Однако с учебой дело долго не налаживалось — наследство Петришуле давало себя чувствовать. Снова «заедала» математика.
Маленький бесцветный старичок преподавал математику очень скучно, а требовал от ребят слишком много. Аксель продолжал не успевать, и его уже начали считать неспособным. Кто бы мог поверить тогда, что математика станет основой его научной деятельности!
Положение с математикой изменилось внезапно — сестра Маргарита сказала Акселю, что, если так будет продолжаться, ему не стать моряком, так как математика — основа всех морских наук.
И теперь каждый раз, когда Аксель бывал дома, они подолгу просиживали с Маргаритой над задачками. Вскоре Аксель по успеваемости стал вровень с лучшими учениками в классе — Гассельблаттом и Никитиным. Но за ним еще долго тянулись низкие баллы по немецкому языку, а здесь, казалось, можно было бы ожидать более отрадных результатов. Но… Преподавателя немецкого языка, толстяка фон Бурей, не любил никто из ребят. Он был педант и страшно важничал, может быть потому, что преподавал не только в Александровском кадетском корпусе, но и в аристократическом пажеском. Когда этот лысый и курносый немец входил в класс, начинался спектакль в сопровождении жужжанья перьев, которые вставлялись в щель парты и служили ребятам замечательным шумовым инструментом. Бурей злился, бегал к директору и требовал вызова родителей. Он особенно преследовал голубоглазого белобрысого кадета с насмешливыми глазами, который всем подсказывал. Но вполне приличное знание немецкого языка делало того неуязвимым. Бурей, однако, скоро обнаружил его слабость — кадет не хотел заучивать стихи наизусть. А зубрежка стихов была коньком Бурей, он считал, что так легче всего привить любовь к немецкой поэзии. Он особенно мучил ребят стихами Гёте и Шиллера. Берг вел с Бурей постоянную войну, теряя в ней баллы. До сих пор при упоминании его имени он начинает почти непроизвольно бубнить длиннющие немецкие стихи. Удивляется, чертыхается, но бубнит!
— Все-таки Бурей одолел вас, — поддразнивают его в этом случае друзья. — Он-то, наверно, считал себя знатоком поэзии, а вас, мальчишек, балбесами.
— Да, он имел с нами немало хлопот. Были страшные скандалы. Но мною руководило не озорство, а принцип. Я еще мальчишкой считал, что зубрежка не метод усвоения предмета. Зачем засорять память ненужным? Чтобы получать удовольствие от поэзии, совсем не обязательно долбить стихи на память. Я ужасно злился и говорил ему свое мнение напрямик. И доконал его подсказками, он три раза выгонял меня из класса, а потом вызывал мать, я же продолжал высказывать ему в глаза свое неудовольствие.
Берг молчит, вспоминая далекое-далекое, потом вздыхает и признается:
— Я, видно, вел себя с ним неправильно. Желторотый мальчишка, а он старый учитель. Но он мне не нравился, а я всю жизнь говорил людям, которые мне не нравятся, об этом в глаза. Хлопотная черта.
«Мужество искать и говорить правду, мужество быть самим собой — вот высшая степень человеческого достоинства», — записывает он в одну из тетрадей рядом с шаржированным профилем Бурей.
ХРАБРОСТЬ ЗАРАЗИТЕЛЬНА
Каждый год после того, как Берги впервые провели лето на море, семья выезжала в одно из дачных местечек под Ревелем или под Выборгом, где у тети Юли был пансион человек на десять. Там иногда бывал дальний родственник, моряк, капитан 1-го ранга Макс Константинович Шульц — образованный, культурный, повидавший свет человек.
Шульц много лет командовал учебным отрядом водолазов и ведал всеми водолазами Балтийского флота. Однажды летом он взял Акселя с собою в Бьорке. Там, в шхерах, находилось учебное судно «Африка». Впервые мальчик попал на настоящий военный корабль. Счастье продолжалось две недели. Аксель жил в одной каюте с Максом Константиновичем, целый день проводил на палубе, ходил на шлюпках. Тогда впервые он узнал, как море может быть жестоко с человеком. Во время одного из учебных спусков он смотрел, как снаряжали кого-то из новичков. Вдруг раздался тревожный вой сирены. Все побежали к месту спуска и увидели молодого парня, только что поднявшегося из морской глубины и корчившегося в страшных судорогах.
— Кессонная! — прокричал судовой врач.
Парня бегом понесли куда-то в глубь корабля. Вечером дядя рассказал напуганному кадету о том, что работа подводника не только романтические путешествия по морскому дну, встречи с удивительными рыбами и небывалой на земле тишиной и красотой. Она опасна, требует большого опыта, сноровки и, главное, хладнокровия.
— Водолаз должен владеть каждым своим движением, рассчитывать каждый шаг и ни в коем случае не поддаваться панике, — говорил дядя.
Именно паника чуть не погубила новичка. Испугавшись чего-то, он сбросил груз, удерживающий водолаза на глубине, и совершил быстрый подъем, что чуть было не стоило ему жизни.
— Пуганый водолаз — это ненадежный подводник, морское дело опасное, и если ты решил стать моряком, то должен закалить свой характер, воспитать в себе волю и мужество. Без этих качеств человек не может стать хорошим моряком.
«Мужество храбрых заразительно и увлекает других», — записал в дневнике мальчик.
Теперь он рисует не только пиратские бриги и победные корветы. Кренится тонущий броненосец, окутанный клубами дыма. Раненые матросы втаскивают в шлюпку своего товарища. Береговая батарея осыпает снарядами эскадру вражеских кораблей. Рядом с лафетом упал артиллерист.
А вот среди рисунков что-то сугубо мирное — огромная колонна с ангелом наверху. Однако… справа под колоннами шеренга солдат. Слева толпа. Да ведь это Дворцовая площадь!
Нарисовать так мог лишь очевидец. Под рисунком дата: 9 января 1905 года. Кровавое воскресенье!
ЭХО ВОЙНЫ
В тихий кадетский мир рвались грозные внешние события. Время было беременно революцией, шла война, позорная русско-японская война. Россия терпела поражение за поражением. Пал Мукден, вошло в историю плачевное Гаолянское сражение. Внутри страны вспыхивали рабочие и студенческие демонстрации. Учеба в Кадетском корпусе совпала для Акселя с этим бурным периодом. В закрытый интернат просачивались зловещие слухи о событиях на фронте, и эти неудачи не могли оставить ребят равнодушными. Но именно тогда их особенно сильно старались настроить на верноподданнический лад и сделать слепыми слугами монархии.
В корпусе прививали дисциплину и веру в мощь царского строя, а с Дальнего Востока приходили сообщения о гибели Тихоокеанской эскадры, о сдаче Порт-Артура. Ребята, увлекавшиеся в основном натпинкертоновщиной или робинзонадами, начали читать газеты, журналы, размышлять над жгучими проблемами, возникавшими за стенами закрытого учебного заведения.
Для Акселя вдруг открылась новая сторона дедушкиной жизни. Дед Бертольди оказался ярым противником царского режима и самым открытым образом на своем полунемецком-полуитальянском языке ругал царские порядки. Дед Бертольди был в душе карбонарием и даже входил в какое-то общество, объединявшее просвещенную интеллигенцию. Конечно, дед не был большевиком, и в его среде тогда даже не слышали о большевиках, но это была интеллигенция, понимавшая, что царский режим несет России упадок и погубит ее, если не принять меры и не устранить царя.
Слухи об обстановке на фронте, брожение среди интеллигенции, споры и дискуссии в семьях вносили в головы ребят сумбур и сомнения, и воспитателям было довольно трудно держать их в установленных жестких рамках. Да и как объяснить кадетам, что происходит далеко на фронте и рядом, у них дома? Ведь, выходя за стены своего корпуса, кадеты окунались в гущу событий. Так, 9 января 1905 года Аксель Берг оказался невольным свидетелем демонстрации на Дворцовой площади и расстрела демонстрантов.
В воскресенье поутру Аксель и его двоюродный брат вышли с Конюшенной улицы и пошли по направлению к реке Мойке. Дойдя до Дворцовой площади, они увидели, что она запружена народом, люди несли флаги, начиналась манифестация. Мальчики прибавили ходу, и вдруг их настигли кирасиры, начались стрельба, крики. Ребята юркнули в подворотню и оттуда увидели, как метнулась, задышала единой грудью толпа на Дворцовой площади, услышали призывы к борьбе, мимо них пробегали женщины с детьми на руках. Когда толпа схлынула, на площади остались раненые и убитые. Потрясенные мальчики побежали домой. Для них все это было так неожиданно и страшно, так необъяснимо, что кошмар того дня сохранился в памяти как одно из самых жутких событий.
А вслед за Кровавым воскресеньем прошла волна студенческих демонстраций. Волнения и забастовки на заводах бушевали по-прежнему. Все это отвлекало от занятий. Заставляло искать ответа на вопросы, обычно возникающие в более зрелом возрасте. Под новым углом зрения рисовалось будущее.
