Ознакомительная версия.
Школьников учат тому, что Генрих V – одна из героических фигур английской истории, и противопоставляют его слабовольному Ричарду II (правившему прежде Генриха IV – предшественника Генриха V). Печально признавать, но королевство было очень далеко от “царственного острова” из шекспировского “Ричарда II”. Скорее оно было “заразным островом”. Драматург описывает Англию так: “…второй Эдем, // Противу зол и ужасов войны // Самой природой сложенная крепость”[71]. Тем не менее, продолжительность жизни в 1540–1800 годах в Англии составляла в среднем 37 лет (в Лондоне – 20 лет). Почти каждый пятый английский ребенок погибал в первый же год (в Лондоне – почти каждый третий). Генрих V взошел на престол 26 лет от роду и умер от дизентерии в 35 лет. До сравнительно недавнего времени историю творили, как правило, молодые.
Насилие было обычным делом. Воевать с Францией англичане уже привыкли, а когда они не воевали с французами, то сражались с валлийцами, шотландцами и ирландцами, а иначе дрались – за корону – друг с другом. Отец короля Генриха V захватил трон силой, а сын, Генрих VI, таким же образом его утратил в начале Войны Алой и Белой розы: тогда 4 короля лишились своих корон, а 40 пэров – головы (в бою или на эшафоте). В 1330–1479 годах четверть представителей английской знати погибла насильственной смертью. Убивали, конечно, не только дворян. Данные начиная с xiv века свидетельствуют, что ежегодно в Оксфорде происходило более 100 убийств на 100 тысяч жителей. Лондон считался несколько безопаснее: здесь ежегодно регистрировали около 50 убийств на 100 тысяч. Самые высокие показатели в современном мире дают Южная Африка (69 на 100 тысяч), Колумбия (53 на 100 тысяч) и Ямайка (34 на 100 тысяч). Даже в Детройте в опасных 80-х годах XX века регистрировалось 45 убийств на 100 тысяч[72].
Жизнь англичан в те времена была, как позднее отметил Томас Гоббс, “одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна” (Гоббс назвал это “естественным состоянием”). Даже такое видное семейство из Норфолка, как Пастоны, не могло всерьез рассчитывать на безопасность. Маргарет, жену Джона Пастона, изгнали из своего жилья, когда она пыталась настаивать на законном праве семьи на поместье Грешем, занятое наследником предыдущего владельца. Джон Фастолф оставил Пастонам замок Кайстер, однако герцог Норфолкский осадил его вскоре после смерти Джона Пастона. Осада длилась 17 лет[73]. И при этом Англия числилась среди преуспевающих и в наименьшей степени пораженных насилием стран Европы! Во Франции жизнь была еще беспросветнее, тупее и короче – и ситуация к востоку все ухудшалась. Еще в начале xviii века француз ежедневно потреблял в среднем 1660 килокалорий (почти минимум требуемого для поддержания жизни; около половины среднего современного западного уровня), а средний рост мужчин в дореволюционной Франции составлял 165 см[74]. Во всех континентальных странах, о которых есть средневековые данные, убивали чаще, чем в Англии (а худшим местом неизменно оказывалась Италия, славная не только своими художниками, но и наемными убийцами).
Иногда говорят, что такая жизнь в Западной Европе являлась своего рода преимуществом. Поскольку бедняки умирали чаще богатых, они, возможно, так или иначе способствовали дальнейшему процветанию последних. Черная смерть, кроме прочего, привела к росту дохода на душу населения в Европе. Выжившие – поскольку рабочих рук не хватало – могли заработать больше. Верно и то, что дети английских богачей имели гораздо больше шансов дожить до зрелости, чем дети бедняков[75]. И все же маловероятно, чтобы эти особенности европейской демографии объясняли разницу в положении Востока и Запада. Сейчас есть страны, жизнь в которых почти столь же бедственна, как и в средневековой Англии, и где из-за голода, мора, войны и насилия средняя продолжительность жизни ничтожно мала, где долго живут лишь богатые. Опыт Афганистана, Гаити и Сомали показывает, что эти обстоятельства отнюдь не благоприятны. Далее мы увидим, что Европа совершила рывок к процветанию и могуществу вопреки смерти и гладу, а не благодаря им.
Ученым и читателям стоит помнить о смерти. “Триумф смерти”, шедевр Питера Брейгеля Старшего (1525–1569), разумеется, не отражал действительности, однако художнику не пришлось и изобретать от начала до конца тошнотворную картину смерти и разрушений. Землю наводнили воинственные скелеты. На переднем плане мертвый король, чьи сокровища уже бесполезны, а рядом собака грызет труп. Вдали двое повешенных, четверо колесованных и еще один, которого вот-вот обезглавят. Армии сражаются, дома горят, корабли идут на дно. Мужчин и женщин, молодых и старых, военных и гражданских, гонят в узкий тоннель. Никто не получит пощады. Даже трубадур, воспевающий свою возлюбленную, обречен.
Брейгель умер в 40 с небольшим лет, будучи младше, чем я сейчас. Век спустя итальянский художник Сальватор Роза написал, возможно, наиболее впечатляющую картину на тему memento mori – “Хрупкость человеческой жизни” (L’umana fragilitа). Чума, опустошившая в 1655 году Неаполь, родной город художника, забрала жизнь его маленького сына Розальво, а также брата, сестры, ее мужа и пятерых из их детей. Ангел смерти выступает из тьмы позади жены художника, чтобы взять их сына как раз тогда, когда ребенок делает первую попытку что-то написать. Латинская надпись на холсте гласит:
Conceptio culpa
Nasci pena
Labor vita
Necesse mori
“Зачатие – грех, рождение – боль, жизнь – тяжкий труд, смерть неизбежна”. Можно ли дать более краткое описание жизни в Европе в то время?
Чем объяснить превосходство Востока? Прежде всего, сельское хозяйство здесь было гораздо производительнее европейского. В Восточной Азии продуктивность рисоводства была очень высокой, и поля площадью 1 акр [0,405 га] хватало, чтобы прокормить семью, тогда как в Англии для этого требовалось в среднем 20 акров. Это объясняет, почему население Восточной Азии было больше населения Западной Европы. Конечно, живший в эпоху Мин поэт Чжоу Шисю смотрел на сельчан сквозь розовые очки:
Здесь десять семей… много поколений жило бок о бок. Дым от их очагов смешивается везде, куда ни глянь; так и люди объединяются для ежедневной совместной работы. Сын одного человека – глава западной семьи, а дочь другого – жена западного соседа. Холодный осенний ветер овевает жертвенник духа земли. Поросят и рисовое вино приносят в жертву Предку. Старик колдун жжет в кумирне бумажные деньги, мальчики бьют в бронзовый барабан. В тишине туман укрывает посадки сахарного тростника, и капли дождя падают на поля таро, когда люди возвращаются после обрядов домой, расстилают циновки и беседуют, слегка пьяные[76].
Такие буколические сцены – лишь часть правды. Впоследствии поколения западных людей были склонны думать об имперском Китае как о статичном обществе с аллергией на нововведения. В работе “Конфуцианство и даосизм” (1915) Макс Вебер указывал, что конфуцианский рационализм есть средство “приспособления к миру”, в то время как Западу свойственно стремление к “овладению миром”. Эту точку зрения отстаивали философ Фэн Юлань в “Истории китайской философии” и кембриджский ученый Джозеф Нидэм в многотомном труде “Наука и цивилизация в Китае”. Такие объяснения, апеллирующие к культуре (привлекательные для тех, кто, подобно Фэну и Нидэму, сочувствовал маоистскому режиму после 1949 года), трудно согласуются с тем фактом, что до эпохи Мин китайская цивилизация упорно стремилась овладеть миром – с помощью техники.
Мы не знаем, кто именно изобрел водяные часы: египтяне, вавилоняне или китайцы. Однако известно, что в 1086 году Су Сун соединил водяные часы с анкерным механизмом и получил первые механические часы: 12-метровую “башню с движимыми водой [армиллярным] прибором и символизирующим [небо глобусом]” (шуй юнь и сян тай). В 1272 году Марко Поло видел в Даду [Пекине] колокольню с таким механизмом. Настолько точных механизмов в Англии не знали до постройки астрономических часов для соборов в Норидже, Сент-Олбансе и Солсбери.
Считается, что печатный станок появился в Германии в xv веке. На самом деле его изобрели в xi веке в Китае. И бумага появилась в Китае раньше, чем на Западе. (То же касается бумажных денег, обоев и туалетной бумаги[77].)
Часто говорят, что сеялку изобрел английский агроном Джетро Талл в 1701 году. В действительности ее построили в Китае за две тысячи лет до него. У “ротеремского плуга” с изогнутым железным отвалом – главного орудия сельскохозяйственной революции в Англии xviii века – имелись китайские предшественники[78]. “Книга о сельском хозяйстве” (Нун-шу; 1313) Ван Чжэня описывает технику, во многом не известную его западным современникам[79]. Китай пережил и собственную промышленную революцию. Первая доменная печь для выплавки чугуна появилась не в Колбрукдейле в 1709 году, а в Китае около 200 года до н. э. Старейший железный мост построили не англичане, а китайцы – в провинции Юннань[80]. Объем выплавки железа, достигнутый англичанами в 1788 году, не превышал китайский показатель 1078 года. И это китайцы совершили революцию в ткачестве благодаря прялке и шелкомотальному станку с ременной передачей (эти устройства попали в xiii веке в Италию)[81]. И, конечно, далеко от истины утверждение, будто китайцы пользовались порохом, лишь чтобы пускать шутихи. В книге Цзяо Юя и Лю Цзи “Руководство огненного дракона” (Холунцзин; конец xiv века) описаны наземные и морские мины, ракеты, а также полые ядра, начиненные взрывчаткой.
Ознакомительная версия.
