Дикий хаос камней. Беспорядочно громоздятся глыбы на пологом склоне горы.
В гору медленно бредет человек. Ему известно, что где-то здесь природа спрятала занорыш — гнездо сверкающих самоцветов. Если найдешь такой клад — люди будут наслаждаться великолепными переливами света блестящих граней густо-синих, изумрудно-зеленых, рубиново-красных камней… Такие самоцветы дороже золота.
Как найти такой клад?
В науке — как и в жизни. Сверкают, вспыхивая и искрясь таинственным светом, сокровища еще не открытых проблем и идей. Путь к ним тернист.
Иногда на этом пути встречаются осторожные доброжелатели, советующие свернуть на проторенную дорожку. Но ведь по такой тропе прошли уже тысячи людей, подобрав все, что возможно…
В этой книге собраны рассказы и повести, зовущие к нехоженым тропам. Я адресую этот сборник юношеству.
Может быть, какая-либо идея, высказанная сейчас как фантастическая, будет осуществлена следующими поколениями исследователей.
Эта невзрачная на вид, небольшая, тоненькая плиточка светло-серого камня хранится в особом отделе моей коллекции на бархатной подложке. Черный цвет хорошо оттеняет все детали поверхности. Особенно отчетливо выделяются два рельефных включения пятиугольных очертаний. Внутри пятиугольников, от центра к вершинам углов, протянулись выпуклые лучи, прорезанные канальцами. Чем больше всматриваюсь в нехитрый узор, тем ближе и ближе надвигаются воспоминания об одной забытой истории.
Рассказ, связанный с этим камнем, пришлось услышать летом 1941 года. Как только беру в руки плиточку, откуда-то из глубин памяти всплывает задумчивое лицо человека. Словно издалека доносится приглушенный голос, поведавший удивительную историю незавершенных исканий.
В тот год отряд полевой геологосъемочной партии выполнял обычное задание.
Некоторые наши маршруты тяготели к реке Косьве, притоку Чусовой. С самыми различными целями довольно часто приезжали сюда геологи. Можно было встретить ученых Ленинградского и Московского институтов, выясняющих условия нефтеобразования. Здесь проводили важные в то время исследования сотрудники алмазной экспедиции.
Однажды я собрался на приток Косьвы, предупредив своих помощников, что, возможно, там заночую. К вечеру появился попутчик, высокий худощавый человек. Невольно обращала на себя внимание прядь седых волос, все время спадавшая на глаза. Сколько ему было лет? Трудно сказать. Я был в том возрасте, когда сорокалетние кажутся стариками. А тут еще седая прядь. Одет он был в стандартный ватник, плащ и армейские сапоги. Тяжелый рюкзак, переполненный образцами горных пород, и обычный геологический молоток выдавали принадлежность к армии геологов.
Накрапывал мелкий дождик. Не сговариваясь, подошли к раскидистой ели, сложили около ствола рюкзаки, стали собирать сухие дрова для костра.
Бросилась в глаза заметная угрюмость, нелюдимость моего спутника. Обычно, если двое встречаются в маршруте, почти немедленно завязывается оживленная беседа. Здесь было иное. Удалось только узнать: зовут его Пантелеймоном Сидоровичем, сюда он приехал из Москвы.
Скоро огонь уже пылал. На небольшой перекладине подвесили котелки с нехитрым экспедиционным супом. Тут же разместили мокрые вещи. После ужина стала понемногу налаживаться беседа. Сначала обменялись сведениями о том, что делается на фронтах. Вдруг лицо моего спутника болезненно исказилось.
— Там люди воюют, — начал неожиданно горячо Пантелеймон Сидорович, — вся страна так или иначе работает на оборону, вы тоже тут, видно, не в бирюльки играете. А я вот занимаюсь палеонтологией: выясняю, что за твари жили сотни миллионов лет назад. Черт его знает, — выругался он. — К тому же, я не палеонтолог, а кристаллограф, — он повторил это слово раздельно, по слогам. — В мою стихию входят подсчеты осей и углов в кристаллах, работа с тончайшими гониометрами и рентгеновскими аппаратами… Вместо всего этого торчу в отпуске здесь, на Косьве-реке. Провожу его за палеонтологическими исследованиями. И это во время войны!
Привела сюда гипотеза. До сих пор о ней никому из посторонних не рассказывал. Вам расскажу. Не потому, что вы мне кажетесь симпатичнее других. Просто военкомат наконец-то удовлетворил мою просьбу, завтра отправляюсь в войсковую часть. Так случилось: около меня не осталось близких, понимающих меня людей. Отчего? Уразумеете позже. Потому и вынужден обратиться к вам, совершенно незнакомому, постороннему человеку. Если не вернусь, познакомьте ученых с моими опытами, предположениями… Если вас тоже призовут в армию, передайте кому-нибудь мой рассказ. Лучше, если это будет человек, который сможет продолжить мои работы.
Только спустя более двадцати лет после разговора на Косьве, мне стали доступны дневники военных лет, долгое время хранившиеся в архиве. Перелистывая их, нашел наскоро набросанные заметки, сделанные на следующий день после встречи с Пантелеймоном Сидоровичем Ивановым.
В спешке многого не записал, и теперь жалею об этом. Даже реликвия — светло-серая плиточка с включениями пятиугольников, лежащая на траурном бархате, не освежает до конца всего, тогда услышанного.
Да и фамилию того давнего моего попутчика я узнал после того, как навел справки в одном из институтов Москвы. Мне ответили довольно лаконично: был такой кристаллограф. Отличался странностями. Был замкнут. Разрабатывал на свой страх и риск какую-то гипотезу. Геройски погиб в 1941 году при защите Москвы. Записей и дневников после себя в служебных шкафах не оставил. Был холост. Установки, на которых работал, демонтированы в годы войны. Описаний их тоже не сохранилось.
Вот и все, что удалось узнать об этом человеке. А гипотеза Иванова была и проста, и в то же время действительно гениальна. Он обратил внимание на одно удивительное свойство кристаллов.
— Возьмите в руки тетрадь или любую книжку, — так он начал свой рассказ, — положите ее на землю. Вращайте вокруг оси. Да, да, ее геометрической оси. Так, чтобы она совершила круг — гиру по-гречески.
Следите при этом: сколько раз ее контуры совмещаются с собой? Два раза. Правильно. Значит, у нее есть ось второго порядка. Ее называют дигирой, или L2. А если возьмем куб и станем вращать его вокруг оси, то он окажется тетрагирой. У него будет ось четвертого порядка. Чтобы совместить его контуры, нужно фигуру повернуть четыре раза.
Ну, а возьмите кристаллы со сторонами, ограниченными треугольником или шестиугольником. При поворотах их грани будут совмещаться: у одного три, у другого шесть раз. Значит, у них есть оси третьего и шестого порядков — тригиры и гексагиры. Отсюда кристаллографы и выделяют семейства кристаллов по наличию у них осей второго, третьего, четвертого…
Законы кристаллографии таковы, что они не допускают фигур, имеющих оси пятого порядка. Понимаете, есть L4, есть L6, а вот кристаллов с осью пятого порядка в неживой природе нет. Это запрещенный поворот. Пентагиры — оси пятого порядка — исключены из мертвого царства.
А в живом мире мы все время наталкиваемся на эту пресловутую пентагиру. Вспомните, у морской звезды пять лучей, у морского ежа — пятиугольные пластинки. Назову тысячи живых существ с пятилучевой симметрией. Значит, — почти выкрикнул Иванов, — L5 — это симметрия, которая свойственна живым существам. Симметрия жизни. Почему?
Точного ответа на этот вопрос тоже пока нет. Но я думаю так. Кристаллы с этой осью симметрии образуют неустойчивое равновесие. Значит, они или распадаются, или в них начинается процесс обмена с окружающей средой. Не здесь ли скрыто одно из условий возникновения жизни?
Эта мысль захватила. Окунулся в новый для меня мир живых существ. Стал изучать все формы, имеющие оси пятого порядка. Товарищи, узнав об этом, обвинили меня в ереси. Я перестал с ними разговаривать, с головой ушел в мир живых пятиугольников. Получил кличку нелюдима, замкнутого человека.
В это время встретил Инну. Она была единственным человеком, поверившим в мою идею. Инна работала младшим научным сотрудником в нашем же институте. После крупного разговора на одном из собраний, где мне особенно сильно досталось за то, что занимаюсь «чужими проблемами», Инна пошла к директору института и добилась перевода в мою лабораторию. С тех пор стали встречаться ежедневно, она узнала о моих замыслах.
