— Мы с вами где-то виделись? — спросил Лехт с обычной приветливостью.
— Конечно, виделись, — ответил человек. — Я был у вас, в городском Совете, когда вы убеждали меня, что наступили новые времена и я должен был будто бы уступить половину моего особняка каким-то нищим. Как видите, действительно наступили новые времена. Мой особняк опять свободен. А вы что делаете теперь?
Это был, конечно, Шинбер. Лехт решил, что на первой же станции он сойдет с поезда или уйдет в другой вагон. Но Шинбер разгадал этот замысел, и трудно даже понять, как ему удалось связаться с ближайшей станцией. Через полчаса, когда поезд подошел к вокзалу, Лехт был арестован и отправлен в тюрьму, а потом — в лагерь.
Юрий хорошо знал эту историю и, опасаясь новой встречи с каким-нибудь Шинбером, советовал Лехту ни с кем не вступать в разговоры, тем более что людей подслушивающих, шпионящих, подсматривающих в лагере было очень много. И все-таки Лехт счел необходимым прежде всего подумать о судьбе Старика. Ведь комендант лагеря предупредил, что за побег часовой отвечает своей головой.
Лехт подошел к Старику и, делая вид, что страшно занят изучением торфяного брикета, тихо сказал:
— Мы были бы очень рады, если бы вы, скажем, на один день заболели. Это возможно?
Старик, только что смотревший на Лехта спокойно и, как ему показалось, участливо, мгновенно преобразился, стал хмурым и злым, коротко спросил:
— Что вы надумали?
— Ничего, — ответил Лехт, — я пошутил.
— Не очень хорошие шутки, — сказал часовой. — Не вздумайте бежать. Вас настигнут и убьют. Вы ведь, кажется, образованные люди. Вместе с вами погибну и я.
Лехт усмехнулся, снова сказал, что пошутил. Нет, конечно, они не собираются ни бежать, ни причинять Старику какие бы то ни было неприятности. Просто ему показалось, что часовой плохо себя чувствует и нуждается в отдыхе, и он предложил ему отдохнуть, поболеть. Разве это нельзя?
Но часовой его уже не слушал. Он подозвал начальника караула и начал ему что-то долго и торопливо рассказывать.
А Юрий всего этого не знал. Он с нетерпением ждал условленного часа, когда они должны были встретиться у торфяных брикетов и в удобную минуту побежать к опушке леса. От брикетов до опушки леса — двести метров, но именно эти двести метров отделяли их от свободы. Именно эти двести метров были той пропастью, которая лежала между жизнью и смертью.
Начальник караула, по-видимому, взволновался еще больше, чем часовой, подошел к Лехту, ударил его и крикнул:
— Никаких разговоров с часовым!
Подошел еще один часовой, и Лехта увели на дальний участок.
Юрий напрасно ждал в условленном месте.
Лехт не пришел. Побег не состоялся.
Ночью, когда Лехт и Юрий легли на свои нары, все выяснилось. Юрий только сказал:
— Я так и знал, что ты пожалеешь этого Старика.
— Нельзя добывать себе свободу такой ценой, — ответил Лехт.
В ту же ночь они поклялись, что вне зависимости от создавшихся обстоятельств должны все же бежать. И, хоть за ними будут следить, к ним будут придираться и в конце концов постараются перевести в блок смертников, откуда еще никто не возвращался, — они должны бежать.
На следующий день их отправили, как всегда, на добычу торфа. Юрий мысленно представлял себе их дальнейшую судьбу. Вот они возвращаются в лагерь, их заковывают в кандалы, ночь проводят в карцере. Утренним поездом их везут в таллинскую тюрьму, там — допросы, пытки и смерть.
— Нет, мы должны бежать, и немедленно, — как бы споря с самим собой, говорил Юрий.
Начался дождь. Лехт и Юрий спрятались за торфяной скирдой. Часовой окликнул их, но они не ответили. Часовой пошел искать их к другой скирде, и они решили воспользоваться этим удобным моментом. Будто бы сама судьба помогла им в этот тяжкий для них час. И даже не сговариваясь, они побежали к лесу. По-видимому, часовой не сразу увидел две бегущие фигуры.
Лехт все время считал, и первый выстрел он услышал, когда счет дошел до сорока трех. Лес уже был близок. Послышались автоматные очереди. В них стреляли со всех сторон. Последние метры они бежали под огнем автоматов. Лехт и Юрий знали, что преследовать их сразу не будут — могут сбежать в лес и другие узники лагеря. К счастью, торфяные болота и примыкавший к ним лес еще не были ограждены колючей проволокой.
Мне показалось, что эта история связана с тем, что Лехт назвал «подводными рифами». Я сказал ему об этом.
— Точно, точно, — ответил Лехт, — и прежде всего — с Янесом.
— С капо Янесом?
— Вот именно.
— Разве вы встречались с ним после войны?
— Если бы я только встречался — это было бы полбеды. Он появился в самый острый момент борьбы за силикальцит.
— И что же?
— Ну, это уже другая история, я не хочу забегать вперед. Но запомните это имя — Янес.
Лехт ушел в дом с котелком горячей воды, потом вернулся и сказал, что хозяйка больше в его помощи не нуждается и советует нам идти спать.
— Но, может быть, мы еще посидим? — предложил Лехт.
— Если вы только не устали.
— Нет, я не устал, — ответил Лехт и, как мне показалось, обрадовался возможности посидеть в тишине у догорающего костра и вспомнить, как бы передумать и вновь пережить события минувших лет.
— Если можно, — сказал я, — расскажите, хотя бы очень коротко, что такое силикальцит?
Лехт тихо засмеялся, сквозь смех проговорил:
— Мне всегда кажется, что все уже это давно знают. Все-таки я ужасный человек. — Потом уже серьезно добавил: — Давайте вернемся с вами, скажем, на три тысячи лет назад.
— Ну что ж, это не так уж далеко, — согласился я и приготовился слушать историю сотворения мира.
— Еще в те времена, — начал Лехт, — когда сооружались египетские пирамиды, люди пользовались песком и известью. Да-да, камни древних сооружений скреплялись раствором из песка и извести и как будто выдержали испытание временем. Да? Так вот, силикальцит мы тоже делаем из песка и извести. Давайте встретимся еще через три тысячи лет и проверим — выдержит ли это испытание силикальцит. — Лехт был весело настроен. — Конечно, между египетскими пирамидами и силикальцитом в мире были еще кое-какие события, — продолжал Лехт, — в частности, в строительном искусстве. С этим трудно спорить.
Люди во все времена искали дешевые и удобные камни для своих домов. В древности эти камни резали из скал, потом начали формовать из глины и сушить их на солнце. Кирпич этот дошел до наших дней, хотя его уже не сушат, а обжигают в печах. Из глубины веков дошли до нас и камни, о которых я уже говорил.
Так было до появления цемента, — продолжал Лехт. — Да, цемент совершил подлинный переворот в строительной технике. С его помощью люди начали делать прочные камни. Сперва кустарным способом, а потом — на механизированных заводах. Сперва в виде монолитных конструкций, требовавших трехнедельного твердения, а потом — на промышленных конвейерах, где процесс твердения железобетона был доведен до одного дня или одной ночи. Все как будто хорошо. Наступил золотой век строительной техники. Слава богам железобетона, поклонимся апостолам цемента! Они действительно преобразили привычный строительный мир. Но вот беда! Цемент — слишком дорогая штука. Для его изготовления нужно создавать большие и сложные заводы. Да и далеко не всюду их можно строить, эти цементные заводы.
И как это ни странно, научная и инженерная мысль начала искать пути ниспровержения того самого бога, которому она поклонялась. В конце концов, что такое цемент? Строительный клей. Только и всего. Но разве нельзя найти более удобный и дешевый клей или вообще обойтись без него?
Так вот, силикальцит, — тихо сказал Лехт после минутной паузы, — и есть тот камень, который создается без цемента. Только из песка и извести. Правда, для этого нам пришлось (в слове «пришлось» опять прозвучала ирония) открыть в песке кое-какие тайны.
— Из песка и извести? — переспросил я. — Иначе говоря — цемент вы заменяете известью, один «клей» другим. Выгодно ли это?
— Конечно, — ответил Лехт. — Известь дешевле цемента. Даже можно сказать — намного дешевле. Но дело не только в этом. Впрочем, не будем забегать вперед. Вы убедитесь в этом, когда побываете на силикальцитном заводе. Итак, мы используем известь, как в старое доброе время.
— Стало быть, вы отбрасываете строительную науку на сто лет назад?
— Кто знает, — с усмешкой ответил Лехт, — может быть, на сто лет вперед. Вспомните — в двадцатых годах нашего века мы пользовались в радиоприемниках маленькими кристалликами-детекторами. Потом радиотехника совершенствовалась, и появились лампы, которые заменили эти кристаллики. Люди считали, что они открыли новые чудеса. Увеличивались лампы и по размерам и по количеству. Увеличивались и радиоприемники. Последние модели напоминали уже платяные шкафы. И вот теперь вернулись к тому же самому кристаллику, — правда, ученые открыли в нем тайны. Эти кристаллики называются теперь, как вы, может быть, догадываетесь, полупроводниками. И приемники стали превращаться из платяных шкафов в спичечные коробки. Маленькие кристаллики заменили лампы. А все мы восторгаемся не гигантскими, а крохотными радиоприемниками. Что же случилось, как это назвать? Мне кажется, что это процесс естественный. В том-то и сила науки, что она открывает в известных ей материалах новые и новые тайны.
