Ознакомительная версия.
Наконец, ВТО – вопреки обещаниям своих авторов – не защищает производителя от копирования его творений. Понятно, в этом случае копировщик победит разработчика в ценовой конкуренции: ведь ему не нужно включать в цену расходы на саму разработку. Всеобщее соглашение по тарифам и торговле преобразовано во Всемирную торговую организацию именно ради защиты так называемой интеллектуальной собственности. Но весь мировой опыт показал: на защиту можно надеяться, только если кроме правил ВТО пользуешься различными способами давления. Скажем, как только появился российский истребитель Су-35, Китай захотел купить его. Мы сразу же отказались продавать один экземпляр, и он попросил сразу 48 штук за $4 миллиарда – неплохо по нашим и китайским меркам, хотя и довольно дёшево с учётом цены на мировом рынке куда худших американских машин вроде бурно рекламируемого истребителя пятого поколения F-22. Но Китай уже давно торгует собственными копиями наших боевых машин. Так, китайский истребитель J-10, по сути, копирует российский Су-27, J-11 аналогичен Су-30, а FC-1 повторяет МиГ-29. Все эти российские самолёты были в распоряжении китайских инженеров. А J-15 скопирован с купленного Китаем на Украине Т-10К – опытного образца Су-33. Китайцы скопировали его с опытного образца Т10К, попавшего к ним с Украины, и создали аналог под названием J-15. Недавно авиазавод в Шэньяне начал выпускать копию Су-30МК2 – J-16. Правда, все эти копии заметно хуже оригиналов: многие технологические тонкости невозможно понять по готовому изделию, без изучения процесса производства. Зато и цена их настолько ниже, что на военном рынке сравнительно бедных стран Китай уже теснит Россию. Так что сумма, вырученная даже за большую по современным понятиям партию истребителей, может оказаться куда ниже убытков от заполнения китайцами потенциально доступного нам рынка. Понятно, в таких условиях российские авиастроители постарались добиться от Китая официальных юридических гарантий отказа от копирования Су-35. Но специалисты относятся к подобным гарантиям скептически: китайцы в подобных случаях чуть изменяют несущественные детали и на этом основании объявляют копию оригинальной разработкой. ВТО тут ничем не поможет.
Казалось бы, от ВТО выигрывают хотя бы потребители: им становятся доступны товары со всего света, и можно выбрать наилучшее для каждого сочетание цены с качеством. Но покупать можно только на заработанное (или в кредит – но его необходимо отдать: наши прибалтийские республики уже обнаружили, что кредитную роскошь предыдущих десятилетий приходится оплачивать гастарбайтерством практически всех трудоспособных граждан). Каждый из нас должен быть не только потребителем, но и производителем. Поэтому правила ВТО в конечном счёте очень болезненны для нас всех.
Вдобавок мы входим в ВТО, как водится, на излёте. Пока мировой рынок в целом был на подъёме – те, кого на основании правил ВТО душили конкуренты, ещё могли надеяться найти себе новое применение. Теперь же даже Соединённые Штаты Америки пытаются восстановить у себя рабочие места, выведенные за рубеж в последнюю четверть века. А это невозможно, пока рынок США открыт для продукции, поступающей с иностранных производств – пусть даже прибыль с них идёт американским владельцам. Очевидно, в ближайшее время и другие страны, всё ещё считающие себя развитыми, найдут в правилах ВТО лазейки, позволяющие закрыться от товарных потоков извне. И тогда ВТО будет причинять ущерб только тем, кто вошёл в неё позже и вынужденно принял условия, продиктованные основателями. В том числе и нам.
Не секрет: вхождение России в ВТО в значительной мере продиктовано политическими причинами. В основном – примерно теми же, что и приватизация в 1990-х. Её главный организатор Чубайс открыто говорил: главная цель – не обеспечить эффективность управления производствами (какая уж тут эффективность, если едва ли не половину народного хозяйства разграбили или вовсе закрыли), а создать класс людей, заинтересованных в необратимости перехода к рынку. Вот и вхождение в ВТО понадобилось нашим пламенным либертарианцам – поборникам неограниченной экономической свободы личности без оглядки на общество – и либералам – поборникам неограниченной политической свободы личности без оглядки на общество – для того, чтобы появились внешние препятствия к оглядке на общество. Между тем Ленин справедливо отметил: политика – концентрированное выражение экономики. Если исходить из интересов политики, экономика неизбежно проиграет. Хотя бы потому, что среди экономических процессов есть и весьма долгосрочные, а потому политическая тактика зачастую противоречит экономической стратегии. Так СССР изрядно проиграл, когда стал поддерживать десятки зарубежных государств только за то, что они декларировали политическую поддержку нашей страны, а не выстраивал с ними действительно взаимовыгодные хозяйственные отношения. Вот и политические мотивы втягивания России в ВТО причинят нам несомненный экономический ущерб. Хотя бы потому, что экономический выигрыш других стран ВТО от открытия нашего рынка не компенсируется адекватным ростом нашего экспорта: мы пока, увы, производим слишком мало товаров, чей экспорт без ВТО сдерживается. А над значительной частью нашей промышленности по правилам ВТО нависла угроза.
Между тем размеры нашей страны, её ресурсы, демографические проблемы ставят перед нами задачу сохранения и развития научно-технической самодостаточности. Мы должны уметь сами производить все совершенно необходимое. В материальном производстве – как, впрочем, и во многих других вопросах – мы должны минимально зависеть от внешнего мира, и в то же время этот внешний мир должен максимально зависеть от нас.
Очевидно, в этом суть стратегии нашей страны на ближайшую перспективу.
Пока же не то что Америка – даже Китай начинает перегонять нас на многих направлениях военной инженерной мысли. Правда, ему пока многого – например, технологии жаропрочных сплавов – не хватает. Зато, скажем, элементная база бортовой электроники у него куда лучше нашей: ведь там развёрнуты заводы большинства ведущих по этой части фирм всего мира. А главное – Китай создал систему научного и технического образования по образу и подобию советской, не одно десятилетие лучшей в мире, тогда как мы теперь подражаем худшим западным образцам (в частности, к болонской схеме высшего образования мы подключились на стадии, вежливо именуемой «переходом в прямую кишку»: её несостоятельность уже не только теоретически обоснована, но и доказана изобильными результатами деятельности подготовленных по ней специалистов). Так что китайцы уже учатся компенсировать провалы в некоторых сферах техники эффективным использованием других (так, точность пилотирования самолёта частично компенсирует нехватку мощности двигателей), а мы того и гляди вовсе утратим возможность творить новое.
Да и ядерное оружие нужно постоянно обновлять. Не только потому, что накопление продуктов спонтанных распадов радиоактивных компонентов постепенно нарушает сочетание свойств, обеспечивающих срабатывание заряда. Но прежде всего потому, что даже этому всесокрушающему действию постепенно изыскивается противодействие. В частности, космическая противоракетная оборона так и не сдвинулась с места за три десятилетия после провозглашения Рейганом программы звездных войн – но наземная постоянно совершенствуется, и уже приходится переходить от баллистических боеголовок к маневрирующим. Сокращается по международным договорам – результатам взаимного выкручивания рук – общее число боезарядов, и нужно наращивать точность попадания каждого из них, дабы максимально использовать их мощь. Очевидно, всё это требует качественно новых решений – и технических, и политических: так, наша ядерная триада должна быть сбалансирована совершенно иначе, нежели американская, то есть нужен пересмотр многих соглашений.
К сожалению, сейчас всё это, похоже, ещё не осознано в полной мере ни политическими, ни техническими стратегами. Просто потому, что само стратегическое мышление ныне, мягко говоря, не в почете. Его с каждым днем всё дальше теснит мышление даже не тактическое, а клиповое – не способное заглянуть даже на пару ходов вперёд.
В нашей стране в анамнезе острой инженерной недостаточности – вторая половина брежневского правления. Именно тогда, в частности, эстрадная – не просто художественная, а нацеленная на малые формы и краткосрочные эффекты – культура начала выживать с телевидения научно-техническую. Сейчас перекос уже уродливо гипертрофированный. На экранах федеральных – в том числе и государственных – телеканалов старательно создаётся атмосфера гламура (то есть дешёвой подделки под стиль), угара, прожигания жизни. Известный публицист, поборник возрождения отечественного технического могущества, выступающий под содержательным псевдонимом «Максим Калашников», справедливо отметил: на рекламу и откорм эстрадных мартышек изыскиваются миллиарды, которых катастрофически не хватает на сохранение жизни инженерному корпусу (не говоря уж об его развитии). Авторы этой книги уже много лет подряд призывают к радикальному изменению телевизионной политики, но не раз на собственном опыте убеждались в непробиваемости сплочённой стены профессионалов опускания аудитории ниже пояса. Между тем всё тот же Китай радикально изменил соотношение эстрадно-развлекательного и научно-познавательного на телевидении – естественно, в пользу знания.
Ознакомительная версия.
