Ознакомительная версия.
Ради личной наживы способен всерьез рисковать жизнью только кондотьер, конкистадор, ландскнехт или бандит. Миллионы людей из поколения в поколение шли на пытки и смерть за справедливость или за то, что они считали справедливым. Заметим, кстати, что и конкистадор, ландскнехт, бандит и вор действовали обычно тоже на основе своеобразной коллегиальной этики.
Бесчисленные восстания рабов (безоружных и необученных сражаться, т.е. беспомощных против регулярной полиции и войска, поэтому восстания заведомо безнадежные), затем бесчисленные восстания морисков, альбигойцев, жакерии, крестьянские войны в Германии и России — все это были самоотверженные устремления к социальной справедливости, тогда как личную свою судьбу любой повстанец мог гораздо лучше устроить предательством. Конечно, предатели находились всегда, и всегда они получали свою награду, но они составляли единицы среди сотен.
Можно найти, конечно, в истории бесчисленные примеры того, как жестокость, несправедливость, вероломство, подлость помогали не только социальному подъему, но и оставлению большого числа потомков. Достаточно вспомнить гаремы завоевателей, властителей, богачей и просто состоятельных людей. Достаточно вспомнить широко распространенный в древнем Риме обычай работорговцев приживать детей от своих рабынь и наживаться на продаже этих детей в рабство или широко распространенный обычай норманнов приживать множество детей от пленниц-наложниц. Иногда «незаконнорожденные» становились наследниками, взбирались «вверх» по социальной лестнице. Несомненно, что именно бессовестность зачастую задерживала не только социальную, но и биологическую победу над совестливостью. Мы здесь ограничимся лишь показом того, что в эволюционном становлении человечества шел также и интенсивный отбор в противоположном направлении, порождая сложность и противоречивость наследственной природы человека.
2. С ЧЕГО НАЧАЛИСЬ ЭТИЧНОСТЬ И АЛЬТРУИЗМ
Вероятно, никто не станет оспаривать, что готовность матери или отца рисковать жизнью, защищая свой помет или детеныша, вызвана не воспитанием, не благоприобретена, а естественна, заложена в природе матери и отца, причем родительское чувство у животных длится лишь тот срок, на протяжении которого детеныш или помет нуждаются в помощи и охране родителей, а затем родители перестают обращать внимание на выросшее потомство. Очевидно, что этот сложный инстинкт закреплялся лишь постольку, поскольку он способствовал передаче наследственных особенностей родителей, в частности, инстинктов защиты потомства, непосредственным и отдаленным потомкам родителей. Наоборот, отсутствие родительских инстинктов отметало начисто такие дефективные генотипы, что сохраняло и совершенствовало сами родительские инстинкты. Но уже у стадных животных этот тип альтруизма распространяется за пределы семьи, охватывая стаю, стадо, которых отсутствие чувства взаимопомощи, долга у ее членов обрекает на быстрое вымирание — ибо у многих видов животных только стая, а не пара родителей способна одновременно осуществлять системы сигнализации об опасности, системы защиты и системы прокорма детенышей. Естественно, что даже при отсутствии передачи опыта родительским примером (если медведь Балу не обучает детенышей законам джунглей) все же стадно-стайные инстинкты оказываются наследственно закрепленными, точно так же, как защитная окраска, наличие когтей и многих других средств самообороны, хотя анатомический субстрат этих инстинктов, шишку «коллективизма» или человечности еще никто не видел.
Что наследственно закрепленной, а отнюдь не заученной или выученной может быть довольно сложная система действий, показывает пример птенца кукушки, который, не видя никогда своих родителей, точно выполняет всю программу сложных видоспецифических действий.
Гелады заботятся о потомстве всей стаи, и детеныши, обычно бродящие в стаде далеко от матери, во время тревоги бросаются на спину любого животного, несущегося в укрытие. В стаде павианов мать с ребенком пользуется особыми привилегиями, помимо защиты всеми самцами.
Если отбросить как не окончательно доказанные многие сообщения об интеллекте и активной доброжелательности дельфинов, все же окажется, что в совершенно разных ветвях филогенетического древа независимо создавались многие «человеческие» свойства. Но для того чтобы из некоторых задатков наших обезьяноподобных предков за полсотни тысяч поколений выработалось столь социальное животное, как человек, неизбежно требовался отбор по строго определенному направлению, «программированному» жестко скоррелированными изменениями: чрезвычайным ростом головного мозга и его мощи, удлинением срока заботы о потомстве, усложнением сотрудничества и усилением самоотверженности. У питекантропов во время охоты осуществлялась уже очень совершенная система связи и координации, немыслимая без так или иначе развитой системы этических представлений.
В природе человека заложено много «звериного». Но в зверях заложено много «человеческого».
Рассматривая один за другим виды высших позвоночных, мы найдем почти у каждого из них тот или иной инстинкт, эмоцию или способность, обычно считающиеся монополией человека: героическую охрану потомства и заботу о нем, взаимовыручку в опасности, организованную самоотверженную защиту стада, верность и преданность, способность к быстрой выработке условных и экстраполяционных рефлексов, комбинаторные способности, острую память, способность к обучению и членораздельной речи, жизненно важные формы коллективизма.
В Южной Африке павианы имеют страшного врага — не льва, слишком тяжелого, чтобы лазить по деревьям и скалам, а леопарда — «легкий вездеход», вскарабкивающийся на любое дерево или скалу. А его «пятизарядная» лапа все равно убивает сразу. Натуралист Евгений Маре, проживший среди павианов три года, однажды подсмотрел такой случай. Стадо павианов, самцы, самки, детеныши опоздали вовремя добраться до безопасных пещер, а недалеко от их дороги спокойно залег леопард. Добыча ему обеспечена. Но от стаи отделились два самца. Они взобрались на скалу над леопардом и разом кинулись вниз на него. Один вцепился в горло, другой в спину. Леопард одним взмахом задней лапы вспорол брюхо нижнему павиану и махом передних лап переломил кости верхнему. Но за доли секунды клыки уже выпотрошенного павиана добрались до яремной вены леопарда, и на тот свет отправилась вся тройка. Можно не сомневаться, что оба павиана при всей своей «тупости» знали, что их ждет неминуемая гибель, но они пошли на нее.
Если бы искалеченный леопард уцелел, то предметный урок — к стаду павианов лучше не подходить — получили бы все леопарды в окрестностях.
Особенный интерес представляет работа Р. Триверса (Trivers R. L., 1971), посвященная проблеме естественного отбора на взаимно альтруистическое поведение с разбором трех систем: 1) симбиоза между рыбой-хищником и видом-санитаром, очищающим его тело от эктопаразитов-рачков, 2) предупредительный крик у птиц, 3) не ограниченный кругом родственников взаимный альтруизм у человека.
Число видов крупных рыб-хищников, обслуживаемых мелкими рыбками, очищающими их от эктопаразитов, почти безгранично, число видов-«санитаров» близко к полусотне. «Хозяева почти никогда не пожирают своих санитаров, имеющих яркую предупреждающую окраску, заметность которой усиливается особыми движениями при подплывании. Без "санитаров" хозяева быстро гибнут от эктопаразитов, ради очистки приплывают в места, изобилующие хищниками и тратят на поиски санитаров и очистку ими почти столько же времени, сколько и на охоту. Очищенный хищник энергичными движениями предупреждает своего санитара перед закрытием пасти, так'что тот успевает уплыть» (Maynard E., 1968). Поведение хозяев закреплено не «преемственностью», а наследственностью. Так, выращенный в одиночестве до шестилетнего возраста морской окунь, который привык сразу хватать все ему брошенное, не только не схватил подсаженного к нему санитара, но раскрыл пасть для очистки, а затем веером развернул для очистки и жабры. Более того, некоторые мелкие рыбы мимикрируют под «санитаров» не только по окраске, но и по движениям.
Важным примером альтруизма являются предупредительные крики птиц; они иногда становятся жертвами хищника, о котором предупреждают собратьев; предполагается, что имеет место групповой отбор; из-за предупреждения хищник часто остается голодным и слабым, отучается охотиться за жертвой данного вида и в данном ареале.
Триверс рассматривает три модели: 1) альтруист систематически рискует собой для любых членов популяции, в этом случае «ген» альтруизма обречен на вытеснение (если только на выручку альтруисту не будут приходить и неспасенные им); 2) альтруист рискует собой только ради близких родственников, при малом риске для альтруиста, большом шансе на спасение гибнущего ген альтруиста распространится широко; 3) альтруист рискует собой преимущественно для альтруистов же и для способных на взаимный благодарный альтруизм. В этом случае интенсивность отбора тем выше, чем чаще в жизни особи встречаются ситуации, требующие взаимной выручки.
Ознакомительная версия.
