Когда-то считалось, что дар изобретательства есть дар только врожденный, что рядового обыкновенного человека нельзя научить искусству создания новых технических ценностей. Так оно когда-то и было! Но по мере того, как техника развивалась, становилась разностороннее и сложнее конструировать, изобретать и создавать новые механизмы становилось все легче и легче. И пусть то не звучит парадоксом: трудности освоения искусства конструировать «новое» обратно пропорциональны уровню развития техники на данный период. И поэтому темпы роста технической культуры в истории человечества увеличиваются в геометрической прогрессии.
Леонардо да Винчи знал, что можно летать на аппаратах тяжелее воздуха. Но осуществить своей идеи ему не удалось, ибо для этого ему пришлось бы предварительно изобрести все то, что к началу XX века стало известным людям из области металлургии, проката качественных сталей, двигателей внутреннего сгорания, аэродинамики.
Технику, однако, создают люди, люди же носят на себе печать социальной и культурной обстановки эпохи. И потому в стране, построившей социалистическую пятилетку, и технические кадры и техническая мысль растут темпами, гораздо более быстрыми, чем в капиталистическом мире.
В капиталистическом обществе техническая мысль покупается и продается за деньги. История последней империалистической войны показала, что через тайные каналы нейтральных стран воюющие державы продолжали торговать друг с другом даже оружием и военными припасами. Капиталист — беспринципен, ему дороже всего нажива, принципы святы для него тогда, когда речь идет о покушении на его собственность.
Для рабочих и инженеров, построивших гондолу первого советского стратостата, их работа не являлась способом наживы, а лишь делом чести, доблести и геройства. О, они далеко не беспринципны, эти непонятные Западу строители новой советской техники, которые в не достроенных еще иногда новых фабричных корпусах создают механизмы, при помощи которых мы догоним и перегоним технику капитализма. Эти люди живут общей жизнью своего класса, они растут вместе со всей страной, вместе с ней они переживают временные затруднения и радости идущих одна за другой побед. Для этих людей циркуль и линейка, стамеска и пневматический молот, французский ключ и долото являются оружием в борьбе за социализм.
Как и подбор первых советских стратосферных воздухоплавателей, так и подбор рабочих и инженеров, построивших гондолу первого советского стратостата, был далеко не случаен. Не случайно гондола построена и на заводе им. Менжинского.
Чудо техники, кольчуг-алюминиевый шар, вооруженный самыми сложными и умными механизмами, известными человеческой технике, родился на заводе, где издавна бьется подлинная большевистская борьба не только за техническую культуру, но и за культуру вообще.
На заводе № 39 им. Менжинского открытые пространства между цехами залиты асфальтом, разбиты цветники, играют фонтаны. На заводе создан специальный «отдел благоустройства», который наблюдает за тем, чтобы все помещения содержались в порядке и чистоте. При двух крупнейших цехах созданы рабочие кафэ, заводы имеют собственные жилые дома, собственные пригородные хозяйства, собственную столовую. И, когда инженеры и рабочие завода № 39 приступили к строительству гондолы стратостата, они твердо отдавали себе отчет в том, что механизмы, которые им придется строить и собирать, должны строго соответствовать тем требованиям, которые наука и техника предъявляют стратостату в полете. Они работали не «наобум Лазаря», а наверняка. Партия и правительство вооружили их превосходного качества сырьем и всеми необходимыми инструментами и станками. Они знали, что удачный полет стратостата не может быть результатом счастья или удачи, что только наука, плюс техника, плюс культура, плюс энтузиазм, могут создать гондолу, при помощи которой Стране Советов удастся в области завоевания стратосферы перегнать капиталистический мир.
Невольно вспоминается один из неудачных рекордсменов капиталистического мира. Американского летчика Джимми Маттерна ожидали в Москве в ночь с 4-го на 5 июня. В маленькой, но достаточно уютной комнатке для пассажиров московского аэропорта собралось свыше двадцати человек советских и иностранных журналистов. Кто-то прихватил с собой патефон; кто-то в углу, пристроившись сбоку у шахматного стола, раскладывал бесконечный пасьянс.
В прошлый раз летчика Маттерна, совершавшего кругосветный перелет тоже через Москву, ожидали здесь же в аэропорту что-то около шестидесяти часов. Поэтому журналисты, как говорится, «сели в бес!» и приготовились к самому худшему: в прошлый раз Джимми Маттерн в Москву вовсе не прилетел, а приехал поездом в международном вагоне. Поломанный же его самолет остался где-то возле Борисова и отправлен был в Соединенные штаты самыми обыденными транспортными средствами: железной дорогой и пароходом.
Тьма стояла кромешная, накрапывал мелкий дождик, с Ходынки дул пронизывающий ветер. Журналисты то и дело выходили на площадку перед аэродромом подышать свежим воздухом. Когда вспоминали, что где-то сейчас в эфире, над неведомым материком, а может быть, и в открытом океане, одинокий человек на красном аппарате старается воспаленными глазами разыскать во тьме кромешной свой маршрут, становилось как-то не по себе.
Делались десятки самых разнообразных предположений: свалился в океан… Сел в Париже… Сел в Берлине… Опять лежит под Борисовым.
Какой-то проницательный американский журналист пытался даже доказать, что существуют некие зоны магнитных аномалий, над которыми опасно пролетать, ибо там всегда балуется мотор. Якобы окрестности города Борисова расположены именно в такой зоне. Кто-то уверенно подтвердил, что торфяные болота вообще испускают какие-то флюиды, заставляющие самолет снижаться. Словом, от скуки и безделья каждый фантазировал по-своему.
К середине ночи всем смертельно хотелось спать. Если кто-нибудь невольно начинал клевать носом, положив голову на согнутые руки, завистливые зрители немедленно же его будили и говорили:
— Как вам не стыдно, вы сидите в уютной комнате и не можете удержаться от сна. А Маттерн, бедняга, где-то там бодрствует один в воздушной пустыне над океаном.
К утру, однако, Джимми Маттерн побил рекорд бодрствования: почти все присутствующие задремали в живописных позах. Стало совершенно очевидным, что с американским летчиком что-то случилось, и, проклиная бессонную ночь, все разъехались по домам.
Маттерн прилетел на другой день в 16 часов 30 минут. Еще утром было получено сообщение о том, что он сделал посадку в… Норвегии. И все герои вчерашней томительной ночи снова собрались на аэродроме с опухшими от бессонницы лицами. Около четырех часов на горизонте появилась черная точка. Она то исчезала в облаках, то показывалась вновь. Направление было правильным, однако наиболее дальнозоркие зрители недоверчиво покачивали головой: приближался какой-то биплан, который никак не мог быть поэтому аппаратом «Век прогресса». На аэродроме между тем шла своя обыденная будничная жизнь, приходили и уходили пассажирские машины, как стрекозы взлетали и садились учебные самолеты.
Красный моноплан свалился на нас, как снег на голову; он появился с тыла, откуда его никак нельзя было ожидать, очевидно, пилот «промазал» аэропорт и не сразу заметил свою ошибку. Сначала создалось впечатление, что Маттерн не намерен садиться в Москве. Сделав низкий круг над аэропортом, он снова ушел на восток, на время скрывшись за соседними зданиями. Но американский пилот просто выполнял традиционный акт вежливости. Человек, не спавший 52 часа, тем не менее проделал все три «полагающихся по штату» приветственных круга над аэропортом и лишь после этого сел и подрулил к самому вокзалу. Впереди самолета, неуклюже, как подстреленная птица, тащившегося по молодой зелени поля, бежал равнодушный стартер, высоко подняв над головой сигнальный белый флаг.
Около двухсот человек сгрудилось вокруг самолета, тихо жужжал утомленный мотор. Опухшее лицо американского летчика неожиданно показалось над капотом. Встречавшие вынесли его на руках, и вскоре замшевая его куртка цвета хаки и встрепанная голова взвились высоко над толпой: летчика качали.
Он пошел к аэровокзалу, опираясь на чье-то плечо, ноги плохо его слушались. На вырванном листке блокнота он пытался нацарапать цифры, определяющие норму зарядки горючего. Цифры получались кривыми, скрюченные пальцы, пятьдесят с лишним часов лежавшие на штурвале, действовали плохо.
Но летчик все же улыбался и на чей-то бестактный вопрос о степени его утомления ответил так, как ответил бы на его месте каждый американский пилот:
— Пустяки, я мог бы пролететь еще столько же,
Позавтракав и вяло поболтав с журналистами, пилот заснул мертвым сном. Проспав три часа, он снова появился у своего аппарата. Работа мотора не ладилась, восемь раз запускал Джимми Маттерн свой мотор, прежде чем он получил достаточную уверенность в четкости оборотов. Недоверчивые советские мотористы, покопавшись в деталях, вытянули из фильтра большой кусок войлока. Пилот потрогал войлок, понюхал его и положил а карман: на память. Войлок этот, не будучи найден в свое время, мог стоить ему жизни.
