А вот историю пришлось бы изрядно переписать. Ведь едва ли не от Карла Великого история Франции была историей королей (то есть, по новой терминологии, тиранов) и их войн. Со свержением короля войны не прекратились. Появлялись новые герои. К примеру, выдвинулся артиллерист Наполеон Бонапарт. Он провозгласил себя императором, дерзнул на завоевание всей Европы и в этом почти преуспел. Дух Наполеона и после его смерти продолжал витать над Францией, напоминая всем о былом величии страны.
Наполеоновских солдат, прошедших большие войны, после реставрации династии Бурбонов отправили в отставку. Но убрать их из памяти и из истории государства было невозможно: старые солдаты и капралы в общественном мнении выглядели героями, которые ни здоровья, ни жизни не жалели ради величия Франции. Образ солдата – ветерана и патриота – уже был готов родиться. И он родился. Одна за другой начали появляться истории о добрых крестьянах – бравых солдатах. Авторам было совершенно ясно, какое имя должно быть у их героя: Никола, имя простонародное, распространенное у крестьян. Примерно так же, как в прежней России крестьянскими именами были Василий и Кузьма. Да и фамилия Шовен к герою приклеилась не случайно. В тех краях, куда его «приписали», в окрестностях Рошфора, это была фамилия довольно распространенная. Как в России, скажем, фамилия Крючков где-нибудь на Рязанщине.
Итак, вот что получилось.
Никола Шовен (Nicolas Chauvin) был простым деревенским парнем. В 18 лет его призвали на войну, и он честно служил отчизне, за солдатскую доблесть получил боевую награду и пенсию в 200 франков. Возвратившись в родную деревню, ветеран с жаром и достаточно простодушно рассказывал односельчанам о боях, о солдатской жизни. В его лице словно бы сам народ объяснялся в любви к милой Франции. И хотя речи Никола Шовена немного смешны, он все же настоящий герой. И патриот.
Простак-солдат, честный, бесхитростный, пришел также на театральные подмостки и имел там большой успех. В 1830-х годах прошло несколько водевилей известных авторов, главным героем которых был Никола Шовен, личность уже почти реальная. Изъяснениями в любви к родине и угрозами посчитаться с любыми врагами-иноземцами были наполнены эти и другие подобные водевили. Слова со сцены звучали, может быть, и смешно, однако они соответствовали тогдашним настроениям французского общества, в котором поднималась волна оголтелого национализма. Слово шовинизм появилось раньше даты официального рождения Шовена. Этой датой можно считать появление его первой «биографии» в 1845 году. С тех пор ее несколько раз переписывали и дополняли, – и настолько в этом преуспели, что сейчас уже надо перелопатить много документов, чтобы доказать: никакого Никола Шовена не было.
«Но если обезьянам попадался в руки больной волк, или раненый тигр, или медведь, они мучили слабых и забавы ради бросали в зверей палками и орехами, надеясь, что их заметят. Они поднимали вой, выкрикивая бессмысленные песни, звали Народ Джунглей к себе на деревья драться, заводили из-за пустяков ссоры между собой и бросали мертвых обезьян где попало, напоказ всему Народу Джунглей». Это из «Маугли» Р. Киплинга.
Все-таки неправы те, кто спорит с Дарвином. Можно представить, что было бы со стариком, окажись он в каком-нибудь захолустном американском городке – хотя бы в том, который Марк Твен описал в своем «Томе Сойере», – и пусти кто-то среди почтенных горожан слух: этот Чарлз Дарвин, остановившийся в местной гостинице, утверждает, будто человек произошел от обезьяны, а не был создан Господом по своему образу и подобию.
Вряд ли кто-нибудь, кроме местного шерифа, удержал бы добрых протестантов от справедливого гнева. Линчевали бы почтенного ученого, как в «Приключениях Гекльберри Финна» линчевали двух мошенников: «…глядим, навстречу валит толпа с факелами, все беснуются, вопят и орут, колотят в сковородки и дудят в рожки; мы отскочили в сторону, чтобы пропустить их; смотрю, они тащат короля с герцогом верхом на шесте, – то есть это только я узнал короля с герцогом, хотя они были все в смоле и в перьях и даже на людей не похожи, просто два этаких громадных комка. Мне неприятно было на это глядеть и даже стало жалко несчастных жуликов; я подумал: никогда больше их злом поминать не буду. Прямо смотреть страшно было. Люди бывают очень жестоки друг к другу».
Линчевание – это расправа без суда и следствия (обычно убийство) над человеком, подозреваемым в преступлении или в нарушении общепринятых правил поведения. Этот обычай называют еще судом Линча, по довольно распространенной в Англии и Америке фамилии Линч. Настолько распространенной, что нет единой версии по поводу того, суд какого из Линчей оставил «отметину» в истории.
Согласно одной из версий, проживавший в Вирджинии фермер капитан Уильям Линч (William Lynch; 1742–1820) 22 сентября 1780 года встретился со своими соседями-фермерами. Все они были возмущены ростом преступности в округе. Судебные власти находились далеко и не всегда могли поймать и осудить местных воров и разбойников. По инициативе Линча соседи составили и отправили письмо судье штата. «Нарушители закона, которые до сих пор не схвачены гражданскими властями, наносят нам большие и нестерпимые потери» – так начиналось это письмо. В постановляющей части «закона Линча» говорилось: «Мы условились, что если преступник или преступники не будут воздерживаться от своих злых намерений, мы сами накажем его или их в соответствии с совершенными преступлениями или нанесенным ущербом». Правда, как говорят, узаконенный таким образом самосуд ограничивался менее суровыми наказаниями, нежели повешение преступника.
Вполне возможно, что «закону Линча» дал свою фамилию другой Линч, тоже из Вирджинии. Полковник Чарлз Линч (Charles Lynch; 1736–1796) отличился в ходе американской войны за независимость. Кроме военных подвигов он стал известен и своей бескомпромиссностью. Захваченных мародеров полковник вешал прямо на месте преступления.
Возникновение и укоренение в американской жизни такого явления, как линчевание, можно объяснить. И даже оправдать – как меру чрезвычайную. Но беда в том, что укоренившись, «суд Линча» довольно быстро превратился в обычное и весьма отвратительное явление, в массовое действо. Что-то вроде публичных казней на площадях средневековых городов, куда за неимением иных развлечений народ валом валил. А когда появилась фотография, линчеватели начали фотографироваться на фоне повешенных ими «преступников» и гордо рассылали снимки своим родственникам и знакомым в другие города и штаты. В виде сувенирных открыток!
Этих дикарей даже палачами назвать нельзя. Ведь в отличие от линчевателей профессиональным палачам садистские наклонности были не свойственны. Палач не имел права выступать с инициативой, а только выполнял приказ – работа как работа. В средневековом городе палач был муниципальным служащим с не очень высоким жалованьем. Чаще всего платили ему сдельно, а поскольку казни производились не каждый день, палач по совместительству выполнял и другие не вполне чистые работы: чистил нужники, занимался отловом бродячих животных, присматривал за публичными домами. Знаменитый потомственный парижский палач Шарль Анри Сансон пишет в своих воспоминаниях: «С незапамятных времен исполнители криминальных приговоров не имели иного жалованья, кроме права, называемого правом горсти, которую они изымали из всех продовольственных товаров, которые доставлялись в город для продажи».
Нередко палачам приходилось заниматься и врачеванием. Так, данцигский палач излечил будущую русскую императрицу Екатерину II от болей в спине. И то сказать, человеческое тело эти специалисты-практики знали куда лучше иных докторов медицины.
Несмотря на презрительное отношение к палачам, некоторым из них удавалось прославиться. Были опубликованы воспоминания палача Ш. А. Сансона, известного тем, что он обезглавил французского короля Людовика XVI. А лондонский палач Томас Деррик (Thomas Derrick) вписал свое имя, как это ни покажется странным, в историю техники.
Первоначально Деррик был солдатом в английских войсках, которые под командой Роберта Деверье брали в 1596 году испанский порт Кадис. Здесь его поймали при попытке изнасилования и приговорили к повешению. Иногда приговоренным предлагали самим стать палачами. На счастье Деррика, была свободная вакансия, и он стал палачом в Тибирине. Ныне это вполне приличный район Лондона, недалеко от Гайд-парка (в том месте, где возведена Мраморная арка), а тогда здесь было поле, на котором стоял эшафот с большой виселицей. В Тибирине Деррик казнил более 3 тысяч человек. В числе прочих был и его благодетель, Роберт Деверье, граф Эссекс, обвиненный в заговоре против королевы Елизаветы I. Похоже, что именно от Деррика вошло в английский язык слово «вздергнуть». Он придумал специальное устройство для казни, которое поднимало тело над землей с помощью системы блоков. Палач при этом находился в стороне и вращал ворот. Неудивительно, что новая виселица получила имя изобретателя – виселица Деррика. А позже, в XIX веке, когда появились подъемные краны, британские инженеры назвали дерриками и их. Когда-то в детстве это слово врезалось мне в память при чтении стихов С. Маршака о строительстве Днепрогэса:
