Ознакомительная версия.
Сдержанного и стеснительного, меня будто швырнули в водоворот негатива. На семинарах слушатели, казалось, были решительно настроены против выступающих и жаждали опровергнуть все сказанное. Иногда они даже не дожидались паузы и грубо выкрикивали критические замечания прямо во время выступления. Когда у меня появлялась, как мне казалось, хорошая идея, и я несмело делился ею с коллегами-аспирантами, ее тут же разделывали как камбалу на блюде. А когда мы все вместе обсуждали научные вопросы за большим прямоугольным столом, атмосфера в зале была жаркой и напряженной. Любая статья (и не важно, опубликованная или нет) внимательно анализировалась на наличие несовершенств – и несовершенства моментально находились. Я стал всерьез опасаться, что моим научным работам успеха не видать. Я даже подумывал о том, чтобы бросить учебу. В конечном итоге, боясь критики в свой адрес, я просто замолчал и стал слушать. Так продолжалось два года.
Я слушал, и в конце концов это многому меня научило. Ибо я усвоил, что повсеместное сомнение и критика не имели своей целью никого оскорбить. Они служили важной частью науки, поскольку использовались как своего рода контроль качества и помогали выявить ошибки и заблуждения исследователя. Как работа над скульптурой, которую Микеланджело видел как отсекание лишнего мрамора и извлечение скрытой в камне статуи, критический анализ научных идей и экспериментов нацелен на устранение ошибок и, следовательно, отыскание ядра истины в любой новой идее. Как только я это понял и нарастил себе достаточно толстую шкуру, способную выдержать неизбежные нападки, я начал получать удовольствие от науки. Ибо если вы способны выдержать критику и сомнения – а не всем это дано, – то занятия наукой радуют как ничто другое: вы получаете шанс первым узнать о Вселенной что-то новое.
В работе над этой книгой я много размышлял о взаимоотношениях науки и религии. До этого я по-настоящему не задумывался о том, что такое «наука», хотя и занимался ею более трех десятков лет. Большинство ученых не получают формального образования в области «научного метода», разве что зазубривают по учебнику неверную формулу «сделать гипотезу – проверить ее – и принять». Буквально и фигурально выражаясь, я учился науке «на ходу», просто наблюдая, как это делают другие. Но освоить что-нибудь и дать этому определение – разные вещи. Мало того, только написав эту книгу, я осознал, что мой взгляд на науку сводился к представлению о методе: это некий процесс (причем, на мой взгляд, единственный), который доказал свою полезность и помогает нам понять, что истинно во Вселенной. Несмотря на то что я никогда намеренно не размышлял над этими вопросами, моя подготовка как ученого привела к тому, что я неосознанно усвоил научные методы.
Итак, что такое наука? Прежде чем дать собственное определение, позвольте мне показать, как это слово воспринимают другие люди. Для многих оно обозначает всего лишь деятельность профессиональных ученых. Человек в лабораторном халате, рекламируя с телеэкрана новейший крем от морщин, расхваливает его со словами: «Наука говорит…» Для других это знание, получаемое учеными: факты из области химии, биологии, физики, геологии, которые даются в школах. Эти факты складываются в технологии, то есть в практические приложения научного знания – изобретение антибиотиков, компьютеров, лазеров и т. д.
Однако научное знание часто преходяще: многое (но не все) из того, что мы открываем, со временем устаревает или даже опровергается. Это не слабость науки, а ее сила, ибо наши представления о тех или иных явлениях, естественно, меняются с изменением образа мышления, появлением новых инструментов исследования природы и новыми открытиями. Любые «знания», которые невозможно перепроверить с появлением новых данных и развитием человеческой мысли, не заслуживают называться знаниями. Еще на моей памяти материки считались неподвижными, но сегодня мы знаем, что они движутся – примерно с такой же скоростью, с какой растут наши ногти. Многие также были уверены, что Вселенная статична и неизменна, и только в 1929 г. Эдвин Хаббл доказал, что она расширяется, а в 1964 г. ученые открыли реликтовое излучение, сохранившееся с момента Большого взрыва. И даже в 1949 г., когда я родился и за три года до того, как Уотсон и Крик открыли структуру ДНК, многие были уверены, что генетическую информацию несет в себе белок.
«Известное» иногда меняется, так что на самом деле наука – не фиксированный объем знаний. Остается же то, что я воспринимаю как настоящую «науку»: метод познания того, как на самом деле устроена и работает Вселенная (вещество, тело и поведение человека, космос и т. д.). Наука – это совокупность инструментов, отточенных за сотни лет использования и предназначенных для получения ответов на вопросы о природе. Это набор методов, о которых мы рассказываем, когда нам задают вопрос «Откуда вы это знаете?» после таких заявлений, как «Птицы произошли от динозавров» или «Генетическим материалом служит не белок, а нуклеиновая кислота».
Мои представления о науке как о наборе инструментов совпадают с тем, что имел в виду Майкл Шермер, когда определил науку как совокупность методов, дающих «проверяемые знания, которые можно опровергнуть или подтвердить». Такое определение науки не хуже любого другого, но лучшее обоснование использования методов, о которых идет речь, дал известный оригинал физик Ричард Фейнман:
Основной принцип заключается в том, что вы не должны обманывать сами себя – а самого себя обмануть легче всего. Так что приходится быть очень аккуратным в этом отношении.
Ученые, как и все остальные, могут страдать от предвзятости подтверждения – тенденции человека обращать внимание на те данные, которые подтверждают его убеждения и совпадают с его желаниями, и игнорировать те, которые ему не нравятся. Но мы, как все рациональные люди, должны признать правоту Вольтера, который в 1763 г. отметил: «Тот факт, что мне хочется во что-то верить, никак не доказывает, что это что-то существует». Сомнение и критичность нужны науке именно по той причине, которую подчеркивал Фейнман: чтобы не дать нам поверить в то, во что очень хочется верить. Высказывание Фейнмана о самообмане очень важно. Его взгляды на науку в точности противоположны тому, как религия относится к поиску истины. (Фейнман был атеистом, и я подозреваю, что, говоря это, он думал о религии.) Как мы увидим в дальнейшем, религия перегружена теми самыми фактами предвзятости подтверждения, которые заставляют людей воспринимать собственную веру как истинную, а все остальные как ложные. Иными словами, религия так устроена, что многое в ней помогает людям обманывать себя.
Но я забегаю вперед. Когда я говорю, что наука – это способ нахождения истины, то я имею в виду «истину о Вселенной». Истину того рода, что в словарях определяется как «совпадение с фактом; соответствие реальности; точность, правильность, верность (утверждения или мысли)». А если заглянуть в статью «факт», то обнаружится, что это понятие определяется как «нечто, что произошло в действительности, событие или результат; нечто достоверно известное; следовательно, конкретная истина, известная из реального наблюдения или подлинного свидетельства, в противоположность тому, что только подразумевается, предполагается или выдумано; свершившийся опыт, в отличие от заключений, которые могут быть сделаны на его основе».
Иными словами, истина – это попросту то, что есть: что существует в реальности и может быть проверено независимым мыслящим наблюдателем. ДНК представляет собой двойную спираль, материки движутся, а Земля обращается вокруг Солнца – эти утверждения истинны. Не будет истиной (по крайней мере, согласно словарям) откровение, полученное от Бога. Научные утверждения может проверить любой, у кого есть нужные инструменты, тогда как откровение хотя и отражает, возможно, чье-то переживание, но ничего при этом не говорит о реальности. Все дело в том, что откровение (если только его содержание не носит эмпирического характера) подтвердить невозможно. В этой книге я буду избегать мутных вод эпистемологии и стану использовать слова «истина» и «факт» на равных основаниях, как синонимы. Эти понятия складываются в концепцию знания, определяемого как «усвоение факта или истины сознанием; ясное и уверенное восприятие факта или истины; состояние или условие знания факта или истины».
Как я уже отмечал, широкое или даже всеобщее согласие ученых о том, что истинно в том или ином вопросе, не гарантирует, что таковая истина никогда не изменится. Научная истина никогда не бывает абсолютной, она всегда условна. Нет звоночка, который сигнализировал бы о том, что человек наконец-то достиг абсолютной и неизменной научной истины, и дальше идти незачем. Абсолютная и неизменная истина – для математики и логики, а не для естественных наук, основанных на эмпирических данных. Как объяснял философ Вальтер Кауфман, «Знание отличает не определенность, но доказательность».
Ознакомительная версия.
