В своей книге «Память и мышление» (1935) Блонский показал, что четыре вида памяти - моторная, аффективная, образная и вербальная - представляют собой четыре последовательные стадии психического развития человека. Интеграция биологического и социокультурного знания позволила ученому представить впечатляющую картину эволюции не только памяти, но и человеческого поведения в целом.
Блонский Павел Петрович
Проблема «память и мышление», вероятно, вставала у всякого, внимательно изучавшего психологию, когда в обычных систематических курсах психологии он наталкивался на разрыв, существующий между главами о памяти и главами, посвященными мышлению. И тем не менее до сих пор в специальной психологической литературе эта проблема, как таковая, не подвергалась систематическому исследованию. Предлагаемая работа[ 1 ] пытается поставить эту проблему, наметить ряд относящихся сюда психологических вопросов и дать посильное решение некоторым из них. Она не претендует на исчерпывающее решение проблемы и является лишь первым подходом к ней.
В своем исследовании я сосредоточивался преимущественно только на тех видах памяти и мышления, в которых особенно ярко выступает связь между памятью и мышлением. Вот почему, с одной стороны, я сравнительно мало останавливался на моторной памяти (памяти-привычке), а с другой стороны, имел в виду главным образом мышление, достигшее уже известной степени развития, а не самые первые и не самые последние стадии его. Полная история памяти и мышления — это уже другая тема, притом настолько грандиозная, что явно превосходит мои силы.
Свое исследование я стремился строить на эксперименте и историко-лингвистических данных. Но общеизвестно, как слабо обстоит дело еще и сейчас в психологии с экспериментальным изучением мышления. Поэтому приходилось обращаться к самонаблюдению в большей мере, чем это было бы желательно. Но таково состояние проблемы на сегодняшний день.
Основная мысль, красной нитью проходящая через всю книгу, та, что проблема «память и мышление» разрешается лишь на почве диалектического рассмотрения ее. Не случайно диалектик Гегель, несмотря на его идеализм, понял значение этой проблемы так, как не удалось это понять эмпирикам-психологам. Но его идеализм был виной тому, что решение им проблемы оказалось неудовлетворительным и прошло бесплодным для психологии. Проблема может быть разрешена только на почве диалектического материализма, и необходимо использовать имеющиеся по этому вопросу указания Маркса, Энгельса и Ленина. Автору в своем исследовании постоянно приходилось обращаться к философским работам основоположников марксизма и находить в них ключ к решению вопроса. В противоположность ошибочным и бесплодным идеалистическим конструированиям психологических процессов ленинская теория отражения является основой того, как надо исследовать данную проблему. Только при полном проведении ее проблема может быть разрешена.
Диалектико-материалистическое исследование проблемы неизбежно приводит к тому, что память и мышление оказываются не бесплодными, произвольно идеалистически конструируемыми явлениями, как это имеет место у Гегеля, но имеют реальную историю, обусловленную общественными закономерностями и прежде всего производственными отношениями. Пора психологии стать на почву материалистического понимания истории.
Поскольку автор сознательно строго ограничивал себя темой «Память и мышление», проблема генезиса памяти и мышления во всем объеме не стояла в его исследовании. Роль труда в истории человеческого мышления и речи гениально выяснена Энгельсом[ 2 ]. Исследование моторной памяти (память-привычка) легко обнаружило бы, какую огромную роль играл труд уже на самых первых этапах истории человеческой памяти. В пределах данной темы автор стремился по мере своих сил вскрыть, как изменяется человеческая память под влиянием определенных производственных отношений и как именно они приближают память к мышлению.
Нет сомнения, что в работе, исследующей столь слабо разработанный в специальной психологической литературе вопрос, имеются недостатки, помочь устранить которые — дело критики. Но мне кажется, что при оценке работы надо сравнивать ее не только с желательным нам совершенством, но и с тем, что имеет психология на сегодняшний день.
Очерк истории проблемы памяти
1. Проблема памяти в античной психологии.
Проблема памяти — ровесница психологии как науки. Уже Аристотель посвящает ей специальный трактат «О памяти и воспоминании». По его определению, намять есть «обладание образом, как подобием того, чего он образ». Это определение тесно сближает память с воображением: «Память, даже на мысли, не бывает без образа» (по Аристотелю, «и думать невозможно без образа»). Внешние тела, действуя на органы чувств, вызывают психические изменения, которые могут не исчезнуть, даже когда уже нет налицо вызвавших эти изменения тел. Остается «как бы отпечаток», «как бы картина». Но нарисованное животное может быть рассматриваемо и как животное, и как изображение, подобие, копия. Так и образы в нас могут быть рассматриваемы и безотносительно, сами по себе (тогда они — предмет непосредственного созерцания или воображения), и по отношению к другому как подобие его, и тогда они — объекты памяти. Вот почему память не простое обладание образом, но такое, когда этот образ сознается как подобие, копия того, что воспринималось раньше»[ 3 ].
«Память относится к бывшему». Но «поэтому всякая память связана с временем». Из этого следует, что только те животные обладают памятью, которые воспринимают время, причем орган памяти тот же, что и орган восприятия времени. Это — общий «первый» орган ощущения (proton aistheticon, sensus communis), мы бы сказали, выражаясь более современными терминами, центральный орган ощущения, локализируемый Аристотелем в сердце[ 4 ].
Помнить — значит обладать образом и сознавать, что этот образ — копия аффинировавшего раньше предмета. Этот образ не всегда имеется налицо. Иногда его приходится искать. По Аристотелю, воспоминание есть такое искание образов. Возможность воспоминания основывается на том, что одно определенное движение происходит после другого определенного движения: «Когда мы вспоминаем, мы возбуждаем у себя какое-нибудь из прежних движений до тех пор, пока не возбудим то, после которого оно обычно бывает. Поэтому мы охотимся в определенной последовательности, начиная думать с того, что есть налицо сейчас, или с чего-нибудь другого, притом сходного, или противоположного, или смежного. Вследствие этого происходит воспоминание: ведь движения в одном случае те же самые, в другом — совпадающие, в третьем — частично имеющие общее». Легкость воспоминания зависит от частоты повторений: «Ведь привычка есть уже как бы природа»[ 5 ].
«В то время как память присуща многим животным, воспоминание присуще только человеку: вспоминать — значит как бы умозаключать («как бы какой-то силлогизм»), так как вспоминающий делает вывод, что он раньше видел, слышал или испытал нечто в таком же роде. Воспоминание есть как бы своеобразное искание, которое бывает только у тех, кто способен обдумывать, но обдумывание — умозаключение, силлогизм»[ 6 ].
Память предполагает существование образа, «как бы отпечатка». Поэтому памяти нет у того, кто находится в состоянии сильного изменения — возрастного (очень молодые и старики) или под влиянием аффекта. Также нет хорошей памяти ни у очень быстрых, ни у очень медлительных: «Ведь у одних больше, чем нужно, воды, а другие — тверже нормы». Плохая намять также у карликов и у тех, у кого верхняя часть тела больше, так как у них большая тяжесть на центральном органе ощущений (и памяти) — сердце. Вообще же, по мнению Аристотеля, обладают способностью помнить скорее медлительные субъекты, а лучше способностью вспоминать — быстрые и способные к учению. Однако не владеют своими воспоминаниями те, которые очень легко приводятся в движение образами (например, «меланхолики», психически больные)[ 7 ].
В учении Аристотеля о памяти есть немалая доза материализма, правда, половинчатого и далеко еще не развитого. Аристотель вплотную подходит к материализму, уча, «что то, что производит ощущение, находится вовне»[ 8 ]. Отсюда его утверждение, что образы — «как бы отпечаток», «как бы картина»[ 9 ]. Эти материалистические положения дали Аристотелю возможность, выражаясь современным языком, подойти к проблеме памяти с точки зрения физиологии (центральный орган восприятия как орган памяти; индивидуальные особенности памяти, объясняемые индивидуальными соматическими, мы бы сказали сейчас, пожалуй, конституционными особенностями). Характерно, что, наделяя памятью не только людей, но и многих животных, он отказывает в ней бесплотным, «бессмертным». Заслуживает большого внимания, хотя прямо не высказанная, но в зародыше подразумеваемая Аристотелем мысль, что память есть отношение, именно отношение, к образам как к копиям, «подобиям» прежних впечатлений.
