Пару лет назад, просматривая свой гигантский список альбомов, я вдруг подумал: а откуда вообще взялась вся эта музыка? Ответа я не знал, и, решив выяснить, в чём же дело, обнаружил, что его не знает никто. Разумеется, про феномен mp3 написано очень много: немало — про Apple, Napster и Pirate Bay; про изобретателей — меньше, и совсем ничего про тех, кто, собственно, файлы с музыкой воровал.
Я стал одержим этой темой и, исследуя её, начал натыкаться на совершенно удивительные вещи. Например, нашелся манифест первой «банды» mp3-пиратов. Этот документ уже настолько устарел, что для того, чтобы его открыть понадобился MS-DOS-эмулятор. Я нашел взломанную программу к оригинальному кодировщику mp3, которую даже сами её создатели считали пропавшей. Затем мне удалось найти секретную базу данных, где зафиксирована история утечек — софта, музыки и кино — организованных каждой крупной пиратской группировкой за 30 лет, начиная с 1982 года[2]. Я вышел на засекреченные сайты в Микронезии и Конго, зарегистрированные на «левые» фирмы в Панаме, настоящих владельцев которых не знал никто. Я зарылся в тысячи страниц судебных документов, в том числе расшифровки телефонных прослушек ФБР и свидетельства под присягой причастных к этим делам. После всего этого для меня стало очевидным, что существовал глобальный заговор.
До этого я предполагал, что музыкальное пиратство — деятельность коллективная. То есть, я думал, что все скачанные мною mp3 — от неорганизованных юзеров из разных стран, но это предположение оказалось неверным. Хотя, действительно, некоторые файлы были выложены в интернет какими-то анонимными обитателями интернета, но всё же подавляющее большинство «эмпэтришек» утекало благодаря всего нескольким хорошо организованным группировкам. Зачастую, понять, куда впервые «слили» эти файлы, можно было проанализировав материалы суда[3].
До меня дошло, что, соединив технический подход с классическим жанром журналистского расследования, я могу забраться ещё дальше. Во многих случаях возможно было найти не только место первой утечки файла, но также и того, кто конкретно «слил» его и в какое время.
Конечно, это казалось великой тайной, но ведь интернет — это люди. Пиратство — общественное явление, и как только ты понял, где искать, то можно уже в толпе вычислять отдельных личностей. В этом деле все сыграли свою роль: звукоин-женеры, менеджеры, нанятые работники, следователи, обвиняемые, даже те, кто прогорел.
Я начал с Германии. Там группка никому не нужных изобретателей решила подзаработать пару тысяч долларов на рисковом бизнесе, в результате они совершенно неожиданно искалечили всю мировую индустрию, а сами сказочно разбогатели. В интервью эти люди всё это отрицали и вообще всячески дистанцировались от того хаоса, который сами же начали. Иногда они просто откровенно врали, но их успешности даже завидовать было невозможно. Проведя взаперти в акустической лаборатории много лет, они представили технологию, которая покорила весь мир.
Потом я отправился в Нью-Йорк, где обнаружил мощного дельца музыкального бизнеса лет семидесяти с небольшим, который дважды монополизировал глобальный рынок рэпа. Причём это не единственное его достижение: по ходу расследования я понял, что этот человек и есть Популярная Музыка. За последние сорок лет он приложил руку практически к любому популярному артисту от Стиви Никс до Тейлор Свифт. Из-за беспрецедентного роста пиратства бизнес его пострадал, но он храбро сражался за индустрию и любимых артистов. Мне кажется бесспорным тот факт, что всех своих противников он переиграл, хотя стал самым одиозным деятелем шоу-бизнеса последнего времени.
От небоскрёбов Манхеттена я переместился в Скотленд-ярд и затем в головной офис ФБР, где упорные следователи занимались неблагодарным делом — прослеживали этот самиздат вплоть до места утечки, а на это иногда уходило несколько лет. Я проследовал по их пути до некой квартиры на севере Англии, где обнаружил хай-фай-маньяка с такой огромной цифровой фонотекой, которая впечатлила бы даже Борхеса. А оттуда ниточка вела в Кремниевую долину, где другой деятель придумал технологию, переворачивающую всё с ног на голову, но заработать на ней ничего не сумел. Потом — Айова, Лос-Анджелес, снова Нью-Йорк, Лондон, Сарасота, Осло, Балтимор, Токио, и очень часто я заходил в тупик.
Это продолжалось до тех пор, пока я не оказался в самом странном месте — маленьком городке в Северной Каролине, который, казалось, дальше всех отстоит от того глобального слияния музыки и технологий, которое происходит во всем мире. Пейзаж этого Шелби — дощатые баптистские церкви да безликие предприятия, но там жил один человек, действовавший совершенно в одиночку и за восемь лет ставший самым страшным цифровым пиратом на Земле. Многие украденные мной файлы — не исключено, что большинство — от него. Он — «нулевой пациент» интернет-пиратства, но имени его не знал никто.
Я завоёвывал его доверие более трёх лет. Мы сидели в гостиной в доме его сестры и разговаривали часами. То, что он мне рассказывал — изумляло. Подчас в это невозможно было поверить, однако проверка фактов показывала: всё так и есть. Наконец, однажды, уже в финале интервью, я не смог не спросить: «Делл, а почему ты раньше никому это не рассказывал?». «Чувак, меня никто не спрашивал».
Весной 1995 года в конференц-зале в немецком Эрлангене провозгласили смерть mp3. В последний раз группа экспертов, предположительно независимых, решила, что эта технология гораздо хуже, чем её вечный соперник — mp2. Изобретатели mp3 поняли, что это конец.
Государственное финансирование у них заканчивалось, корпоративные спонсоры ушли и, спустя четыре года продвижения продаж, надо было крепко держаться за каждого клиента. Внимание зала обратилось на Карлхайнца Бранденбурга — главного изобретателя, «мозга» и лидера команды разработчиков mp3. Будучи ещё студентом последнего курса, Бранденбург, начав работать над этой технологией, наметил главный путь. Последние восемь лет он пытался коммерциализировать свои идеи. Он был интеллигентным и целеустремлённым, умел заразить любого своими представлениями о будущем музыки. Он распоряжался пятнадцатью инженерами и бюджетом на исследования в миллион долларов. Но, судя по заявлениям, которые здесь прозвучали, свою команду он привёл в могилу.
Бранденбург не обладал внушительной начальственной внешностью. Он был очень высок, но сутулился. Жестикуляция странная. При разговоре, покачивался с пятки на носок, слегка поматывая головой с темными, нестрижеными волосами. Частая нервная улыбка обнажала неровные мелкие зубы. За очками в тонкой проволочной оправе — узкие тёмные глаза, из неряшливой бороды торчат седые клочья, как бакенбарды.
Говорил он тихим голосом, грамматически безупречно выстраивая длиннейшие предложения, прерываемые лишь легким порывистым вдохом. Он был очень вежливым и добрым, изо всех сил старался, чтобы людям с ним было легко и просто, и именно из-за этого всё выглядело ещё более странным. В разговоре он затрагивал почти исключительно практические вопросы и, очевидно, чувствуя, что собеседник скучает, старался приправить свою речь несмешными шутками, которые к тому же не умел правильно подавать. В общем, его личность объединяла две мощнейшие и совершенно убийственные черты: скептицизм учёного и жёсткий, что называется, типично немецкий консерватизм.
При всём этом он был очень умён, обладал просто непревзойдённым талантом математика: таким, что все его современники были просто букашками рядом с ним, а это, между прочим, были те люди, которые далеко продвинулись в сложнейших академических дисциплинах. Скромность этим людям не особенно присуща, но когда они говорили о Бранденбурге, вся их надменность слетала разом — тихим голосом они признавали его талант. «Он очень хорошо знает математику», — говорил один. «Он на самом деле очень умный», — подтверждал другой. «Он решил задачу, над которой я бился безуспешно», — признался третий, а для инженера это самое страшное признание[4].
В споре Бранденбург замолкал на секунду, прищуривался, а потом уничтожал аргументацию противника своей — научной, идеально выверенной. Выражая несогласие, он говорил всё тише и тише, а его ответ обладал железной защитой со всех сторон — он никогда ничего не утверждал, не имея точнейших данных. Тогда, в том конференц-зале, он выразил комитету своё несогласие, и mp3 — не прошло.
Поражение всегда горько, особенно такое: Бранденбург потратил 13 лет жизни на то, чтобы решить одну важнейшую задачу, точку преткновения всей проблемы цифрового аудио. Корпус исследований, который комиссия отвергла, складывался десятилетиями — инженеры строили теории о чем-то вроде mp3 еще с конца 70-х. Теперь, наконец, из этого мутного научного болота всплыло нечто совершенно прекрасное — готовый продукт, венчающий разработки, над которыми бились три поколения. Только «пиджаки» в конференц-зале на это плевать хотели.
