Наконец, 18 декабря 1969 г. Пэйн пригласил Келдыша отправить советских ученых на научную конференцию, посвященную результатам полета «Аполлона-11». Президент АН СССР не ответил на это приглашение[732].
Заключительным аккордом попыток США установить взаимодействие в космосе с Советским Союзом стали слова сенатора Маргарет Чейз Смит:
«…нам нужно трезво и реалистично посмотреть на вещи, а следовательно понять, что любой вид сколько-нибудь значительного сотрудничества [с СССР] будет в высшей степени зависеть от значительных перемен в отношении Советского Союза [к этому сотрудничеству]»[733].
Признаки подобных перемен наметились уже в конце апреля 1970 года, когда в Нью-Йорке состоялась второе Национальное совещание по проблемам строительства мира. Выступая на нем, М. Д. Миллионщиков[734], вице-президент АН СССР, отметил, что пришло время, когда Советский Союз и Соединенные Штаты должны начать переговоры о сотрудничестве в космосе, и подчеркнул, что подобные переговоры могут быть «очень плодотворными и полезными».
Прочие советские участники этого форума дали понять, что обсуждение этой темы могло бы состояться уже в ближайшем будущем и затронуть самые разные аспекты освоения внеземного пространства. Важный момент: возможное взаимодействие в области пилотируемых полетов, хотя и не рассматривалось в качестве главного поля для партнерства, тем не менее присутствовало в качестве предложения разработать международную спасательную систему для оказания помощи космонавтам и астронавтам, оказавшимся в аварийной ситуации за пределами Земли. В числе прочих сфер для предполагаемого сотрудничества имелся и обмен научной информацией. Мысли о возможном альянсе в космосе между СССР и США были высказаны Миллионщиковым в неофициальной форме и вполне могли быть отражением его личного мнения. Однако слова второго человека в советской академии были восприняты в США, как ободряющий знак: Советский Союз стал склоняться к идее космического партнерства с Соединенными Штатами[735].
Одна из причин подобного «потепления» Академии наук СССР к идее взаимодействия с США в области космоса могла крыться в определенном изменении позиции президента АН — Келдыша. По некоторым признакам можно было судить о его растущем недовольстве засилием в академии бюрократии, тесно связанной с военно-промышленным комплексом (той самой бюрократии, которую он когда-то сам укреплял), равно как и усилением влияния ВПК практически на все стороны жизни советского общества[736].
Сотрудничество с американцами могло внести «живую струю» в жизнь АН, а также способствовать росту и влиянию гражданского сектора космонавтики.
Обоснованность подобного предположения подтверждает и Сыромятников. По его мнению, «…в те годы руководители Академии наук были не только настоящими учеными, но и государственными деятелями. В политике они разбирались намного лучше нас, инженеров, и хорошо понимали, что только через конкретные дела, через заметные проекты можно добиться существенных перемен, расшатать косность и всколыхнуть новые силы»[737].
То, что слова Миллионщикова о желательности советско-американского партнерства за пределами атмосферы не были дипломатическим «реверансом» в сторону США, подтверждено рядом последующих событий. Американские обозреватели связали их, в том числе, с успехами вначале 18-суточного полета Николаева и Севастьянова на «Союзе-9», состоявшегося в июне 1970 г., а после — «Луны-16» в сентябре того же года. Обозреватели полагали, что данные достижения «безусловно… облегчат русским [проблему] рассмотрения сотрудничества с США»[738], так как помогут советским специалистам избежать ситуации, в которой они невольно могут выглядеть «учениками» своих потенциальных американских партнеров. Основания для подобных высказываний имелись. В том же месяце, когда Севастьянов и Николаев установили свой космический рекорд, Келдыш пообещал с «максимальным вниманием» рассмотреть предложения американцев о сотрудничестве в космосе с СССР[739]. По мнению западных дипломатов, слова президента АН СССР были наполнены реальным содержимым в большей степени, чем все предыдущие заявления советских представителей о возможности сотрудничества в космосе с американцами[740].
В сентябре 1970 г. Кремль сделал символический жест доброй воли по отношению к Америке, вернув ей посадочную капсулу ВР-1227, имитирующую соответствующую часть космического корабля «Аполлон». Макет этот, выполненный большей частью из обычного листового железа и фибергласа, использовался базировавшимися в Англии кораблями военно-морских сил США для отработки поиска реальных посадочных капсул «Аполлонов» с экипажами на борту. Во время учений ВР-1227 была потеряна, а затем подобрана советскими рыбаками в Бискайском заливе неподалеку от побережья Франции[741].
Видимо, реакция американцев на подобный шаг со стороны СССР понравилась Кремлю, ибо в скором времени было решено дополнить такого рода жест доброй воли аналогичным. Правда, в этом случае планируемый дипломатический выигрыш чуть не обернулся дипломатическим казусом. Поскольку данный эпизод весьма точно передает дух советского времени (выраженный горько-ироническими словами певца Александра Вертинского: «Узнаю тебя, Родина!…»)[742], он заслуживает более подробного рассказа. Лучше всего это сделает академик Сагдеев, бывший директор ИКИ.
Итак, слово академику Сагдееву.
«Американский высотный аэростат с аппаратурой для изучения космических лучей был сбит советской ПВО. Военные отыскали парашют и гондолу, после чего посольство США в Москве было проинформировано о том, что советская сторона готова передать американской «каждую частицу того, что оказалось в руках советских властей».
Моему институту была предоставлена огромная честь вручить этот «дар». Поскольку такое случалось не каждый день, то все мы в институте тут же отправились взглянуть на предметы, которые нам предстояло отдать американцам. Это оказались огромный парашют ярко-оранжевого цвета с гондолой примерно в метр длиной. Полезная нагрузка, которая там размещалась, выглядела довольно заурядно, по крайней мере, для обывателя. Однако политическое значение предстоящего события было достаточно велико, чтобы привлечь к запланированной на завтра церемонии внимание десятка журналистов и репортеров. Все ждали следующего дня.
Но наутро мне неожиданно позвонил полковник Чернышев (очевидно, начальник службы режима института. — Ю. К.): «Директор, мне очень жаль, но у нас серьезная неприятность. Кто-то ночью совершил международное преступление. Парашютный шелк исчез без следа». Впрочем, как выяснилось, это была не единственная пропажа. Шелк «испарился» вместе с прибором, который, как удалось установить позднее, был фотоаппаратом для проведения экспериментов с космическими лучами.
Через полчаса на срочном заседании руководства института мы обсудили различные версии того, что могло произойти. Детективы-любители тотчас предположили, что воры, по крайней мере, не были профессиональными учеными или техниками. Только абсолютно неграмотный, не разбирающийся в оптике человек, мог польститься на аппарат, который можно было использовать только в экспериментах с космическими лучами. Огромный, сделанный из специально укрепленного шелка купол, конечно, другое дело. Мы знали, что это дефицитный материал, и чувствовали невероятный стыд за одного из своих соотечественников, который не смог побороть в себе чувство жадности. В самом начале столь блестящей международной карьеры нашего института (он уже был выбран в качестве ведущей советской организации — партнера НАСА в грядущем проекте «Союз — Аполлон». — Ю. К.) этот случай был настоящим ножом в нашу спину: ведь он грозил перерасти в международный политический скандал.
«Увы, в круг моих должностных обязанностей входит только охрана советских секретов», — «умыл руки» Чернышев.
Заместитель директора по АХЧ (административно-хозяйственная часть. — Ю. К.) Иванов, очевидно, страдал от кражи не меньше других. Было видно, что человек уязвлен до глубины души. «Я проверю каждого сотрудника своего подразделения. Мы сможем воссоздать события каждого часа прошлой ночи», — пообещал он нам.
…Я был представлен замдиректора по АХЧ Анатолию Иванову в свой первый день в должности директора института. Мне сказали, что ИКИ повсюду искал кандидатуру на это место. «Никто в Москве не соответствовал нашим требованиям, — уверяли меня, — наконец, мы нашли его за шесть тысяч километров отсюда».
Несмотря на то, что Иванов был в институте всего лишь несколько месяцев, он все держал под контролем. Необычайно энергичный, он предпринял несколько инициатив, которые должны были укрепить материальную и финансовую базу института. Иванов был мастером по части «проворачивания» разных дел. В то же время он был абсолютно честным и совершенно некоррумпированным, что для меня тогда было особенно важно. Как директору мне приходилось думать о том впечатлении, которое произведет институт на ожидаемую вскоре в его стенах толпу американских космонавтов, инженеров и, как я еще надеялся, ученых. Вся эта команда должна была прибыть в рамках подготовки к грядущему совместному полету и стыковке американских и советских кораблей: проект «Союз — Аполлон».
