собой возможность маневра с минимальным количеством заранее выработанных позиций, с тем, чтобы иметь возможность максимально использовать перспективные направления для сотрудничества, которые могут обозначиться в ходе беседы… Несмотря на это, у президента имелись конкретные идеи, как улучшить [советско-американские] отношения, если представится возможность (изложить эти идеи Хрущеву. — Ю. К.). Одна из таких идей, на которые он возлагал особенные надежды, — сотрудничество в космосе»[196].
Следуя установке президента на космическое партнерство с Советским Союзом, сотрудники аппарата Белого дома продолжали готовить к саммиту соответствующие документы. Так, 16 мая Джером Визнер передал Кеннеди аналитическую записку о возможности сотрудничества с СССР в космосе. Документ, вышедший из стен госдепартамента 12 мая, представлял собой еще одну «обработку» доклада группы Росси с участием сотрудников госдепа, НАСА и отдела Визнера. Записка не была связана напрямую с подготовкой к предстоящему саммиту, ибо президент к тому времени еще не принял окончательного решения о встрече с Хрущевым. В документе предлагалось вначале прозондировать на высоком правительственном уровне отношение Кремля к идее космического сотрудничества, но сделать это «тактично и без лишнего шума». Правда, авторы записки допускали: несмотря на то что «Советский Союз будет, вероятнее всего, заинтересован в координации простых проектов, мы не должны исключать из нашего списка [предложений] возможность сотрудничества и в более амбициозных проектах, связанных с пилотируемым освоением Луны и исследованием планет». В документе отмечалось, что «недавний полет нашего астронавта (речь идет о суборбитальном полете 5 мая Алана Шепарда. — Ю. К.) и кристаллизация планов расширения и ускорения нашей космической программы помогут занять нам более выгодную позицию в переговорах с Советским Союзом»[197].
Кеннеди не собирался ждать июня, чтобы выяснить отношение Кремля к перспективе партнерства двух стран за пределами атмосферы. Он начал подготовку своего «космического наступления» уже в середине мая. Кеннеди попросил госсекретаря Раска обратиться с этим вопросом к министру иностранных дел СССР Андрею Андреевичу Громыко[198].
Ответ Громыко, полученный Раском 20 мая, не содержал ничего нового: без прогресса в области разоружения любое сотрудничество в области ракетно-космической техники, включая передачу информации о советских достижениях в данной сфере, немыслимо. Кеннеди, однако, не пал духом. Вскоре после начала кризиса в заливе Свиней он организовал своего рода секретный канал связи с советским руководством.
Его брат — министр юстиции США Роберт Кеннеди, установил неофициальные отношения с сотрудником ГРУ Георгием Никитовичем Большаковым. Большаков работал под крышей посольства СССР в Вашингтоне в качестве атташе по культуре и редактора журнала «Soviet Life» («Советская жизнь»). Некоторые историки считают его роль в связи между Белым домом и Кремлем «беспрецедентной в истории современной дипломатии миссией»[199]. По словам Большакова, познакомил его с Робертом Кеннеди Фрэнк Хоулмен, корреспондент газеты «Нью-Йорк дейли ньюс», которого Большаков знал с 1955 г. Хоулмен и Большаков дружили семьями, «часто ходили друг к другу в гости» и обсуждали «самые острые проблемы». Однако Хоулмен также находился в дружеских отношениях с пресс-секретарем Роберта Кеннеди Эдом Гатманом, и «самые интересные места» этих бесед передавал ему. Гатман затем суммировал «наиболее существенную информацию» и передавал ее своему начальнику. Хоулмен не скрывал, что делился информацией с Гатманом для передачи министру юстиции, который «живо интересовался положением дел в американо-советских отношениях».
В какой-то момент Хоулмен предложил Большакову познакомиться непосредственно с Робертом Кеннеди, чтобы тот получал информацию «из первоисточника». Большаков согласился, став, таким образом, «послом по особым поручениям на высшем уровне», обеспечивая связь между руководителями СССР и США в сложные периоды двусторонних отношений. Если судить по записям в настольном календаре Роберта Кеннеди, за период с мая 1961 г. по декабрь 1962 г. они встречались либо разговаривали друг с другом по телефону 31 раз, хотя на самом деле количество контактов могло быть намного больше. Сам Кеннеди вспоминал позднее, что встречался с Большаковым регулярно, в среднем один раз в две недели[200].
21 мая, на следующий день после получения отрицательного ответа Громыко относительно возможности советско-американского сотрудничества в космосе, министр юстиции воспользовался каналом «Большаков-Кремль», чтобы повторить предложение. Ответа не последовало. Только тогда президент Кеннеди принял окончательное решение выступить 25 мая 1961 г. перед общим собранием двух палат конгресса с обращением, названным «Неотложные нужды нации». Обращение это получило официальный статус второго традиционного ежегодного послания президента нации под не меняющимся названием «О положении в стране». Именно в этом послании он и сделал историческое заявление о начале реализации в США проекта лунной пилотируемой экспедиции «Аполлон». Попутно заметим, что название это было придумано Эйбом Силверстайном (Abe Silverstein), который отвечал за разработку космических программ НАСА до 1961 г. включительно. Именно Силверстайн дал имя «Меркурий» и первой американской пилотируемой программе. Что же касается «Аполлона», то первоначально это название было применено к программе — предполагаемой преемнице «Меркурия». О ней было объявлено в августе 1960 г. Она включала в себя длительные полеты трехместных кораблей на околоземной орбите, а возможно и облеты Луны. Когда Кеннеди официально объявил о программе полета на Луну, название «Аполлон» автоматически перешло к ней. Интересно отметить, что к моменту выступления главы Белого дома в конгрессе программа «Джемини» (Gemini), следующая сразу за «Меркурием», официально даже не существовала. О ней официально было объявлено лишь в декабре 1961 г.[201]
Итак, задача в рамках «Аполлона» была сформулирована президентом таким образом: доставить человека на Луну и благополучно вернуть его на Землю до конца 1960-х годов. В первоначальном варианте обращения, правда, ставилась более конкретная и амбициозная цель — сделать все до 1967 г. включительно. Коррективу внес Уэбб. Понимая, что в таком новом и сложном деле, как освоение космического пространства, случиться может все, он убедил президента обозначить срок, к которому нога астронавта должна была ступить на поверхность Луны, словами «до конца этого десятилетия»[202].
В обращении Кеннеди дал понять, что рассматривает полет на Луну как средство одержать победу над Советским Союзом в «космической гонке». «Ни один [другой] космический проект, — подчеркнул президент, — в данный период времени не произведет на человечество большего впечатления, не будет более важным для долгосрочного освоения космоса или же более трудным и дорогим в осуществлении»[203].
Это не означает, что Кеннеди или его ближайшие помощники отбросили идею космического партнерства с СССР. Сотрудники аппарата Белого дома подготовили к предстоящему венскому саммиту записку, в которой обозначили четыре потенциальных сферы для сотрудничества Советского Союза и США. В их число вошли космос, ядерные исследования, изучение Земли, биология с медициной. В записке содержалась рекомендация президенту Кеннеди «в случае, если ход встречи будет к тому располагать» поднять вопрос о сотрудничестве в одной из этих сфер во время бесед с Хрущевым[204]. А 29 мая специальный советник президента по национальной безопасности Мак-Джордж Банди представил президенту к грядущей встрече на высшем уровне «новый и значительно улучшенный меморандум из отдела Визнера». В документе говорилось уже только о четырех вероятных сферах для сотрудничества, две из которых были связаны с ядерной физикой, а две — с космосом. Что касается космических проектов, то в их число входили использование наземной инфраструктуры для совместных экспериментов, а также исследование планет с помощью автоматических аппаратов. Передавая документ президенту, Банди, однако, предостерег: «Когда будете делать предложения Хрущеву (относительно научно-технического сотрудничества. — Ю. К.) от своего имени, Вам, видимо, не следует идти дальше выражения личного интереса [в этих проектах]. Выскажите мысль о том, что данный вопрос должен быть обсужден экспертами на встрече, организованной послом [Льюэллином] Томпсоном»[205].
