— До осени мне было важно построить дома и кого-то оставить в поселении. Теперь до весны необходимо решить следующую проблему: создать из тех, кто остался, общину. Чтобы она могла функционировать уже как единый организм. И новых людей принимать не по слову Морозова-проповедника, в котором можно и усомниться, а всей общиной, на базе реальной жизни. Реальная жизнь сильнее одного человека. Мы здесь не раз в этом убеждались.
Судя по темпам работ можно сказать: город будет. И добавить: „Тьфу, тьфу, тьфу — не сглазить бы!“»
В ПОИСКАХ ГАРМОНИИ
Со стороны все это напоминает стройки первых пятилеток (по крайней мере, привычный легендарный образ). Но так же строились и преуспевающие ныне киббуцы Израиля, и духовные общины, существующие в разных странах Запада, и средневековые монастыри. Китежский аскетизм — явление временное. Энтузиасты строят для себя и для детей вполне достойную жизнь. Но все же они готовы терпеть «временные трудности». Ради чего? Об этом мы продолжаем разговор с Дмитрием:
— Не будем обманывать себя. Житье в одном общем доме и в одном вагоне не является ни для какого человека, даже для самого идейного, наслаждением. Готовка пищи с утра до вечера не может быть радостью, как и таскание бревен для мужчины. Нормальный человек радоваться сам по себе такому тяжкому труду не будет. Но ощущение радости наполняет жизнь общинника, это свойство самого общения в гармонии с людьми.
Но, может быть, этот проект — утопия, которыми так богат наш век? Морозов не согласен:
— То, что мы строим, — это не фантазия. Не идея, которую пытается любым способом реализовать горстка фанатиков. Это образ жизни, который имеет право на существование. Не для всех, не всегда, но имеет. И он коренится и в русской душе, и в опыте мировой истории. В истории общины.
Действительно, община (сельская и городская) много древнее нынешнего индустриального общества, где человек превратился, в производственную функцию, где соседи не знают друг друга, где человеку приходится преодолевать неимоверные препятствия, чтобы оказаться «на лоне природы», к тому же изуродованном. Китежане стремятся как можно меньше изменять окружающую среду. Великолепные здешние луга «освобождены» от планов застройки. Человек чувствует себя не только частью общины, но и частью Природы.
Но это не просто попытка вернуться в прошлое. Община не отгораживается от достижений цивилизации, которые помогают совершенствоваться духовно и интеллектуально с помощью видеомагнитофона или компьютера. Интеллектуальный труд приравнивается к физическому.
— Отчасти «Китеж» создается на тех принципах, на которых строились монастыри, духовные сообщества прошлого. Это отношения, основанные на взаимопонимании и духовном родстве людей, а отнюдь не на «табели о рангах» или жестко выстроенной иерархии. Каждый должен понять каждого, потому что они вместе идут к заданной цели.
В чем цель общины?
— Наша цель — это построение некоего острова, некоей социальной структуры, которая сама по себе служила бы своего рода питательной средой, попадая в которую ребенок обретал бы новые качества. Жизнь вырвала его из привычной обстановки (дети-сироты, дети-беспризорники), его необходимо реабилитировать, то есть лечить психологически. Его надо воспитывать, дать образование, чтобы его любили, и чтобы он полюбил. Все это — в комплексе, иначе люди вырастут все равно морально «хромыми».
— У нас не просто школа. Школа лишь учит наукам. Община учит владеть собой, владеть ситуацией, быть сильным, а на это уже накладываются знания. Знания — не первая задача Учителя. Первая — это личность. Создание личности, которая сама может накапливать знания, понимает, как их применять и зачем. У человека со здоровой психикой, имеющего опору в своей среде, в окружающих, во всей общине, меньше шансов и спиться, и свихнуться. И главное, если он пошел в большой мир, ему есть, куда вернуться, где поднакачать сил, отдохнуть.
Такое сообщество не может существовать на основе привычных «норм общежития». Продолжая формулировать принципы, на которых строится жизнь «Китежа», Морозов говорит:
— Это обязательное взаимопроникновение и воплощение людей друг в друга, поддержание духовной гармонии внутри коллектива. Это постоянное уважение к чужой личности и свободное развитие каждого. До сих пор внутри Китежа нет ни «Кодекса строителя общины», ни даже просто чёткого разделения обязаностей. Я могу придумать все что угодно, но это не пойдет. Я хочу, чтобы люди своей жизнью, своими отношениями выстроили социальную структуру «Китежа». И вот они говорят: «Дима, мы решили с сегодняшнего дня за столом не разговаривать громко, а медленно кушать. И тем самым заставить детей вести себя хорошо.» Или: «Мы решили каждый вечер собираться и час посвящать духовной беседе.» Не я сказал: «Ребята, давайте-ка каждый вечер я по часу буду читать проповеди». Это родилось само, потому что каждый почувствовал такую потребность. Вот я жду, когда мы соберем все эти потребности, когда они проявятся, всплывут со дна сознания на уровень понимания.
Таков град «Китеж». Он не идеален, не прочен еще. Здесь множество своих проблем. Но сюда никого не тянут силком, как в «светлое коммунистическое» и «светлое капиталистическое» завтра. Здесь есть братство, гуманность и солидарность. Здесь есть альтернатива нашей сумасшедшей «цивилизованой» жизни, которая так гордится своей безальтернативностью. Парк, луга, лес, несколько домов, деревянные и снежные скульптуры вокруг. Град Китеж. Но его может увидеть лишь человек, чистый духом.
Александр ШУБИН 1994 г.
Россия перед выбором
Россия в XX веке стала кладбищем сразу трех социально-политических утопий — просвещенного псевдоправославного абсолютизма; государственного социализма и либерального западничества.
Все три этих социальных модели существовали в XIX в. как ведущие течения российской общественной мысли. Все три — пережили час своего господства в массовом сознании и практике государства. Все три претерпели фиаско.
Сама попытка их внедрения и защиты сопровождалась грандиозными потрясениями, расколом общества, невосполнимыми физическими и духовными потерями народа. XX век век утопий и экспериментов — несомненно, войдет в историю нашей Родины и всего человечества как страшное и смутное время. Но оно родило своих героев и великих мыслителей и даже ухитрилось сделать по-своему счастливыми миллионы людей. Их счастьем стала борьба за воплощение мифа:
«Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы».
Со времен Крещения Руси наше государство никогда не было «деидеологизированным». Российский патриотизм поэтому имел не столько этническое, сколько идейное насыщение. Наши предшественники защищали не только «страну берез», но и страну правильной веры (православия) или родину социализма. Смысл жизни народа составляло служение неким высшим ценностям. Первой и самой долгой страницей в истории этого служения стала «византийская симфония», как поэтично окрестили попытку построения подлинно христианского государства.
ФИНАЛ «ВИЗАНТИЙСКОЙ СИМФОНИИ»
В 1917 году рухнула химера «народной монархии». Не сбылись представления о том, что Россия сможет избежать или совсем иначе, чем Европа, пройти путь капитализации, что стоящая над схваткой монархия сумеет обуздать классовые противоречия, что идеологическое единство (через православие) и соборность русского народа позволят избежать революций и потрясений.
В действительности «народная монархия» оказалась неспособна ответить на вызов истории — разрешить противоречие между развитием индустриального производства, без которого Россия превратилась бы в отсталую зависимую страну, и сохранением основ традиционного общества, разрушение которых капитализмом вело к распаду общественных связей, невиданному обострению классовой борьбы. К 1905 г. эта борьба переросла в настоящую гражданскую войну. Взаимное отчуждение трудящихся и собственников, власти и общества, официальной идеологии и интеллигенции достигло апогея. Сама эта идеология пребывала в глубоком упадке. Разрыв между словом и делом был ничуть не меньшим, чем в СССР брежневского периода. Провозглашенный православием принцип соборности находился в вопиющем противоречии с упорным отказом самодержцев пойти на какое бы то ни было народное представительство. (В результате чего идея «Земского Собора» превратилась в лозунг революционного движения). И вырванная у императора революцией Дума сразу же стала врагом двора. Официальная подчиненность государства христианским ценностям входила в зримый конфликт с реальным подчиненным положением православной церкви («цезарепапизмом», по меткому определению Н. Бердяева), которая синодальной системой была переведена на роль своеобразного министерства по делам духовности. Упразднение Петром I патриаршества, а затем провозглашение мужеубийцей и великой грешницей немкой Екатериной II себя главой русской церкви при полной покорности Синода стали заключительными тактами «византийской симфонии». Государственная религия превратилась для верхушки общества в чисто официальную. Угнетение, казни и даже телесные наказания «братьев во Христе» были освящены и узаконены. Распад идеи обернулся впоследствии распадом империи.
