Ознакомительная версия.
А теперь сами подумайте: не будь в России общинного (в СССР коллективного, колхозного) характера землепользования, а будь каждый аграрий собственником своего участка, как фермер-землевладелец на Западе, сумели бы многие выжить при том, что качество наделов разное, хороших мало… В засушливые или наоборот чрезмерно дождливые годы большая часть атомизированных крестьян-землевладельцев, владеющих низкими по качеству участками, разорилась бы, а впоследствии и вымерла. В силу естественных причин общинная земля переделялась, возникала чересполосица – это помогало «всем миром» выстоять в неблагоприятные времена. Поэтому общинный, а затем и колхозный типы жизнеустройства на селе всегда и были наиболее подходящими для природных и общественно-экономических особенностей России.
Анализируя бытие великорусского крестьянина, лишено всякого смысла сравнивать его с таковым западного фермера: и земля наша по плодородию всегда уступала (а значит продуктивность ниже) почвам того же США или Западной Европы; и климат намного суровее, чем даже в скандинавских странах; и время, отведенное на занятие непосредственно земледельческим трудом намного меньше. А посему некорректно в силу такого сравнения обвинять русское крестьянство в якобы присущей им лени да в отсутствии привязанности к земле (дескать, не своя, личная), как это в постперестроечное время стало модно делать. А дело в том, что крестьянин наш, по словам автора книги, «из-за дефицита времени на выполнение необходимого минимума сельскохозяйственных работ на протяжении веков не мог существенно изменить способ хозяйствования и повысить его экономическую эффективность». Как раз труд великорусского крестьянина и был намного интенсивнее труда того же английского или американского фермера, – именно из-за жесткого цейтнота, продиктованного краткостью временного цикла сельхозработ в условиях географического положения России. Об этом свидетельствовали многие серьезные авторы – как российские, так и зарубежные, в том числе и современники тех самых крестьян прошлого и позапрошлого веков.
Резюмируя, можно сказать: в России в области сельского хозяйства всегда стоял вопрос простого выживания народа.
Многое изменилось в труде и быте крестьянства с приходом к власти большевиков и переводе всего хозяйства страны на социалистические рельсы. Была установлена общественная, социалистическая собственность на землю, землепользование повсеместно стало коллективным. Но никто не отменил чисто природно-физические факторы: по-прежнему, основной массив пашни оставался в зонах рискованного земледелия, требовались гораздо большие энергозатраты на сельхозпроизводство. То есть, несмотря на улучшение агротехники, внесение необходимого количества удобрений и достижения селекции, все же мы в этом секторе были и остаемся неконкурентоспособными с Западом.
В то же время всем либеральствующим западникам нужно учесть, что если в царской России едва не каждый второй год был голодным, то за все 70 с лишним лет советской власти мы практически не знали, что такое голод! Лишь три года – 1921, 1933 и 1946/47 – у нас были голодными, когда страна выбивалась из последствий технико-экономических отставания, войн и разрухи. Но в остальное время любые катаклизмы, неурожайные годы преодолевались усилиями всего советского народа, всей страны – и все это благодаря высокоскоростному индустриальному развитию, обеспечению села техникой и удобрениями. А еще повсеместное распространение знаний, образования. Вот, что значила продовольственная безопасность страны!
Следующие строки главы невозможно читать без боли и гнева. Все, с таким трудом и упорством завоеванное за годы советской власти, с азартом принялись разбазаривать и растаскивать спекулянты и воры всех мастей. Много разной хищной рыбы поразвелось в мутной воде перестройки и реставрации капитализма в России. Вот, к примеру, как делалась перестройка. В стране дефицит сахара, народ недоволен, а на сахарных заводах пропадают многие десятки и сотни тысяч тонн сахарного песка, ибо невозможно вывезти. Сахар же, кристаллизуясь, пропадает как продукт, если его вовремя не вывезти. Тогдашнее горбачевское правительство специально создавало такую обстановку. Ясно дело для чего: чтобы возмущенные и обозленные толпы выходили на демонстрации и требовали изменения социально-экономического строя некогда могучей державы.
За годы ельцинского правления труд аграриев обесценился до невозможности. Если доля крестьян в цене конечной продукции в СССР составляла 87 %, то в 90-е годы упала до 17 %. В результате капиталистических реформ потребление зерна сократилось до 65 млн. тонн в год. Аграрии в 2001–2002 гг. произвели 171,7 млн. тонн. Надеялись таким образом поправить свое финансово-материальное положение, ухудшающееся с каждым годом. Но перекупщики-трейдеры при молчаливой, а где-то и весьма активной поддержке правительства резко снизили цены и в очередной раз разорили производителей зерна. Сложилась абсурдная ситуация: чем больше хозяйство собирает зерна, тем больше влезает в долги (задолженность сельских тружеников выросла до 340 млрд. рублей!). Трейдеры покупают зерно у производителей по цене 700 рублей за тонну, а государство у этих спекулянтов закупает по уже 2400 рублей за тонну. Как говорится: почувствуйте разницу!
За годы ельцинско-путинских реформ колхозно-совхозное поголовье крупного рогатого скота уменьшилось с 47 млн. до 12 млн. голов, поголовье свиней – с 31 млн. до 7 млн., поголовье овец и коз – с 42 млн. до 4 млн.
Ранее в РСФСР в год выпускали 264 тысячи тракторов, в 2003 г. – жалкие восемь тысяч; зерноуборочных комбайнов в РСФСР – 117 тысяч, в 1998 г. – тысяча, в 2003 г. – 5,4 тысячи. В порядок, а то и два уменьшилось и производство остальной сельхозтехники: сеялок, плугов, культиваторов, косилок, кормоуборочных комбайнов, грузовых прицепов, борон, разбрасывателей удобрений, оросительных машин и многое другое.
Как правильно подытоживает И. Валеев, «не любить крестьянство – значит, не любить самого себя… Не понимать или унижать его – значит рубить сук, на котором сидим».
В главе «Недоедим, а вывезем» автор наглядно показывает, за счет чего осуществлялся российский экспорт сельхозпродукции. А именно – за счет резкого снижения внутреннего потребления и, значит, понижения жизненного уровня широких масс простого люда – всех тех, кто работал в поте лица и кормил свою страну, да еще и пол-Европы. Но делалось это отнюдь не от излишков продовольствия. Просто страна была слаба в плане индустриального потенциала, и торговать было больше нечем.
Разве не похоже это на нынешний экспорт нефти, за счет которого мы еще более или менее живем? Но сколько еще продержимся на «нефтяной игле»? нефть, газ, древесина, алмазы и другое стратегическое сырье уходит интенсивным потоком за рубеж, прежде всего набивая карманы тех, кто «сидит на трубе», то есть всевозможных олигархов, магнатов и прочих кровопийц-толстосумов. А мы в то же время имеем целый сонм проблем, требующих неотложного решения: полнейшая изношенность оборудования на предприятиях, ветхость построенных полвека назад домов, предельная допустимость выработки коммунальных сетей (канализация, водопровод, отопление, электропроводка, телефонные кабели). Скоро все посыплется и полопается – уже начинает!
Автор приводит красноречивые цифры: в начале прошлого века большинство стран, производящих менее 500 кг зерна на душу населения, всегда зерно ввозили; Россия же, даже в рекордный 1913 год (на который так любят ссылаться либерморствующие обществоведы и политики) имевшая ниже указанного минимума, зерно вывозила. И пусть при этом голодали и умирали от голода ее граждане – в 1892 г. голодом было охвачено 40 млн. человек, из них 2 млн. умерли; в преддверии Первой мировой голодало свыше 20 млн. человек, умерли от недоедания в 1900-03 гг. 3 млн., в 1911 г. – 2 млн. человек. Зато в царскую казну и мошну помещиков текло золото от продажи хлеба на экспорт.
Далее Валеев развенчивает миф о благотворных последствиях столыпинских реформ. Столыпин привел к краху социальное устройство на селе. Такой же крах потерпели и все его инициативы: выход крестьян из общины, хуторизация (идея массового создания хуторов и отрубов), принудительное землеустройство, учреждение Крестьянского банка, переселенческая политика, создание кулачества как опоры правительственного курса умеренно-буржуазных реформ при сохранении самодержавия.
К завершению реформы в 1916 г. из общин вышло всего 26 % крестьянских хозяйств, владевших 11 % площади общинных землевладений – и только. Но и те, кто вышел, продали свои наделы – 53 % от числа домохозяйств, то есть свыше половины разорились и превратились в пауперов, пополнивших ряды батраков и пролетариата.
Большинство переселившихся в 1906-16 гг. в Сибирь и Казахстан крестьян разорились и вымерли, из 3 млн. переселенцев домой сумели вернуться лишь 548 тысяч человек.
Ознакомительная версия.
