В качестве заслона от турок на южных рубежах владений династии, в Хорватии и Воеводине (ныне северная Сербия), при Фердинанде I была создана так называемая Военная граница. Эти районы были выведены из-под юрисдикции хорватского сословного собрания (собора) и переданы в ведение императорского военного совета. Из местных жителей, по большей части хорватов, но отчасти и сербов, бежавших от турецкого ига, были набраны особые полувоенные формирования – граничары (по-немецки Grenzer). Эти люди были освобождены от повинностей в обмен на пожизненную и наследственную военную службу императору (здесь можно провести определенную аналогию с русскими казаками на Дону, Кубани и Урале). Граничары сыграли выдающуюся роль как в многочисленных войнах Габсбургов с турками. Тем не менее надежно «закупорить» южные рубежи габсбургских владений они были не в состоянии. В результате бесконечных войн были опустошены обширные области, а разрыв между западной и восточной частью христианской Европы стал очевидным. За исключением чешских земель, весь регион в материальной сфере не мог сравниться с более развитыми западными странами. В культурной области разрыв, однако, был значительно меньшим.
К концу правления Карла V Фердинанду удалось стать весьма влиятельной фигурой в Германии. Главным достоинством короля было то, что он понимал природу политики как «искусства возможного» и, в отличие от императора, никогда не увлекался несбыточной мечтой о всемирной монархии. За это, впрочем, его ждала расплата: Фердинанд был вынужден поделиться властью с курфюрстами, позволившими ему в 1558 году стать обладателем императорской короны. После официального признания Фердинандом I коллективной ответственности его и имперских князей за состояние дел в империи надежды на создание в Германии централизованной монархии рухнули. Для габсбургского дома это означало, что среди правящих немецких династий он по-прежнему primus inter pares, но не более. Таким образом, внимание Габсбургов переключалось с дел имперских на состояние их многочисленных наследственных владений. В то же время о Священной Римской империи Габсбурги никогда не забывали, и полностью отказаться от претензий на лидерство в немецких землях их заставили лишь прусские войска в войне 1866 года.
Фердинанд I вошел в историю бледной тенью своего великолепного, хоть и неудачливого брата. Карл и побеждал, и проигрывал торжественно, с достоинством, по большей части – на поле битвы. Неброский, тихий Фердинанд воевать не любил, сражениям предпочитал переговоры, а борьбе на уничтожение – разумный компромисс. Именно поэтому ему и удалось сделать то, чего безуспешно добивался Карл V – на долгое время обеспечить религиозный мир и сохранить единство империи.
* * *
Жарким летом 1564 года давно хворавший император Фердинанд скончался, и на престол «Священной Римской империи» вступил его старший сын Максимилиан II, ранее уже провозглашенный королем Венгрии и Чехии. Это был странный государь. Его религиозная терпимость, переходящая в равнодушие к предметам теологических и обрядовых разногласий между католиками и протестантами, представлялась людям XVI века чем-то из ряда вон выходящим.
Максимилиан утверждал, что он католик, но почти не появлялся на мессах. Среди его друзей было множество протестантов. Юность Максимилиана прошла в Австрии и Нидерландах и была весьма вольной: принц и его приятели охотно посещали турниры, где мерялись силой, часто устраивали пирушки, участвовали в карнавальных процессиях, а по ночам, скрывшись под масками, охотились на женщин и девушек. При этом Максимилиан не был легкомысленным: он знал множество языков, много читал, однако из прочитанного делал выводы, которые не могли не настораживать его отца и всю католическую партию. Ведь умозаключения эти сводились не только к неизбежности, но и к необходимости и благотворности религиозной и вообще духовной свободы. Опасения Фердинанда I были так сильны, что в письме сыну он предупреждал: «Верь мне, что если ты будешь и дальше вести себя так, как начал, то навсегда потеряешь свою душу, честь и репутацию…»
Портрет Максимилиана II с семьей.
Художник Джузеппе Арчимбольдо
Женитьба Максимилиана на двоюродной сестре, дочери Карла V – Марии, стала первым из серии брачных союзов, связавших австрийских и испанских Габсбургов. Брак по расчету неожиданно обернулся глубокой привязанностью, которую супруги сохранили до конца своих дней. Максимилиан явно «перебесился», и его семейная жизнь была весьма счастливой. Как и его отец, Максимилиан II имел множество детей, из которых выжили девять, в том числе шестеро сыновей. Интересно, что ни один из них не имел законнорожденных отпрысков, что и привело к пресечению старшей мужской линии Габсбургов – прямых потомков Фридриха III.
Некоторое время после свадьбы Максимилиан жил в Испании. Строгий и довольно унылый придворный церемониал, чопорность испанских вельмож, слишком жаркий климат – все выводило его из себя. К тому же отношения с Филиппом II, братом его жены Марии, у австрийского принца не сложились, ибо замкнутый и надменный Филипп был олицетворением испанской гордости, да и чрезмерная набожность кузена не слишком импонировала Максимилиану. Враждебность к Испании вылилась у Максимилиана в подчеркнутую «немецкость» его поведения и усилила его симпатии к протестантам. Император, побуждаемый фанатичным папой Павлом IV и Филиппом Испанским, потребовал от сына торжественной клятвы верности католической церкви. С политической точки зрения Фердинанд был прав: курфюрсты никогда не избрали бы императором некатолика. Поколебавшись, принц сдался и помирился не только с отцом, но и с Филиппом, к которому несколько лет спустя даже отправил на воспитание двух своих сыновей – Рудольфа и Эрнста. Однако внутренне Максимилиан, несомненно, продолжал симпатизировать учению Лютера и поддерживал довольно тесные связи со многими протестантскими князьями. Это, в свою очередь, было политически верным шагом, поскольку давало королю, а затем императору возможность быть олицетворением религиозного компромисса и мира. Свое политическое кредо этот монарх-гуманист выразил так: «Религиозные споры, – писал он, – можно разрешить не силою меча, а лишь Божьим словом, христианским милосердием и справедливостью».
Это мнение, увы, разделяли немногие католики и протестанты. Император со своими терпимыми и гуманистическими взглядами оказался, с одной стороны, совершенно одинок, а с другой – недостаточно силен и политически изощрен, чтобы найти конструктивное решение сложнейшей задачи – долговременного сохранения единства и мира в империи. Осудив решение папы отлучить от церкви английскую королеву Елизавету I (1570), а затем столь же резко отозвавшись о Варфоломеевской ночи – резне гугенотов в Париже в августе 1572 года, Максимилиан II окончательно испортил отношения с Римом. Призывы к сдержанности, с которыми он обращался к Филиппу II, затеявшему войну с «еретиками» в Нидерландах, привели к новому австро-испанскому охлаждению. Делу не помогла даже женитьба Филиппа на одной из дочерей Максимилиана, Анне Австрийской, наконец-то подарившей испанскому королю наследника.
Таким образом, на протяжении всего своего относительно недолгого царствования Максимилиан II балансировал между католиками и протестантами, миром и войной, единством и хаосом. Попытка расширить владения Габсбургов провалилась: претензии Максимилиана на польский трон (1575) остались неудовлетворенными. Единственной политической задачей, которую императору удалось успешно решить, стало сохранение за Габсбургами императорской короны: в 1575 году его старший сын Рудольф был коронован римским королем.
Осенью 1576 года Максимилиан II созвал очередной рейхстаг в Регенсбурге. Тяжело больной, он еще успел произнести перед участниками имперского съезда речь, в которой в очередной раз призвал князей и сословия к согласию, порядку и миру. Закончив последнюю фразу, император потерял сознание, и слуги вынесли его из зала. Агония продолжалась несколько дней. Набожная императрица Мария в слезах умоляла мужа собороваться и исповедаться, как подобает доброму католику. «Мой исповедник – на небесах», – ответил Максимилиан. Так он и умер, унеся в могилу загадку своей подлинной веры. А поскольку историческая память человечества отличается странной избирательностью, и кровавых тиранов люди порой помнят дольше и почитают сильнее, нежели правителей-гуманистов, неудивительно, что в историю Максимилиан II вошел как доброжелательный, но слабый чудак, «странный» или «загадочный» император, облик которого теряется, с одной стороны, в тени великого предка – Карла V, ас другой – в зареве уже относительно недалекой Тридцатилетней войны.
Рудольф II (1576–1612) – самый «пражский» император из всех представителей габсбургской династии, и чешская столица не забывает государя, при котором она пережила свой второй расцвет (первым было царствование Карла IV Люксембурга в XIV веке). По преданию, незадолго до смерти, окруженный врагами, вынудившими его отказаться от чешской короны, Рудольф воскликнул, обращаясь к городу, где он провел большую часть жизни: «Прага, неблагодарная Прага, я принес тебе славу, а ты нынче отвергаешь меня, своего благодетеля…». Однако в своих бедах император должен был винить не «неблагодарный» город и его жителей, а главным образом самого себя. Ведь его долгое правление было несомненно незаурядным, весьма оригинальным и даже странным – словом, каким угодно, только не политически успешным.
