Одновременно с процессом уничтожения старых тюрем и их приспособления к новым условиям проходила работа по созданию советских пенитенциарных учреждений. В этот период в советской пенитенциарной науке широкое распространение получила идея о самосознании заключенных. Поэтому циркуляр ЦКО НКЮ 1918 г. отмечает: «…требуется новая организация трудовой жизни для всех трудоспособных заключенных; необходимо привлечь их к самоконтролю и самонаблюдению». А циркуляр ЦКО НКЮ РСФСР № 89 за 1918 г. говорит еще более определенно: «…карательные учреждения, как общее правило, должны являться не местом наказания, а служить жизненной трудовой школой, перевоспитывающей и исправляющей впавших в преступление граждан».
В соответствии с этим принимаются усиленные меры к организации сельскохозяйственных колоний для заключенных, вырабатываются положения об этих колониях и закрепляются основы осуществляемого в них режима.
Разрабатывается и специальное пенитенциарное законодательство по вопросам борьбы с детской и юношеской преступностью. Намечаются специальные места заключения и нормы режима для несовершеннолетних правонарушителей. В начале 1918 г. издается Устав Первого Российского Реформаториума[66]. Это журнал для молодых осужденных в возрасте от 17 лет до 21 года, ставящий целью воспитание, обучение и подготовку к трудовой жизни.
Проблемам перевоспитания преступников путем применения мер общественного воздействия в первые годы советской власти уделялось большое внимание. Уже в 1918 г. был заложен фундамент для создания авторитарного органа, в ведение которого входит контроль целесообразности применения определенной судом меры наказания. Почти одновременно с изданием инструкции НКЮ о досрочном освобождении от 19 ноября 1918 г. издается инструкция по организации так называемых распределительных комиссий, впервые определившая структуру и основные функции этого нового пенитенциарного органа. По первоначальному проекту распределительные комиссии являлись органом не столько ведомственным, сколько общественным. Помимо администрации пенитенциарного учреждения в них входили представители общественности, патроната и члены, избираемые Губернским исполнительным комитетом из числа лиц, сведущих в пенитенциарных вопросах.
Теоретические постулаты В. И. Ленина, Н. В. Крыленко, Д. И. Курского о классовом подходе к личности осужденного находят практическую реализацию при формировании советской пенитенциарной системы. Согласно основному принципу классификации заключенных по местам заключения «все случайно впавшие в преступления трудовые элементы должны попадать в колонии и облегченного типа исправительные учреждения, все упорные правонарушители, нуждающиеся в более длительной изоляции, – в исправдома и изоляторы. В самих местах заключения классификация должна производиться таким образом, чтобы в высший разряд легко могли попадать элементы, наименее социально опасные, трудовые… а в низший зачисляться все социально опасные и враждебные советскому строю правонарушители»[67].
В отличие от старой (дореволюционной) советская пенитенциарная наука по-новому рассматривала и личность осужденного. Согласно взгляду законодателя личность преступника не есть что-то застывшее, она продолжает изменяться после вынесения приговора и поэтому требует внимательного наблюдения и изучения. Таким образом, исправительно-трудовое учреждение теряет прежний механический характер и получает живой творческий облик. А отсюда делался вывод о том, что в результате работы пенитенциарных учреждений, наблюдательных и распределительных комиссий могут изменяться не только условия, в которых осуществляется приговор, но и назначенный судом срок и даже мера социальной защиты. Следовательно, приговоры носили «относительно неопределенный характер» и подвергались корректировке в системе исправительно-трудовых учреждений.
В теоретических работах того времени очень своеобразно ставился вопрос о классовом подходе к личности преступника. Так, один из ответственных работников Наркомата юстиции писал: «…наша „прогрессивная система“ носит определенно классовый характер… Советское государство не может ставить в одинаковые условия, с одной стороны, категорию трудящихся и неимущих, совершивших преступления по несознательности, а с другой стороны, наших классовых врагов, совершивших преступления в силу классовых привычек, взглядов и интересов. Однако классовая политика производится по отношению к классу в целом, и наше пенитенциарное законодательство не заинтересовано в том, чтобы ущемить данного, конкретного «буржуа» в силу одной лишь формальной принадлежности к враждебному нам классу»[68].
Однако теоретические изыскания ученых из Наркомата юстиции плохо соотносились с практической деятельностью ВЧК, официальный орган которой писал в 1918 г.: «…пора, пока не поздно, не на словах, а на деле провести беспощадный, стройно организованный массовый террор (курсив мой. – А. С). Принеся смерть тысячам праздных белоручек, непримиримых врагов социалистической России, мы спасем миллионы трудящихся, мы спасем социалистическую революцию…»[69].
Исследования российских юристов, занимавшихся вопросами тоталитарного режима в стране, были посвящены в основном его характерным чертам и особенностям в 30—40-е гг. Период же с 1917-го по 1920-й г., как справедливо отмечает профессор А. В. Бакунин, оставался вне поля зрения большинства ученых. Более того, появилось много публикаций, в которых первое десятилетие советской власти изображалось как время формирования демократического и правового государства в противовес сталинскому режиму произвола и беззакония[70].
Такая ситуация в советской исторической науке на рубеже 90-х гг. может быть вполне объяснима тем, что большинство архивных материалов и нормативных источников за эти годы были засекречены. А многие обществоведы, не знакомые с западноевропейскими исследованиями, будучи убежденными марксистами, пытались объяснить сталинизм отступлением от ленинских норм социалистической жизни.
И лишь исследования, проведенные российскими учеными в начале 90-х гг., дали возможность по-новому взглянуть на проблему репрессивных учреждений советской России, в том числе на пенитенциарную систему страны. Формирование последней происходило в довольно сложных условиях, но всегда под неусыпным наблюдением высших руководителей большевистского государства и коммунистической партии.
Непосредственно у истоков формирования пенитенциарной системы молодой страны Советов стоял В. И. Ленин. Как уже отмечалось, его теоретические разработки легли в основу разрушения царской, буржуазной пенитенциарной системы. Причем иногда разрушение производилось буквально. На территории России было демонстративно разрушено около 400 тюремных зданий, многие были реконструированы.
§ 2. Пенитенциарная система Советской России в годы гражданской войны (1918–1920 гг.)
Социалистическая революция ликвидировала старый государственный аппарат, в том числе прежнюю пенитенциарную систему.
Вместе с тем новое государство не способно было вообще отказаться от мер уголовного наказания и органов, их исполняющих. Теоретические разработки В. И. Ленина о деятельности пенитенциарной системы России в новых условиях помогли сформировать основные принципы исправительно-трудовой политики, разработать нормативные акты, регулирующие исполнение наказания. Лениным был написан проект специального постановления СНК «Об улучшении продовольствия в Петроградских тюрьмах»[71], а также подписаны декреты СНК «Об учреждении распределительных комиссий при карательных отделах губернских и областных органов юстиции» от 18 июня 1919 г., «О передаче Народному комиссариату просвещения культурно-просветительной работы в местах лишения свободы» от 30 июня 1920 г., «О лишении свободы и о порядке условно-досрочного освобождения заключенных» от 21 марта 1921 г.[72] и ряд других документов.
Уже в годы гражданской войны была разработана специальная инструкция «для рационального распределения заключенных по соответствующим лагерям принудительных работ и удобства статистического учета», в соответствии с которой все заключенные разделялись на 5 групп по сроку наказания и 20 разрядов по составу преступления. Вводилось и наказание за круговую поруку: «…при побеге заключенные, связанные с убежавшими круговой порукой, предавались суду за участие»[73]. Отступления от принципа индивидуальной ответственности за преступление сразу отбросило государственную пенитенциарную систему на многие годы назад.
Так, на заре советской власти большевистским правительством разрабатывалась и формировалась новая система насилия в обществе, включавшая тюрьмы, изоляторы, концентрационные лагеря, ссылку, изгнание из страны, депортацию и массовый террор, – система по своей жестокости вполне сравнимая со средневековой инквизицией. Как отмечал российский историк А. В. Бакунин, «жестокость, применявшаяся в систематически повторяющихся схватках в истории российского общества, начала сразу сказываться в процессе утверждения советской власти. Она выступила как репрезентант силы, поскольку в сознании большевиков и особенно поднявшихся на борьбу люмпенов суровость и жестокость являлись синонимами силы, ее олицетворением»[74].
