Что я знал о радиолокации? Почти ничего. Но она считалась модной специальностью, и все мои решения диктовались этим. Что можно было ожидать от классических специальностей, таких, к примеру, как технология машиностроения? А тут - радиолокация!…
Но мода - модой, а учиться-то надо. И началась суровая школа МВТУ, за прохождение которой я и сейчас благодарен его преподавателям. Это уникальный вуз, который сегодня сохранил свои традиции прежде всего в том, что не только дает знания в какой-то области, но учит умению работать. Это умение воспитывалось через непрерывный поток лабораторных и курсовых работ по самым разным предметам, которые, как нам казалось, были совсем не нужны. В той же технологии машиностроения имелся такой раздел, как «раскрой кожи». Зачем? А дело в том, что когда-то станки имели ременный привод от общего вала, и инженер должен был уметь, придя на производство, раскроить кожу для изготовления ремня… Пережиток прошлого? Да. И их было много. Но как ни странно, изучение их расширяло наш кругозор, помогало почувствовать, что же это такое - машиностроение.
На первых двух курсах мы проходили производственную практику в механических мастерских, где не просто должны были слесарить или работать на токарном станке, а еще и получить третий рабочий разряд слесаря, токаря, фрезеровщика, сварщика, литейщика, модельщика… Причем, подход к нашему обучению был очень серьезным. Ты получал, например, кусок металла и должен был за определенное время изготовить куб. Не уложился в срок - не получишь зачет.
На третьем курсе я поступил на вечернее отделение мехмата МГУ, чтобы углубить математическую подготовку. Так вот, студенты МГУ подшучивали над нами, «бауманцами», что мы там изучаем «теорию болта и гайки». В этой шутке было много правды, но, придя на производство, мы не раз добрым словом вспоминали несложную, но такую нужную инженеру школу механических мастерских.
Особенно пригодились эти навыки мне, поскольку жили мы без отца, мама зарабатывала мало, и летом я подрабатывал на заводе сельскохозяйственного машиностроения им. Ухтомского в Люберцах. После первого курса я пошел в литейный цех на формовку. Искусство ее сводилось к следующему. В опоку, где заложена модель, засыпается земля, которая уплотняется на вибростенде. И надо было поймать момент, когда земля уплотнилась хорошо, но не более чем надо, потому что, если опоку передержать на вибростенде, земля прилипает к стержню, и при литье идет брак. Та же картина наблюдается, если форма получилась рыхлой. Брака я давал много и почти ничего не заработал за месяц. Надо было уходить, но куда?
Рядом с нами работала бригада стариков, которые занимались ручной формовкой. Они-то и пригласили меня к себе на формовку картера сенокосилки, которая велась «перекидным болваном» - есть такой термин в литейном производстве. Мне доверили на тачке подвозить формовочную землю. Оплата бригаде шла по бригадному подряду, потом делили ее по вкладу каждого в производство. Здесь я уже получал неплохие деньги. И хотя не стал классным формовщиком, но что такое труд рабочего - за три летних месяца узнал хорошо. Работать приходилось в три смены, в жару, не жалея себя… С тех пор я с глубоким уважением отношусь к рабочему классу, который принял меня в свои ряды, опекал, учил, делился опытом.
После второго курса я работал в кузнечном цеху подсобным рабочим у кузнеца. Я должен был вынимать клещами из термопечи раскаленную заготовку и класть ее в изложницу, а кузнец уже паровым молотом ковал детали. Вот где я не уставал восхищаться искусством кузнеца: нажимая ногой на педаль, он должен был очень точно рассчитать силу удара. Мое же дело было - по его команде поворачивать заготовку. Случалось, кузнецы устраивали между собой соревнования. Для этого брали коробку спичек, выдвигали до половины внутреннюю часть, ставили торцом на наковальню и молотом забивали ее на место, не повредив сам коробок. А ведь сила удара измерялась тоннами…
Здесь я почувствовал, понял, что такое искусство рабочего. Оно не было, да и не может быть массовым, но именно таких людей называли мастерами своего дела, и от них зачастую зависело производство целого завода. В том же кузнечном цеху находился участок, где сваривали рамы для сенокосилок. Из-за остаточного термического напряжения все они получались искореженными. Работали с ними два здоровенных молотобойца. Каждый из них подходил к изогнутой раме, долго приглядывался к ней, а потом наносил удар кувалдой в одну какую-то выбранную им особую точку. И рама тут же выпрямлялась… До сих пор для меня остается загадкой, как можно было «на глазок» найти точку концентрации напряжения сложной металлической конструкции и одним ударом снять его, разгрузить раму. И таких случаев я наблюдал много.
Однажды мне пришлось поработать на заводе счетно-аналитических машин, где делали пишущие машинки «Москва». Буквы шрифта крепятся в ней на рычажках, каждый из которых изгибается под определенным, только ему присущим углом. Я уже был на четвертом курсе, руководил студенческим научно-техническим обществом факультета приборостроения, и нас попросили в качестве шефской помощи заводу разработать автомат гибки этих рычажков. Я пошел на завод посмотреть, как эту операцию выполняет рабочий. Что же я увидел? Перед рабочим лежало простейшее приспособление, чем-то похожее на гладильную доску. В ней - прорезь, куда вставляется рычажок, набиты гвоздики, укреплен рычаг на толстой пружине… Им рабочий изгибает рычажок до какого-то гвоздика, отпускает. Рычажок чуть разгибается под воздействием остаточной деформации… И вот он быстро-быстро гнет эти рычажки. Зачем же понадобился автомат, который бы его заменил? А затем, что этот один рабочий обеспечивает выпуск продукции всего завода, и если он заболел, производство останавливается. Потому что никто гнуть эти рычажки с такой точностью не может - брак идет сплошной. Я долго изучал его работу и понял, что автоматизировать этот процесс почти невозможно, потому что он основан на мускульном усилии руки этого конкретного человека, который очень точно его прилагает при гибке рычажка, да к тому же учитывает его остаточную деформацию… Это тоже своего рода искусство, которым он овладел в совершенстве, что сделало его незаменимым на заводе. На него все молились, чтобы он, не дай Бог, не заболел. Таких людей знали и берегли директора заводов, потому что от них зависела буквально судьба предприятия - план и т. п.
Два лета, которые я проработал на заводе им. Ухтомского, не только позволили мне приобрести ряд специальностей, но и помогли понять законы и особенности реального производства. А с четвертого курса началась специализация. Нам стали читать расширенный курс электротехники. Поскольку мы должны были овладеть основами радиолокации, традиционного объема знаний, которые давали в МВТУ в этом курсе, нам явно не хватало, и для углубленного преподавания электротехники приглашались профессора из МЭИ. Я всегда с нетерпением ждал лекций профессора Лаврова, который блестяще читал их по этому предмету, а позже и по электродинамике. И хотя мы изучали электротехнику по учебникам Круга, которые были основными для студентов МЭИ, нам давали массу дополнительных сведений по нестационарным, переходным процессам в электрических цепях, операционному исчислению и т. д. То есть мы осваивали методы решения дифференциальных уравнений, описывающих эти процессы, что в будущем мне очень пригодилось.
Во втором семестре нам стали читать электродинамику, как основу теории антенн в радиолокации. В общем, к концу четвертого курса я получил хорошие знания в области радиотехники. Казалось бы, парадокс: МВТУ, чисто механический вуз, который готовит инженеров-механиков, вдруг начал выпускать специалистов в области радиолокации. Более того, все конструкторские отделы в радиотехнических институтах и КБ, которые занимались антеннами, были составлены из выпускников МВТУ, прошедших кафедру профессора А. М. Кугушева. Организовал эту кафедру академик А. И. Берг, возглавлявший 108-й институт (ныне ЦНИИ РТИ), в котором и работал главным инженером Кугушев. Он многие годы возглавлял кафедру радиолокации, где сложилась своя хорошая научная школа. Вообще-то в этой области Россия не стояла в числе лидеров. Наиболее крупные разработки в 40-х годах XX века в области радиолокации были сделаны в Англии и Америке. В их числе - знаменитый радиолокатор SCR-584 для управления стрельбой зенитных пушек, который хорошо себя показал во время Второй мировой войны. Он и стал как бы образцом для первых наших разработок в области радиолокации и систем управления зенитным огнем.
Так почему же именно МВТУ вдруг стал готовить специалистов по радиолокации? Да потому, что антенны - это чисто механические устройства. Причем, как ни странно, до сих пор нет четкой аналитической теории их расчета. Дело в том, что электродинамика антенн описывается уравнениями в частных производных; это сложнейшие уравнения, для которых так и не найдено прямых аналитических решений. Сейчас их пытаются решать с помощью суперкомпьютеров, а тогда… Когда нам прочли курс электродинамики, мы, конечно, знали аналитические зависимости общего порядка, которые сформулировал еще Максвелл в XIX веке, переведенные позже на язык векторного исчисления и т. д., но конечных инженерных решений они не имели. А ведь антенну надо конструировать не только по законам электродинамики, но и механики, учитывая нагрузки, вращающие моменты и т. д. Поэтому основные разработчики антенн в российских КБ - это выпускники МВТУ, где смогли объединить, казалось бы, совершенно разные области физики и механики.
