22 февраля Ист-Лондонский музей отправил мне поездом, под полицейской охраной, чучело целаканта; 23 февраля рыба прибыла в Грейамстаун. Ее доставили ко мне в дом и поместили в особой комнате. У целаканта своеобразный и очень сильный запах, который в последующие недели преследовал нас днем и ночью. С первого дня вся семья получила строгие инструкции и пребывала в состоянии боевой готовности.
Мы ни на минуту не оставляли дом без присмотра; все знали, что в случае пожара первым делом надо спасать рыбу. День проходил в постоянной тревоге за сохранность целаканта, ночи тоже.
Посылая мне рыбу, правление Ист-Лондонского музея поставило условием, чтобы ее не показывали публично в Грейамстауне. Это вызвало некоторое недовольство, потому что многие учреждения хотели бы на время заполучить редкий экспонат. В течение первых двух недель после нашего возвращения отклики из внешнего мира еще не достигли Грейамстауна, и местная печать мало писала о целаканте. Зато другие газеты печатали фантастические версии: например, что рыба (вы помните ее вес — 57,5 килограмма) выделила 50 литров жиру.
В эти дни случалось много курьезных происшествий. Коллеги просили показать им рыбу и приходили ко мне в дом. Один гость, англичанин, осмотрев целаканта, сказал:
Неужели вы думаете, что люди поверят в столь необычайное событие только на основании ваших слов? Вам придется послать рыбу в Британский музей, чтобы там дали более солидное заключение!
Он удивился, когда я сказал в ответ, что вряд ли в Британском музее больше моего знают о целакантах, а я совершенно убежден: это целакант. И я добавил, что через неделю-две буду знать подробности строения целаканта лучше, чем кто-либо на свете.
В колледже ко мне в кабинет зашел мой старый знакомый, ученый, занимающий официальную должность. Он положил руки мне на плечи и озабоченно сказал:
Доктор, что вы наделали? Просто ужасно видеть, как вы губите свою научную репутацию…
Я спросил, в чем дело.
Зачем вы назвали рыбу целакантом?
Я ответил, что это и есть целакант.
Он сокрушенно потряс головой.
Ничего подобного. Я только что говорил с Иксом (он назвал одного ученого), и он назвал вас сумасшедшим. Сказал, что это всего-навсего морской судак с регенерированным после повреждения хвостом.
Отовсюду, в том числе из-за рубежа, посыпались письма и телеграммы. Ученые нетерпеливо требовали информации. Это было подлинное столпотворение.
Позвонил из другого города редактор крупной газеты.
Доктор Смит, вы совершенно уверены, что это целакант?*
— Нет!
— Нет? Как же вы могли сказать?..
Я этого не говорил. Я сказал и говорю, что насколько я, исходя из моих знаний, опытов и наблюдений, могу судить, это настоящий целакант.
В чем же разница?
Вели вы мне покажете цветок и скажете: «Он синий», я, будучи ученым, даже если увижу, что он синий, отвечу: «Я бы сказал, что он синий», а не: «Да, он синий».
Редактор что-то растерянно пробурчал, интервью окончилось.
Возможно потому, что я сам долго сомневался, меня потрясло то обстоятельство, что зарубежные ученые отнеслись к сообщению с полным доверием. Один видный американский ученый написал мне, что поздно вечером ему позвонил редактор известной газеты: из Южной Африки сообщили о поимке живого целаканта. Редактор считал, что это миф. Ученый спросил, кто назвал рыбу целакантом. Некто Смит.
Дж. Л. Б. Смит?
Да.
— В таком случае думаю, что вы можете спокойно печатать это сообщение.
Изучив предварительно основные черты внешнего строения, я составил схематическое описание целаканта и вместе с фотографией послал в лондонский «Нэйчер», который поместил мое сообщение в номере от 18 марта 1939 года. Если у кого и оставались сомнения, то статья их разрушила и похоронила. Больше никто не сомневался, даже в моей собственной стране.
Я послал образец чешуи в США одному своему другу, ученому. В ответном благодарственном письме он писал, что получил чешую во время какого-то торжественного ученого заседания. Поднялся такой переполох, что заседание чуть не сорвалось.
После опубликования в газетах ко мне письменно, по телефону и лично стали обращаться с самыми неожиданными вопросами. Одна женщина писала, что вычитала из газет о моем интересе к старине, а у нее есть скрипка, которая хранится в семье больше ста лет, — могу ли я определить ценность скрипки, если она ее пришлет? Другие предлагали всевозможных (поддельных) морских уродов, редкие раковины и так далее. А один человек, ссылаясь на древнюю «пиратскую» карту, уговаривал меня войти в долю экспедиции за сокровищем в центре Дурбана. И отовсюду поступали сведения о новых рыбах — разумеется, доисторических! В самую напряженную пору меня среди ночи разбудил телефонный звонок из Книсны: один рыбак поймал удивительное животное, одноглазое, с обезьяньим лицом и короткими ногами. Могу ли я немедленно приехать посмотреть? Да-да, сейчас же. Задав несколько вопросов, я высказал предположение, что это «Джекоб» — довольно любопытная рыба, напоминающая акулу. Я не поехал в Книсну; позже, когда рыбу прислали мне, оказалось, что я был прав.
Как раз в это время журналисты «налепили» на целаканта ярлык «недостающее звено», что повлекло за собой немало недоразумений. Архирелигиозные люди резко корили меня за пренебрежение Библией: как я могу говорить несуразицу о каких-то миллионах лет? И разве я не знаю, что эволюционная теория — суть безбожие, богохульная выдумка дьявола, навязанная им неустойчивым душам, чтобы они совращали других с пути истинного? Со всех концов света шли такие письма…
Между тем ученый мир нетерпеливо ждал от меня подробного описания всего, что сохранилось от рыбы, и очень важно было сделать исчерпывающие и точные иллюстрации. Мои учебные и административные обязанности на химическом факультете почти не позволяли мне заниматься целакантом в рабочее время. Учитывая всемирный интерес к моим исследованиям, я мог бы добиться льгот для ускорения работы, но упрямство (быть может, глупое) не позволило мне об этом просить. А так как начальство само не догадывалось пойти мне навстречу, то я с ожесточением продолжал выполнять свою норму учебных часов. Ученые, которые навещали меня или писали мне, выражали свое удивление. Я никак не реагировал, хотя мне и в самом деле приходилось очень трудно.
Ежедневно я вставал в три часа утра и до шести занимался рыбой. Потом ставил все на место и совершал семикилометровую прогулку в окрестностях города. Вернувшись, приводил в порядок записки; в 8. 30, выходя из дому в колледж, отдавал их жене для перепечатки. В перерыв я приходил домой, просматривал материал и возвращал жене для окончательной переписки. В пять-полшестого кончался рабочий день в колледже, и я снова, часов до 10 вечера, занимался целакантом. В будни я спал не больше четырех часов в сутки, зато отсыпался по воскресеньям. Моя жизнь всегда была беспокойной, но на сей раз мне пришлось хуже, чем когда-либо. Все другие дела отошли на второй план. Мы ели, не отрываясь от рукописи, говорили и думали только о целаканте, днем и ночью видели только его. Забыть о нем было просто невозможно, хотя бы из-за запаха. Жена несла такое же бремя, как я, хотя и ждала через три месяца ребенка.
Я не испытывал никаких угрызений совести из-за того, что вел исследования один: у меня было на это право и необходимые знания. И тем не менее я работал над препаратом со смешанным чувством. Великое событие — первым из людей видеть детали черепа современного целаканта, однако утрата всех мягких тканей омрачала мое настроение. Я старался об этом не думать. Беда не была непоправимой, она только усиливала мою решимость найти новые, целые экземпляры. Должны же быть где-то еще целаканты! В глубине моего сознания уже родилась мысль, которая затем заслонила в моей жизни все остальное, — найти родину моего целаканта.
Работа продвигалась медленно. Строение черепа было исключительно важным вопросом, и я решил вскрыть чучело. Это делалось чрезвычайно осторожно, чтобы не сместить ни малейшего клочка кожи, ни единой косточки. К этому времени я получил все новейшие исследования о целакантах и родственных им рыбах. Сколь увлекательно было выделить маленькую косточку и потом, пролистав фото и рисунки, обнаружить такую же или эквивалентную ей в окаменелости, возраст которой исчислялся сотнями миллионов лет! Нередко я наблюдал полное совпадение. Поистине поразительная черта — эта «неизменяемость» целакантов!.
Некоторые кости, лежащие под самой кожей, оказались очень хрупкими; ученые полагают, что именно в этих костях развились сенсорные каналы. Эти каналы заполнены слизистым веществом и служат органами осязания, которые способны, вероятно, реагировать на малейшие изменения давления воды, предупреждая рыбу о приближении препятствий или другой рыбы. Исследуя голову целаканта, я отчетливо видел, что некоторые кости не что иное, как видоизмененная чешуя, и что зубы развились из бугорков на чешуе.
